Сладкая отрава

Прикрываю рукой глаза и стараюсь сдержать улыбку. Кларисса остается собой, что бы ни случилось: для нее нет жизненно важных вопросов – она перескакивает с темы на тему, повинуясь только велению своего странного настроения.

– Попробуй попросить, когда придет охранник, – говорю я.

Риса встает с койки, поправляет волосы и, лучезарно улыбаясь, произносит:

– Конечно, попробую! Мы, вероятно, застряли тут надолго, а мне жуть как хочется сладенького!

Девушка еще долго рассказывает что-то еще, но я уже не слушаю. Мои мысли то и дело возвращаются к словам Клариссы: «Ты еще любишь Сойку…». Возможно ли это? Где, черт возьми, в моей жизни правда, а где ложь?

Оставляйте отзывы и жмите “нравится”, если вам действительно нравится :)

========== Глава 32 ==========

Комментарий к Глава 32

включена публичная бета!

заметили ошибку? сообщите мне об этом:)

– Холодно, – жалуется со своей койки Кларисса.

Я и сам поджимаю пальцы ног, неприятно ежась от прохлады. Камеры находятся под землей, их стены из обыкновенного камня, так что ночами температура падает достаточно сильно, и тонкие одеяла, которые нам выдали, не особенно помогают согреться.

Встаю со своей лежанки и бреду в малюсенькую комнатушку: справляю нужду, мою руки. Бросив взгляд в изрядно потрескавшееся зеркало, вижу там незнакомца: в драке Гейл, видимо, сломал мне нос – он до сих пор красный и опухший. Под глазами залегли темные круги, волосы спутались. На щеках щетина. Потираю глаза, жмурюсь и тяжело вздыхаю.

Вернувшись в камеру, я подхожу не к своей койке, а туда, где лежит Риса. Девушка высовывает голову из-под одеяла и удивленно смотрит на меня. В слабом свете ночного освещения Кларисса выглядит особенно бледной.

– Двигайся, – говорю я, а она пару раз удивленно моргает. – Вместе проще согреться, – поясняю я.

Риса пододвигается к самой стенке, я пытаюсь улечься рядом. Тесновато для двоих. Кларисса ворочается, пытается устроиться поудобнее и, в конце концов, поворачивается ко мне спиной, а я обнимаю ее сзади. Так действительно теплее.

– Это так мило, Пит, – посмеиваясь, тихо говорит Риса, – ты в моей постели… Ммм…

– Спи, давай, – строго говорю я, хотя сам улыбаюсь.

– Ты отличная грелка, – бормочет девушка, уже уткнувшись лицом в подушку.

Согретый взаимным теплом Клариссы, я тоже постепенно засыпаю. В эту ночь кошмары приходят, как и в любую другую из последних ночей, но я не просыпаюсь ни разу – рядом с Рисой мне спокойно.

***

Последующие несколько дней ничем не отличаются друг от друга: мы с Кларисой просыпаемся, едим, слоняемся по камере. Болтаем или сидим в тишине, погруженный каждый в свои мысли. Девушка даже в заточении старается следить за своей внешностью – согнувшись в три погибели над малюсенькой раковиной, она каждый день моет голову, а потом тщательно вычесывает длинные темные пряди. Периодически Риса все-таки выводит меня из себя жалобами на то, что ей скучно.

– Я не клоун! – рявкаю я, а Кларисса вспыхивает, оскорбленная моей резкостью, и замолкает на следующие два-три часа. После мы, конечно, миримся и снова общаемся, как ни в чем не бывало.

Спать мы всегда укладываемся в обнимку. Бывает, девушка все еще шутит, намекая на возможные соблазны совместной ночевки, но, видимо, и ее игривая натура уже не выдерживает жизни взаперти. Каждую ночь я сплю, прижавшись к спине худенькой и умопомрачительно красивой девушки, но огонь желания даже не вспыхивает в моей крови.

Беспокойные мысли не отпускают. У нас практически нет сведений о том, что происходит в городе. Конечно, не так далеко от нас – в закрытых камерах – поселились повстанцы, я часто слышу их смех и обрывки разговоров, но они, как правило, не имеют отношения к Революции. Все, что мне удалось понять с их слов, я и так уже знал: в Панеме устанавливается новая власть. Койн объявила себя президентом страны, Сноу ждет времени, когда над ним назначат суд… «И надо мной», – напоминаю себе я.

