Сладкая отрава

И Хоторн. Он в очередной раз остался с Китнисс, а я заперт здесь. Она уверяла, что между ними ничего нет… Могу ли я ей верить? Как быть с воспоминаниями, заключенными в моей голове?

Прикрываю глаза, глубоко вздыхаю. Нельзя поддаваться эмоциям: если мне суждено выбраться отсюда, то голова должна быть максимально свежей.

***

Выбраться мне не удалось ни в тот день, ни в следующий. Про меня просто-напросто забыли. Или… План куда как проще: оставить меня здесь мучительно умирать от голода или воспаления легких. Даже интересно, что подкосит меня быстрее?

Мучительно хочется есть, пить и спать. Хотя вокруг темнота, я никак не могу уснуть: тревожные мысли не дают покоя. Я вырубался на пару часов прошлой ночью, но позже соскочил с лежанки, напуганный собственным криком. Кошмары вернулись.

Холодно. Уже несколько часов я не чувствую пальцев на ногах, а в горле появилось першение – простуда не за горами. В камере стоит неприятный запах отхожего места: за отсутствием вариантов, нужду пришлось справлять прямо в углу.

Я ослаб и измучен.

Впереди неизвестность, которая не сулит ничего хорошего.

***

К середине третьих суток дверь в мою темницу открывается, но я даже не поворачиваю головы. Обессилевший организм реагирует безудержным кашлем, когда несколько пар рук поднимают меня с лежанки и тащат куда-то.

Смутно слышу голоса, обрывки разговоров, но все это мало значит для меня – тело горит огнем.

У меня лихорадка.

***

Я различаю заботливый и знакомый женский голос, тянусь к нему, но не могу пошевелить даже рукой.

– Он умрет, если не оказать помощь, – говорит кому-то Кларисса.

Двое мужчин спорят, решая, что со мной делать, и наконец один из них произносит:

– Если ты останешься с ним, пойдут разговоры… Парень и девушка в одной камере…

– Финник, – возражает моя помощница, – тебе самому не смешно? Твоя любимая Койн собирается пристрелить меня следом за Сноу и Питом, а ты заботишься о моей репутации?

Я слышу невеселый смешок Клариссы, тяжелый вздох Одейра и недовольные слова… Гейла!

– Финник, не рассусоливай, – говорит он. – Твоя подружка под следствием, как и Мелларк. Только из уважения к тебе, я разрешу ей остаться здесь и выхаживать пекаря. Койн будет зла, если парень не дотянет до суда.

Внутренне я готов наговорить Хоторну кучу мерзостей, но губы не слушаются, и ни звука не вырывается из моего горла.

– Я распоряжусь, чтобы прислали лекарства, – бросает охотник и, судя по удаляющимся шагам, уходит.

– Риса… – произносит Одейр где-то совсем близко от меня, и я попутно отмечаю, что ни разу не слышал этого сокращенного имени моей помощницы. - Я поговорю с Койн. Она умная женщина, ты многое сделала для повстанцев, думаю, можно рассчитывать на то, что тебя скоро выпустят отсюда…

Кларисса смеется. Слишком громко, наигранно.

– Финник, не говори «Гоп!», пока не перепрыгнешь… Я видела, как мятежники перестреляли половину города просто за то, что те имели несчастье попасться им на пути… Не обещай ничего.

Они оба замолкают, а я чувствую, как из горла рвется кашель. Ласковые пальцы Клариссы сразу оказываются у меня на груди. Только теперь соображаю, что я укрыт одеялом или чем-то подобным.

– А что будет с Питом? – спрашивает девушка на полтона ниже, словно боится, что я могу подслушать.

Одейр отвечает не сразу.

– Его будут судить наравне со Сноу. Они оба главные обвиняемые.

Мне даже не страшно. Какая разница когда умереть: сейчас из-за болезни или через пару месяцев, когда это будет угодно Койн и ее свите?

Где Китнисс? Что с нашим ребенком? Меня волнует только это, но я слишком слаб, чтобы спросить.

***

Открываю глаза и, повернув голову, осматриваюсь.

Жар спал. Я нахожусь в одной из немногих камер, в которых вместо одной из стен толстая металлическая решетка. На лежанке у противоположной стены, зарывшись в старое одеяло, спит девушка. Ее темные волосы прядками растянулись по подушке, образуя причудливый орнамент. На мгновение, мне приходит мысль, что это может быть Китнисс, но в ту же минуту я вспоминаю о Клариссе.

