Сладкая отрава

– Во всех закрытых камерах разместили временное жилье для мятежников. Вернее, как они теперь себя называют, «граждан свободной страны», – объясняет Риса. – Дворец снизу доверху набит поселенцами. Практически, отель первого класса, – шутит она. – Я сама не видела, но Финник рассказывал, что они поснимали все картины, ковры и прочую «капитолийскую чушь». Что они понимают в красоте? Фи!

Девушка надувает губы, и я невольно прыскаю от смеха. То, о чем она говорит дальше, совсем не весело.

– Они перестреляли кучу городских жителей и добрую половину миротворцев. Мастерс, он…

– Я видел, – произношу я с горечью. – Его убили на моих глазах.

Наступает тишина, которую некоторое время никто не нарушает.

– Что со Сноу? – спрашиваю наконец я. – Он жив?

– Конечно, – отвечает Кларисса. – Он живее всех нас вместе взятых. Его не закрыли в камере, а позволили жить в собственной комнате. Президент ждет суда, как и…

– Как и я, – заканчиваю я за девушку. – Говори уж как есть.

Риса смущенно кивает и опять надолго замолкает.

– Расскажи мне о Финнике, – прошу я.

Мне интересно, какая все-таки тайна скрывается за той историей с чеком и покупкой Одейра в собственность.

– Например, что? – словно увиливая от ответа, уточняет Кларисса.

– Ну, начни с начала. Как вы познакомились? – не поддаюсь я.

– Это долгая история, – отмахивается девушка.

Пожимаю плечами и хитро подмигиваю.

– А мы, вроде, никуда не спешим, – шучу я.

Невольно хихикнув в ответ, Кларисса пересаживается, по-турецки поджав ноги, и смотрит на меня.

– Учти, ты сам попросил, – предупреждает она и все-таки начинает рассказ.

С Финником они познакомились, когда Клариссе исполнилось восемнадцать. Он стал, ни много ни мало, подарком ее отца для любимой дочери. Для меня это дикость – дарить людей, но из уст Рисы это звучит легко и естественно: для нее подобное – стиль жизни, в Капитолии свои правила и законы. Девушка уверяет, что вопреки расхожему мнению, она не спешила разделить постель со всеобщим любимцем – Одейр казался ей зазнавшимся выскочкой. Чтобы не расстраивать отца, отказываясь от щедрого подарка, Кларисса не расставалась со своей «игрушкой», но они тихо ненавидели друг друга, оба чувствуя себя не в своей тарелке от происходящего. Только со временем им удалось найти общий язык и стать неразлучными друзьями. Его рабство перестало быть им обоим в тягость, а отношения… перешли на новый уровень.

– Он был моим первым мужчиной, – говорит Риса. – Знаешь, наверное, у каждой девушки должен быть такой первый раз, – улыбаясь, прибавляет она.

– Ты же сказала, что вы не любовники? – хмурюсь я.

– Ну, теперь уже нет… – поясняет девушка. – Когда он встретил Энни, Финник изменился. Знаешь, поначалу я ревновала. Ну, честно – я ведь думала, что люблю его…

– А на самом деле? – спрашиваю я.

– Мне нужен кто-то, о ком можно заботиться… – размышляет Риса вслух. – Финник, он не такой. Так что я отпустила его, пусть будет с той, кого любит.

Прикусываю губу, мне неловко, но все-таки спрашиваю.

– Как ты пережила это?

Я знаю, как больно бывает отпустить любимого человека… Однако, к моему удивлению, Кларисса смеется.

– Замечательно пережила, – говорит она. – На свете много красивых мужчин, которые не против согреть меня ночью, – девушка игриво подмигивает. – В сексе без обязательств есть своя прелесть.

Никогда, наверное, не привыкну, как просто Риса говорит об интимных отношениях между партнерами. Китнисс не такая, она всегда стесняется, краснеет… Ну при чем тут Сойка? Отчего я опять про нее вспомнил?

– А зачем ты продолжаешь покупать его? – спрашиваю я.

Девушка смотрит на меня, как на глупца, и поясняет:

– Если его куплю не я, то обязательно будет кто-то другой. От него не отстанут… Я ведь говорила, Пит, всех без исключения Победителей продают. Тебе просто… повезло.

– Да уж, – кривлюсь я, и Кларисса сочувственно поджимает губы.

– Прорвемся, Пит! Я друзей не бросаю, – заверяет она.

