Страница 4 из 5
– Как с тобой стало тяжело работать! Если бы ты был несмышленышем, я еще понимаю. Но ты ведь профессионал. Хорошо знаешь, что репетиции нужны для сыгровки, создания своего поля с другими актерами. Не будет этой сцепки, не будет спектакля. Не мне тебе объяснять такие простые истины.
– Так и не объясняй.
Уткин тяжело встал и повернулся чуточку к залу, вероятно, привлекая к этой сцене и как бы отвечая на первый вопрос Мирославова.
Вот с какими типами мне приходится работать – говорила его горькая немая поза.
На этом репетиция была закончена, Мирославов поднялся со своего места, чтобы пойти к Уткину в кабинет.
Но Уткин появился в зале.
– Мы можем поговорить и здесь, – сказал он, не поздоровавшись.
– Здравствуйте, Владимир Исаевич, – сказал Мирославов, протягивая руку.
– Ах, да – здравствуйте! – судорожно схватил протянутую руку обеими руками Уткин.
Ладони у него были влажными и вялыми, рука чуточку подрагивала.
– Вячеслав Владимирович, – подсказал Мирославов.
– Именно – Вячеслав Владимирович. Так что вы хотели узнать в нашем Богом забытом театре? Какие такие преступления совершаются тут, что мы имеем удовольствие видеть у себя столь уважаемого человека?
– Естественно, я не пришел к вам ради знакомства с жизнью актеров и режиссеров, хотя все это очень интересно.
– Абсолютно не интересно. Грязно, ложно и идиотно. Я бы с удовольствием сейчас поменялся с вами профессией.
– Не верю. Так, кажется, говорил Станиславский. Вам нравится, чем вы занимаетесь. Это видно по каждому движению.
– Ну да – вы ведь следователь. С вами ухо востро держать нужно.
Но скажите – за что любить мою профессию? Вот за такие сцены, которую вы наблюдали? Театр уже давно умер, остались лишь зрители. А актеры и прочая шваль, которая тут вертится под ногами, всего лишь прикрывающиеся профессией, чтобы быть каким-нибудь первым лицом среди других.
Вот почему никто из моих подопечных никогда не собираются поговорить о своей работе. Разве что под рюмочку. Да и о чем говорить!? Раньше театр диктовал кино манеру игры, а сегодня все наоборот.
И все-таки, что вас привело к нам?
Мирославов давно заготовил ответ на этот вопрос, но сейчас раздумывал – вряд ли Уткин поверит в него.
– Пока я об этом сказать не могу в интересах следствия.
– Ну так я вам скажу. Вы пришли меня расспросить о Демове и его жене. Странно она умерла. И я был поражен, как быстро было закрыто следствие. Ведь ясно, что не могла она умереть от сердечной недостаточности.
Я не раз бывал у них дома, она ведь наша актриса, разговаривал с ней. Мы всячески помогали…Потом, я ее хорошо знал.
Уткин слегка откинул чисто по театральному голову и посмотрел в потолок. Мирославов вспомнил этот жест на телеэкране. Тут же сделал засечку: так Уткин делает, когда вспоминает хорошее, приятное. И тогда в экране он говорил возвышенно, с романтическим подъемом.
Значит, разговор о Демовой доставлял режиссеру Уткину такое высокое чувство. Может, он был ее любовником?
– Лара не могла умереть от такой болезни – с сердцем у нее не было проблем.
– А может, она приняла сильные лекарства и покончила с собой?
– Это вам лучше знать, вы ведь уже знакомились с делом.
– Знакомился. Больше того, я с вами полностью согласен, потому и вернулся к этой смерти после уже закрытого дела. Мы это редко делаем.
– Зачем же вы его заново начали расследовать? Хотите отомстить тому следователю, который его вел?
– У вас мышление чисто режиссерское – вы везде ищете конфликт. Не в этом дело, а в одном поцелуе, который и произошел на сцене вашего театра. Ну и ряда совпадений.
– Хорошо. Я не буду спрашивать, что это за поцелуй, хотя и догадываюсь. Что же вы хотите, чтобы я вам рассказал?
– Да вы уже много рассказали, на первый раз вполне достаточно.
– На первый раз? А сократить никак нельзя мое участие в вашем спектакле?