Снова оглядываюсь вокруг. Сотня вопросов просится с языка. Капитолий пал? Сноу свергнут? Что с моей беременной женой? Почему в разговоре с Одейром Кларисса говорила так, будто он связан с повстанцами? Тогда и Кларисса тоже?

Именно когда я обдумываю последний вопрос, девушка просыпается.

– Ты очнулся, – счастливо говорит она, выбираясь из-под одеяла.

Я наблюдаю, как Кларисса подходит ко мне, и неприятно поражаюсь. Похоже, она давно не высыпалась толком, под глазами фиолетовые круги, кожа бледная настолько, что кое-где видны голубые вены.

– Давно мы здесь? – спрашиваю я.

– На Дворец напали восемь дней назад, – просто отвечает девушка, присаживаясь на край моей койки.

– Как ты себя чувствуешь? – интересуется она, щупая мой лоб.

– Решил отложить поездку на тот свет, – пытаюсь пошутить я, но не смешно ни мне, ни Клариссе.

– Ты, наверное, голодный? – спрашивает она и отходит к малюсенькому столику в углу. Возвращается девушка с тарелкой, наполненной кашей. – Не ахти что, – будто извиняется она, – зато желудок не урчит.

Я благодарю ее и начинаю жадно орудовать ложкой: все-таки я первый раз ем нормально почти что за неделю. И тут меня осеняет, что все это время я не только не мог есть самостоятельно, но и справлять неизбежную нужду тоже. Внутренний голос подсказывает мне ответ, но он кажется нереальным.

– Кларисса, а пока я болел, это ты ухаживала за мной? – спрашиваю я.

– Да, – пожав плечами, спокойно отвечает она.

– Ммм… Все время? – уточняю я.

Девушка отводит глаза, поняв, о чем именно я спрашиваю, и смущенно говорит:

– Да… Пару раз помогал Финник, но в основном я все делала сама.

– Спасибо, – выдавливаю я из себя. Оно вполне искреннее, но мне неловко. Привыкшая к роскоши, своенравная и несколько избалованная капитолийка была вынуждена заниматься моим туалетом, пока я размышлял о судьбе мира и Китнисс Эвердин? Стоп. Теперь ее фамилия Мелларк. И справедливый вопрос, почему здесь нет моей жены?

Я ведь, и правда, дурак, почти поверил ее клятвам в любви… Где она? Почему меня с того света вытаскивала Кларисса, а не законная супруга?

– Что с Китнисс? – решаюсь спросить я после затянувшегося молчания.

Я давно доел, Кларисса даже напоила меня чем-то напоминающим чай, и теперь мы сидим оба на моей лежанке и смотрим в пустоту. Девушка поднимает на меня глаза, открывает рот, но тут же прикрывает его, не решаясь что-нибудь сказать. Только спустя несколько долгих минут она все-таки говорит:

– Я мало знаю про Китнисс. Финник о ней почти не говорит.

Я понимаю попытку Клариссы перевести разговор в другое русло и не спорю.

– Он называет тебя Риса? – чуть улыбаясь, спрашиваю я.

Девушка удивленно округляет глаза, а потом тоже улыбается.

– Ты подслушивал?! – в притворном возмущении восклицает она.

– Ага, – добродушно соглашаюсь я. – Подслушивал в перерывах между тем как собирался умереть.

Снова выходит несмешная шутка, но мы оба продолжаем держать улыбку. Хандра – страшная штука: позволишь ей пробраться в сердце, она может потом отказаться его покидать.

– Я могу называть тебя также? – спрашиваю я, и Кларисса кивает.

– Я буду Рисой только для тебя и Финника. Только особенные мужчины могут давать мне прозвище, – смеется девушка.

Мне становится грустно. Только особенные мужчины могут давать прозвище? У Китнисс тоже есть прозвище, и только Гейлу она позволяет называть себя Кис-кис… Качаю головой и смотрю на Клариссу. Она поправляет выбившиеся волосы и заправляет их обратно за ухо. Глядя на нее, я понимаю, что в конечном счете красоту Клариссы не в силах омрачить даже тюремное заключение. В ее глазах яркий свет, нескончаемая надежда на лучшее. В такую просто невозможно не влюбиться…

– Почему меня перевели в эту камеру? – спрашиваю я. – Прошлая была куда милее и не напоминала аквариум.