Слабо улыбаюсь. Хоть кто-то в этом мире считает, что я ему нужен, несмотря ни на что.

Пока я перевариваю информацию, девушка добавляет:

– Мне вот интересно, если повстанцы захватили власть, то моя сделка с Одейром в этом году отменяется? – задумчиво говорит она. – Я вбухала в него кучу денег…

Невольно улыбаюсь: для этой удивительной девушки мир раскрашен в совершенно невероятные цвета – кислотно-рыжий, болезненно синий, отравленный зеленый – и все равно она остается по-своему чистым и всегда готовым помочь человеком. За стенами нашей камеры гремит Революция, а Кларисса рассуждает о том, не пропали ли ее деньги зря, и вместе с тем переживает за мое и Финника благополучие.

– Одейр связан с повстанцами? – задаю я один из важных вопросов, хотя, вероятно, уже знаю ответ. Подсознательно я понял все уже давно, но не решался признаться в этом самому себе.

– Ну… Вроде того, Пит, – осторожно говорит Риса. – Он против Сноу с самого начала: Голодные игры, сумасшествие его любимой, угрозы расправы, если он откажется подчиниться…

– А ты? – не дослушав, спрашиваю я.

Не знаю, какого ответа я жду. Если она скажет «нет» – я буду знать, что Кларисса мне соврала: я ведь слышал, как Финник говорил о ее помощи мятежникам. А если скажет, что «да»… Она все равно меня обманула, когда не призналась в этом раньше, или это не считается?

Кларисса становится мрачной. Я не припомню ее такой.

– До того дня, когда повстанцы напали на город, я не видела смерть так близко, – тихо говорит она. – Раньше, это было… весело: играть на два лагеря. Ну, знаешь, я ведь не думаю, что Сноу так ужасен, как, например, о нем говорит Финник. А повстанцы казались такими… необычными. И я была во всем этом! Так волнующе!

Я не верю своим ушам. Риса просто… играла? Мир рушится, а она… играет в куклы?

– А потом… Пит, было столько крови! На моих глазах расстреливали людей, убивали тех, кого я знаю почти всю жизнь… Это было ужасно. Я так… испугалась!

Внезапно Кларисса начинает плакать. Горько, навзрыд, будто только что осознала, что творится в этом чертовом, покореженном мире. Она подается вперед, прижимаясь к моей груди, и я, успокаивая, глажу ее по волосам. Глупенькая моя… Так заигралась, что не заметила, как все вокруг начало рушиться, гореть и превратилось наконец в пепел.

– Ты же сама говоришь, прорвемся, – бормочу я и поднимаю ее лицо за подбородок, заставляя посмотреть мне в глаза. – На будущее, если решишь… побегать между двумя лагерями, скажи мне заранее, хорошо?

– Угу, – бурчит Риса, шмыгая носом.

Мы так близко… Я снова думаю, что она очень красивая…

– Знаешь, а ты поцеловал меня! – неожиданно говорит Кларисса, вытирая слезы.

Я так удивлен, что даже выпускаю ее подбородок из своих пальцев.

– Когда у тебя была лихорадка, ты… поцеловал меня… – добавляет она.

– Извини, – это все, что я могу сказать. Звучит глупо.

– Ну… я вообще-то полагаю, ты думал, что целуешь Китнисс, – совсем тихо произносит Риса. – Ты постоянно звал ее, пока бился в горячке…

Мои глаза расширяются еще больше. Одно дело знать, что сомнения засели в моей голове, и совсем другое, когда об этом знает кто-то еще.

– Ты еще любишь Сойку…

Не могу понять, это утверждение или вопрос?

– Нет, – быстро говорю я, но девушка только улыбается.

–Тогда поцелуй меня! – предлагает она, выпятив губы вперед.

– Риса, я… – что сказать? Я не хочу целовать ее, не сейчас. Да и вообще не хочу. Она – друг!

Девушка ждет некоторое время, а потом отодвигается, склонив голову на бок. Обиделась?

– Ну, вот видишь, – поучительным тоном говорит она. – Когда я решила, что не люблю Финника, другие мужчины были мне в радость, а ты не хочешь никого, кроме Сойки…

Я поражен. У этого должно быть другое объяснение. Страсть, похоть!

– Мне нужно только ее тело, – оправдываясь, говорю я.

– Я не спорю, может и так, – примирительно говорит девушка. – Интересно, а они принесут нам мороженое, если попросить? Или так и будут травить нас пресной кашей?