Сладкая отрава

Ох, какой же я был дурак, когда искренне верил в Китнисс и ее чувства! Все ложь… Хорошо хотя бы то, что теперь не только я ей безразличен, но и она мне.

Встаю с постели, медленно одеваясь. В голове давно созрел план, как манипулировать Сойкой: ее родные. В частности охотник. Он ближе остальных и до него проще добраться, к тому же, он отец ее ребенка. Я слышал, женщины плохо переносят страдания тех, кого любят.

Плюс, у меня есть запасной план: собственно сам ребенок и сестра Китнисс. Если не удастся принудить Сойку к сотрудничеству, угрожая жизни Гейла, можно пообещать уничтожить последних двоих. И тут одно «но» – с моей стороны это блеф, поскольку я не сторонник мучить детей, какого бы они ни были возраста. Остается надеяться, что до этого не дойдет.

Спускаюсь в столовую, где уже завтракают Финник и Энни. Я здороваюсь и стараюсь казаться безразличным, хотя меня все еще злит то, как яро Одейр защищает Китнисс.

– Мы с Энни хотим сегодня выйти в город, прогуляться, – говорит Финник. – Составишь нам компанию?

– Вы пара? – неожиданно даже для самого себя спрашиваю я.

Креста вспыхивает, и я улыбаюсь, глядя на ее пунцовое лицо, обрамленное ярко-рыжими волосами. Она бросает на Финника быстрый взгляд, заговорчески улыбается и все равно молчит. Энни вообще разговаривает редко. За то время, что они живут во Дворце, я всего несколько раз слышал ее мелодичный голос, и почти всегда он предназначался Одейру.

– Да, – уверено отвечает Победитель, – и я сделаю все, пойду на любой шаг, лишь бы обеспечить ее безопасность.

Поджимаю губы и делаю глоток вина. Похоже, я не ошибся, и Финник не зря упомянул о безопасности девушки – Энни та ниточка, за которую можно дергать Одейра, и Сноу воспользовался этим.

– Понятно, – коротко отвечаю я, чувствуя неловкость от того, что залез в это.

– Так ты пойдешь с нами? – спрашивает Энни, и я, признаться, удивлен, что она заговорила лично со мной.

– Не могу, – отвечаю я. – Сегодня надо снять очередной ролик в ответ на заявления мятежников. Ты знал, – говорю я, обращаясь к Одейру, – что в Тринадцатом есть президент?

– Альма Койн, – не теряясь, отвечает Финник.

Я чувствую легкий укол сомнения от того, как много секс-символ Панема знает о еще малоизвестной женщине из дальнего Дистрикта.

– Я видел ее в агит-ролике, – поспешно добавляет Одейр.

Я внимательно вглядываюсь в его лицо, вероятно, ища на нем ответы на свои мрачные мысли, но в разговор снова вступает Энни:

– Как себя чувствует Китнисс? – спрашивает она.

Я понимаю, что за мгновение мои зрачки расширяются от гнева и грубые слова готовы сорваться с языка, но Финник кладет свою ладонь поверх руки Энни и чуть сжимает, чтобы девушка замолчала. Должно быть, Креста понимает, что сболтнула лишнего и начинает оправдываться:

– Я только хотела… Они ведь женаты и ребенок…

Я резко выдыхаю и с силой сжимаю оказавшуюся в руках вилку. Хочется громко крикнуть, причем так громко, чтобы расслышали все: “Я не женат и никто не носит под сердцем моего ребенка!”.

С шумом отодвигаюсь от стола и, не прощаясь, тороплюсь к выходу. Меня колотит: я в ярости и снова внутренности раздирает от одного из самых сильных чувств на свете – великой ненависти. Захлопываю за собой дверь столовой и прислоняюсь к ней спиной. Часто дышу. Один из безгласых, дежурящих у двери, подходит ближе, взглядом спрашивая в чем нужна помощь, но я отрицательно качаю головой – никто не в силах мне помочь.

Частый стук каблуков по мраморному полу стремительно приближается, и я поворачиваюсь, ища источник шума. Ко мне спешит Кларисса.

– Китнисс упертая, как сто быков! – заявляет моя помощница, оказываясь рядом. – Я битый час пыталась заставить ее хотя бы помыться, старалась объяснить, что надо готовиться к съемке… Все даром! Она молчит и делает вид, что меня нет!

Кларисса явно расстроена, но сейчас мне ее не жалко. Я дал ей поручение, а она не в состоянии с ним справиться, хотя сама предложила помощь.

– И? – раздраженно интересуюсь я.