– Никак. Ведь вы также долго готовите свои сценические представления. У нас работа столь же кропотливая.
– Я хотела у тебя спросить про Якова, о котором ты вчера рассказывала, – обратилась Майя к Вале.
– Так ты ведь спала.
– Не совсем…Я слышала.
– А что там интересного? Типичный стяжатель и эксплуататор.
– Но если бы не он, твоей матери, наверное, пришлось бы туго – другой работы в городе и не сыскать?
– Это правда. Судостроительные заводы почти стоят. Ну и наш город это не Киев. А почему ты так интересуешься Яковом?
– Мой муж следователь, ты ведь знаешь. А у них дело, связанное с этой семьей.
– Ну тогда расскажу, что знаю. И даже…ну там посмотрим. Этим гадам давно пора дать по морде.
– Но почему ты считаешь их гадами?
– Они наживаются на горе людей.
– По-твоему, богатых вообще не должно быть?
– Не должно. Пусть каждый получает то, что сам заработал.
– Ну а если он получит за работу больше?
– За работу нельзя получить больше, чем работа стоит. Вот возьми продавцов. У меня подружка в палатке работает. Так ее директор, у которого таких палаток десяток, не может получать таких денег. С потрохами продай те палатки, но на них не купишь здоровенный джип, дачу и яхту. Палатки у него просто крыша.
А деньги он ворует, вот и все. И Яков с семейкой воровал. А потом его убили. И все говорят, будто брат и приказал ему долго жить.
– Михаил Демов? Такого быть не может.
– А так говорят. И еще говорят, что у этого столичного брата-актера большие связи, что он приезжал в наш город и выступал на закрытых концертах у этих толсторожих.
– Ну, Валя, зачем ты их так?
– А заслужили, морды поотъедали, закроются – и оранжевые, и синие и еще какие – на выселках своих творят такое! Я знаю про что говорю.
Что не поделят между собой – так стрелять начинают. И никто ничего – все шито-крыто.
Меня вон в больнице чуть не зарезали, добрые люди подсказали сюда ехать. А сколько я там намаялась!
А у них и больницы свои, дворяне и графы нашлись. Из того же села, но видишь, хорошо большое начальство принимал – с девочками, охотой, столами, едва выдерживающих наваленную на них еду.
Мать от одного подлеца и ребеночка понесла, он умер потом. Синий был – страх!
– Ты какие-то ужасы рассказываешь.
– Такая жизнь у нас, что я тут могу поделать?
– И все-таки, за что убили Якова, за что, как ты говоришь, убил его родной брат?
– Да не родной он ему вовсе, а сводный – мать одна, а отцы разные. А убил из-за наследства.
Прабабушка ихняя еще в царские времена дворянкой была, три села имела. Муж ее был по морской части, чуть ли не адмиралом.
Очень богатые были. Оставили столько своим детям, что еще три века, не работая, можно жить в свое удовольствие. Но самое главное – закопали. Говорят, огромный такой сундук, набитый золотом и кольцами дорогущими.
И эта карта, где закопали, якобы утерялась. И ее ищут, все родственники думают, что она как раз у Якова и была.
Михаил, актер тутешний, часто приезжал к Якову, они много пили и ругались. Делили богатство. Якобы тот сундук был раскопан и поделен. А всем остальным родственникам дулю под нос.
– Получается, что родственники как раз и должны были убить вашего Якова, какой резон делать это киевскому брату?
– Как же – резон самый настоящий. Он и возвращает себе пол сундука, а потом сколько у него недвижимости – у Якова этого? Жуть!
Мирославов пришел в середине недели и сразу почувствовал изменение в атмосфере палаты. Майя могла выходить, они спустились в холл. Майя похвасталась буфетом, строго-настрого приказала не приносить огромных посылок. Во-первых, не та теперь обстановка, во- вторых, есть хороший буфет.
– А что у вас произошло в палате, на меня прямо холодом задуло? – спросил Мирославов, когда они уселись в холле на кожаном топчане.
– Интересное совпадение, а может, даже не случайное, – начала Майя. – Оказывается, Валя, девушка на крайней койке у стены, живет в городе, что и брат Демова Яков. Его, как и жену актера, тоже убили.