Страница 25 из 93
– Любил раньше. Теперь нет.
– И что изменилось? – с прищуром спрашивает Финник.
Я пожимаю плечами, подыскивая верные слова:
– Я изменился. Теперь я вижу истинное лицо Китнисс Эвердин. Лживая дрянь! – не могу сдержаться, желчь и злоба лезут наружу. – Она всегда обманывала меня, играла, как кошка с мышью…
– И кто же открыл тебе глаза на происходящее? – интересуется Одейр. – Сноу?
Молча киваю, теребя в руках кусочек разбитого стекла. Я –как это стекло: теперь уже не часть чего-то целого, а сам по себе. Никому не нужный, но еще надеющийся принести хоть какую-то пользу.
– А если Сноу соврал? – нарушает тишину Финник. Я перевожу взгляд на Одейра, жду. – Откуда Президенту знать о чувствах Китнисс к тебе? Она не кажется любительницей поболтать о сокровенном.
Признаться, пару раз меня посещала подобная мысль, но… Факты – вещь упрямая. Это не Сноу заставил Китнисс сбросить на мою голову улей с осами на Арене. И не президент требовал от нее “все забыть”, когда мы возвращались в Двенадцатый. Китнисс сама скрыла от меня информацию о готовящихся мятежах. Она по собственной воле делила постель с Гейлом…
Круговорот воспоминаний, от которых кружится и начинает болеть голова. Яркие блестящие видения, встающие перед глазами: их целующиеся губы, жаркие стоны…
– Что ты собираешься с ней делать? – тихим голосом интересуется Одейр. Мне кажется, или я улавливаю беспокойство в его вопросе?
– То же, что и она со мной! – не задумываясь, отвечаю я. – Ее тело заслужило познать ту же боль, которую она причинила другим!
Меня буквально скручивает от злости, и перед глазами возникает изящная шейка Сойки, которую я с удовольствием скручиваю собственными руками за все, что она сотворила в этой жизни. За все то зло, которое она принесла в этот мир.
– Мелларк, а… Как же ребенок? – внезапно спрашивает Финник, и я на пару минут теряю способность разумно мыслить.
– Какой еще ребенок? – сжимаю кулаки и с силой мотаю головой, надеясь прогнать воспоминания, которые атаковали меня: Китнисс прижимается к Гейлу, их обнаженные тела сливаются, они стонут. Они любят друг друга…
– Её и Гейла? – наконец, выдыхаю я, скрипя зубами.
Мгновение Одейр выглядит озадаченным, но все-таки произносит:
– Твой ребенок, Пит. Твой и Китнисс!
– Нет, – уверенно говорю я. – Это невозможно.
Финник, кажется, совсем сбит с толку. Он больше не произносит ни слова, и мы сидим, каждый размышляя о своем. Время тянется медленно, словно сегодняшняя ночь не будет иметь конца. Я немного растерян, но все-таки злость во мне побеждает прочие чувства. Китнисс не может быть беременна, по крайней мере, не от меня.
Ближе к утру один из миротворцев вбегает в комнату, и мы с Финником поднимаем на него глаза.
– Планолеты готовы, – сообщает он. – Мастерс говорит, пора возвращаться в Капитолий.
Мы с Победителем из Четвертого киваем и, поднявшись с пола, медленно идем вслед за человеком в белой униформе. Я чувствую себя паршиво, а Финник же, наоборот, будто нашел источник вдохновения, и с новыми силами принялся убеждать меня, что я могу заблуждаться относительно своих взглядов на жизнь, и в особенности на Китнисс.
– Я думаю, что Сойка неравнодушна к тебе, Пит, – произносит Одейр. – Даже когда ты угрожал ей оружием, она повторяла, что любит тебя…
– Ты бы тоже повторял, – отмахиваюсь я, – на что только не пойдешь, когда хочешь спасти свою шкуру.
– Нее, парень, – смеется Финник, – ты не в моем вкусе!
Его внезапная игривость передается и мне. Улыбаюсь, но все-таки решаю расставить все точки над «и».
– Нам, вероятно, еще работать и работать вместе, – говорю я, – мне не верится, что мятежники так просто сдадутся, не теперь, когда ставки стали так высоки. Поэтому давай договоримся, я не хочу выслушивать лекции в защиту Эвердин. Понятно?
Медленно, явно нехотя, но Одейр все-таки кивает.
– Ладно, – добавляю я, удовлетворенный, – идем. Мастерс уже заждался.