– Мне позвать миротворцев? – спрашивает Кларисса, а меня передергивает.

Ну, уж нет, вчера я уже понадеялся на миротворцев, и один из них не устоял, собираясь изнасиловать Китнисс… Чертыхаюсь про себя и спешу на этаж, где содержат взаперти символ революции.

Распахиваю двери темницы и уверенным шагом прохожу внутрь. Китнисс расположилась на своей кушетке, поджав ноги к груди и обняв их руками. Взгляд ее серых глаз устремлен на меня, и я читаю в них упрямый отказ подчиниться. Подхожу ближе, стараюсь выглядеть как можно более суровым, впрочем, это не проблема, потому что я и так очень зол и полон решимости осуществить свой план.

– Встала и пошла мыться, – чеканю я, и на мгновение в глазах Китнисс мелькает сомнение, но почти сразу она мотает головой.

– Нет, – спокойно говорит она.

Как по мне, так слишком спокойно, учитывая, что в ее нынешнем положении это прямая угроза для ее жизни. Я и так злюсь, а ее упрямство приводит меня прямо-таки в бешенство. Окидываю Сойку беглым взглядом: все те же грязные штаны из Тринадцатого, а вот изорванная майка исчезла. Теперь на Китнисс непонятный черный балахон, который ей слишком велик и сваливается с плеча.

– От тебя воняет, – говорю я, и моя колкость достигает цели.

Уязвленная женская гордость дает о себе знать гневно поджатыми губами, но врожденное упрямство побеждает. Китнисс снова качает головой, выражая свой отказ.

Вздыхаю, стараюсь сдержать рвущиеся наружу эмоции, и перехожу к прямым угрозам.

– Я слышал, Гейл Хоторн потерял много крови, схлопотав пулю в живот, – говорю я. Зрачки Китнисс расширяются, выдавая ее волнение. – Ты ведь еще помнишь своего охотника?

Сойка молчит.

– Да или нет, Китнисс?! – требую я. – Это простой вопрос.

Она часто моргает и произносит тихое:

– Да.

– Значит, тебе было бы неприятно узнать, что его добьют, стоит мне отдать приказ? – продолжаю я.

Китнисс смотрит с недоверием, плотнее сжимает кольцо своих рук, обнимающих колени, и говорит:

– Что Сноу с тобой сделал, Пит? – в ее голосе волнение, которое теперь не скрыть. – Это не ты! Я ведь знаю, ты не такой!

Подскакиваю ближе и хватаю ее за шею одной рукой. Надавливаю на кожу, пока на глазах Сойки не выступают слезы и говорю:

– Я все тот же, Китнисс! Разница лишь в том, что теперь я знаю “какая” ты, а это сильно изменило дело!

Сойка царапает мои пальцы, пытаясь ослабить хватку, которая душит ее, и только жалобно хрипит в ответ.

Отстраняюсь также резко, как оказался рядом. Тяжело дышу и будто все еще чувствую подушечками пальцев тепло ее кожи. Странные ощущения. Смесь желания свернуть ей шею и вместе с тем потребность приласкать.

Хитрая! Старается оплести меня своими чарами. Я не поддамся, у Китнисс нет шансов.

– У тебя есть выбор: продолжать сопротивляться, хотя в итоге я все равно добьюсь своего, попутно убив Хоторна, или подчиниться сразу, избежав лишних жертв. Ну, так как? – спрашиваю я.

Китнисс выглядит, наконец, напуганной то ли тем, что я пытался ее задушить, то ли тем, что я угрожаю ее любовнику. Думаю, сейчас самое время и повторяю приказ:

– Встала и пошла.

Медленно, явно перешагивая через свою гордость, Китнисс встает и идет к двери. Отлично, решаю я и двигаюсь следом.

Мы втроем доходим до душевой, и я прошу Клариссу остаться в коридоре. Подозреваю, что когда Китнисс поймет, что я собираюсь лично проследить, насколько качественно она моется, возражений не избежать. Не хочу впутывать в это свою помощницу, тем более что от ее присутствия станет только хуже.

Кларисса спорит, чопорно напоминая, что мы с Китнисс люди разных полов и это в высшей степени неприлично, но, когда я ехидно напоминаю ей, сколько ночей провел в кровати Сойки, аргументы у Клариссы кончаются. Горько усмехаюсь про себя: “сколько” ночей я провел в ее кровати? А толку? Я берег ее невинность, считая, что оскорблю ее, если потребую большего… Хотя какая теперь-то уж разница? Мне противно от одного воспоминая о том, как она отдавалась Хоторну и стонала, моля его не останавливаться…