Поначалу я мучительно ждал, что придет Китнисс. Постоянно бросал взгляды на решетку, которая служит границей моей тюрьмы, и до боли в груди надеялся, что увижу ее там – улыбающуюся или заплаканную, цветущую или расстроенную, но все-таки пришедшую меня навестить.

«Я люблю тебя…». Ее слова, произнесенные в последнюю ночь, эхом отзываются у меня в голове, но постепенно сомнения побеждают, искореняя в душе слабый свет веры в ее искренность. Получается, что Сойка поддалась эмоциям, игре гормонов, которые неизбежны в период беременности, да куча возможных причин, но нет той, из-за которой я мог бы, наверное, ее простить… Она меня не любит. Снова обманула.

Больше я ее не жду.

Осталась только тревога за ребенка… И если я сумею выбраться живым из этой передряги с судом, я найду способ забрать своего малыша у той, которая в очередной раз причинила мне душевную боль.

***

В одну из ночей я просыпаюсь от непонятного шума, доносящегося со стороны решетки. Я различаю медленно приближающиеся шаги и, может быть, мне кажется, но я слышу собственное имя, произнесенное чьим-то грубым шепотом. Прислушиваюсь, неуверенный, что мне не показалось.

– Я не понимаю, почему ты все-таки хочешь его видеть, – удивляется мужчина. – После всего, что он с тобой сделал!

– Мы уже обсуждали это, – отвечает девушка. – Пит не виноват…

Этот голос я узнаю из тысячи. На коже мгновенно выступают мурашки, а дыхание перехватывает от волнения.

– Он оставил на тебе клеймо, будто ты корова, Китнисс! – возмущается Гейл. – Морил голодом, заставил стать его женой и… я уже не лезу в то, что ты… спала в его кровати!

– Не твое дело! – злится Сойка. – Ты обещал просто сопровождать меня, а не читать очередную нотацию…

Звук шагов смолкает, вероятно, мои посетители уже стоят прямо перед камерой. Что делать? Как себя вести?

Она пришла! Но пришла с ним!

Я ведь уже не жду ее… Тогда почему я так рад?

С ней Хоторн… Мне противно.

– Пит?.. – негромко зовет меня Китнисс. – Пит, ты спишь?

Я спиной чувствую взгляд Сойки: в камере под потолком горит лампа, она не гаснет даже ночью, только становится чуть более тусклой, чем днем. Притвориться, что крепко сплю? Или все-таки повернуться к ним и выяснять, какого черта им тут нужно?

Чуть ворочаюсь, и тут до меня доходит – я ведь до сих пор обнимаю Клариссу! Я уж никак не предполагал, что Сойка может явиться ко мне посреди ночи… Риса сладко посапывает во сне, а я лихорадочно размышляю, как лучше поступить.

Наконец решение принято, и я привстаю с койки, стараясь закрыть собой Клариссу. Мой взгляд встречается со взглядом Китнисс, и сердце тонет в чем-то похожем на нежность. Я скучал. Скучал по ее серым глазам, похожим на дождливое небо, тосковал по губам, которые умеют быть такими ласковыми…

Мне не хватало Китнисс…

Я скольжу взглядом по ее фигуре, прикрытой плотными штанами и толстой кофтой. Живота практически не видно. С малышом все в порядке? Я хочу спросить Китнисс об этом, но слова не идут с языка – если бы мы были сейчас одни, все было бы по-другому.

Гейл стоит прямо за ее спиной, напряженный и не спускающий с меня глаз. Похоже, будто он ожидает, что я прямо сейчас кинусь к Сойке и попытаюсь ее придушить. Я стараюсь не смотреть на него, но мой взгляд задерживается на руке, которую охотник по-хозяйски положил на плечо моей жены. Эта, казалось бы, мелочь выводит меня из состояния блаженной радости от встречи с Сойкой. Гнев волнами поднимается из глубины души, постепенно нарастая и угрожая побороть все прочие чувства.

– Привет! – говорит Китнисс, и мне даже кажется, что это звучит с искренней радостью. Впрочем, само слово «искренность» плохо вяжется с этой девушкой.

– И вам того же, – отвечаю я, делая ударение на том, что они пришли вместе. – Не спится, голубки?

Лицо Сойки искажается, словно я ее ударил, а вот Хоторн наоборот сразу подбоченился, расправил плечи. «Павлин», – думаю я, обзывая соперника.