***
Прошло четыре дня с тех пор, как Сойка-пересмешница угодила в клетку Президента. Сноу держит ее в одной из камер на нижнем этаже Дворца, так что в каком-то роде мы соседи: между нами сейчас нет расстояния в несколько Дистриктов. Стоит только спуститься, и я увижу ее… Но я не делаю этого. Не хочу.
После той встречи с ней на площади мои ночные кошмары только усилились, а приступы агрессии случаются все чаще, стоит лишь кому-то намекнуть на присутствие Китнисс так близко со мной. Говорят, она постоянно кричит, бьет кулаками о стены и требует выпустить ее. Глупая. Сноу не отпустит птицу на волю. И я сам не позволю ему открыть дверцу невидимой клетки.
Меня преследуют мысли о мщении. Я буквально грежу наяву о том, как бы причинить боль той, которая залила кровью половину страны и искалечила меня самого. Скорее всего, я бы уже сорвался, если бы не одно «но»…
В первый же день по возвращению в Капитолий, я узнал, что Китнисс беременна.
С тех пор, эта мысль не покидает меня. Я думал, что после случившегося эта девушка уже не сможет причинить мне боль. Оказывается, я ошибался. Вот сейчас: то чувство, когда ты итак истекаешь кровью, а к тебе подходят, чтобы добить.
Одейр уверен, что это мой ребенок… Мой ребенок? Этого не может быть. Между мной и Китнисс всегда была только ложь… С ее стороны. Словно в тумане, я вдруг вижу едва заметные картинки, мелькающие в моей голове.
Я нависаю над обнаженным женским телом, внутри меня пожар: я сгораю в собственной страсти и любви. Китнисс чуть улыбается, раскрываясь мне навстречу. Толчок… И та, которую я любил, сжимается, как от боли, а ее пальцы впиваются мне в плечо. Мгновения мчатся одно за другим, и, наконец, Китнисс тянется ко мне за новым поцелуем, разрешая двигаться в ее теле. Она тихонько стонет, а я распаляюсь все больше. Люблю ее!
– Люблю тебя, – шепчет Китнисс, когда мы оба достигаем пика…
Странные видения из бесконечного «давно». Они такие тусклые по сравнению с теми, которые касаются Гейла и Китнисс, что я не уверен в том, что это не было плодом моей фантазии. И все-таки сердце ускоряет свой бег. Мы были вместе. Мы ласкали друг друга. Я любил ее, а она притворялась. Пыталась меня запутать, обвести вокруг пальца и бросить на произвол судьбы…
Ненавижу.
Хочу причинить ей боль.
Заставить страдать.
К сожалению, избиение и пытки, подобные тем, через которые прошел я сам, невозможны. Что-то внутри меня не позволяет физически издеваться над беременной женщиной, какой бы отвратительной она не была и как бы сильно я ее не презирал.
И я постоянно думаю о ней. Китнисс не выходит у меня из головы, как бы я ни старался отвлечься на работу, которая прежде спасала меня. Противный червяк сомнения грызет душу изнутри: Эвердин выглядела весьма убедительно, когда признавалась мне в любви, стоя на ступенях дома правосудия…
Дрянь! Говорит про любовь, а сама носит под сердцем чужого ребенка. Сколько еще яда скрыто в этой змее, так ловко маскирующейся от посторонних глаз? Внезапно улыбаюсь, чувствуя облегчение: меня ей больше не провести. Теперь я не верю россказням Китнисс. Хватит, уже обжегся и не раз.
Сегодня я завтракаю в одиночестве: Финник куда-то запропастился вместе с Энни, а Сноу явно опоздал к началу. Аппетита нет, впрочем, уже не первый раз. Это похоже на болезнь: я не могу есть, почти не сплю, постоянно строю планы мщения девушке, запертой в темнице…
Неожиданно дверь в столовую открывается, и входит Президент. Сноу усаживается за стол, а безгласая расставляет перед ним приборы, наливает вино в бокал. Я в очередной раз поражаюсь тому, как ему удается сохранять величие и внушать людям внутренний трепет, где бы он ни находился.
– В последнее время мы редко видимся, Пит, – говорит Сноу. – Для этого есть причины?
Я неопределенно пожимаю плечами.
– Нет, – отвечаю я, – все в полном порядке.
– Ты навещал мисс Эвердин? – спрашивает Президент.
Я внутренне напрягаюсь, как струна, хотя и знал, что этот вопрос неизбежен. Стараюсь аккуратно подбирать слова: моя решимость не позволить Сноу узнать, как меня волнует Сойка, остается прежней. Я не дам ему очередной козырь против себя.