Страница 1 из 5
Александр Рогинский
Расследованный поцелуй
Мирославов вертел в руках билет в театр и недоумевал, зачем он ему? Вручили едва ли не силком в порядке поощрения. В молодости часто посещал этот храм искусств. Но тогда были артисты и спектакли. А сейчас?
Мирославов набрал мобилку Майи.
– Альо! – весело крикнула в трубку Майя. – Я тебя слушаю!
– Майка, мы завтра идем в театр. У меня билеты, дали на работе.
– Ну и что, – весело отвечала Майка, – мы осилим и театр!
Познакомились они, можно сказать, на работе. Мирославов вел дело о краже импортного оборудования в НИИ.
В лаборатории, где сидела Майя, Мирославов оказался не случайно. Украден был микроскоп, стоивший 300 тысяч долларов. Украден мастерски – разобрали и вынесли по частям.
Простому грабителю такое не под силу: надо знать все тонкости разборки, чего без чертежей не сделаешь. К тому же прибор тонкий, малейшая царапина оптики или даже незначительная встряска могут в одно мгновение золото превратить в песок.
Майя объясняла шефу научные подробности, тот крутился вокруг, желая заглянуть в визир. А Майя в это время, как потом призналась, оценивала Мирославова с истинно женской точки зрения.
Она сама и назначила Мирославову свидание, когда шеф, так и не заглянувший в микроскоп, вынужден был ретироваться, оглянувшись в дверях с сожалением, словно у него перед носом увели автомобиль.
Майя подошла к Мирославову и спросила:
– Вы женаты?
Мирославов слегка опешил, с ним в жизни так не разговаривали женщины.
– Понятно – свободны. Тогда я вас приглашаю со мной отужинать.
Через два дня они расписались. Майя переехала к Мирославову в двухкомнатную родительскую квартиру (мать несколько лет назад умерла).
Оказывается, привел в квартиру не жену, а настоящего монстра, который тут же занялся выбрасыванием старой мебели и ремонтом. Через неделю Мирославов жил в новой квартире. Словно ее привезли из какой-то модной выставки.
Только теперь Мирославов понял, почему шеф Майи не настаивал на микроскопном просмотре. Она и на работе была такой.
Майя умела разговаривать сразу на трех языках – научном, бытовом и приблатненном. Иногда эти три языка смешивались, получалось очень весело. На своего шефа могла сказать, к примеру, «дистиллированный презерватив». Естественно, только дома. Иногда отрабатывала на Мирославове свой жаргончик. Но не злоупотребляла. В их обиходе превалировали приличные слова.
В театр Майя надела шелковое облегающее платье, подчеркивающее все ее женские прелести. Мирославов купался в славе победителя женских сердец. Да и сам завидовал себе. Достался ему изумруд с когтистой кошкой внутри.
Места Мирославова с Майей были в партере, в третьем ряду – сразу возле прохода.
– Очень удобно будет сбежать, – шепнул на ухо жене Мирославов, как только они уселись в видавшие виды бархатные кресла.
– Я смотрю до конца, – также в ухо шепотом предупредила Майя. – Мы редко бываем в театре, да и деньги государственные экономить надо.
Спектакль начался. Какая-то бодяга с мужем, который изменял жене с парикмахершей.
Мирославова все время подмывало воспользоваться близким проходом. Майя крепко держала его в кресле. А в антракте сказала, что ни черта он не понимает в искусстве.
– Слушай, а ты заметил, что эта парикмахерша и этот прохиндей целуются по-настоящему? Я в этом толк знаю.
Как было следователю не заметить непривычно живую игру этих персонажей. Блондинка целовала изменщика взасос. Было слышно. Несколько раз после таких поцелуев даже раздавались аплодисменты.
Во втором антракте решили сходить в буфет. Встретили знакомую Майи.
– Постой секундочку, я с ней переговорю.
Мирославов стоял и терпеливо ждал.
– Моя однокурсница, – сказала Майя. – Пригласила в гости вместе с тобой.
Звали подругу Зинаида, жила она с котом Зевсом в шикарной квартире, которую ей оставил отец-академик.
Как рассказала Майя, Зинаида была прекрасным литературным редактором, но имела своеобразный характер – не любила людей.
Давно бы выгнали из театра, но была крупным специалистом – знала всю мировую, украинскую и русскую драматургию, владела пятью иностранными языками и была непорочной девой, не переносящей спиртного.
Когда Майя закончила описывать портрет, Мирославов поморщился. Что это за вечеринка, где нельзя рюмку опрокинуть и по душам поговорить?
Но все оказалось вполне пристойно.
Зинаида встретила их радушно, поцеловала в ухо Мирославова, как доброго друга семьи (так целовала, догадался следователь, своего кота). А стол был образцово-ресторанным: лобстеры, коньяк, икорка, крупная молодая картошка, чем- то красным политая, в горшочках жаркое…
Когда все выпили, Мирославов, как единственный мужчина, встал и произнес речь.
Он сказал, что спектакль очень понравился, что завидует Зинаиде, работающей в таком театре. Еще что-то говорил на тему, совершенно ему чуждую. Зинаида наблюдала за ним, как наблюдает за щенком хозяйка, которую беспокоит только одно: как бы он не спутался с заблудшей сучкой.
Разговор приобрел общий характер. Зинаида начала рассказывать, что у них в театре разыгрывается драма. Вернее, уже давно разыгралась. В этой драме есть настоящая загадочная смерть, которая для всего коллектива вовсе не является загадочной.
Эта парочка ведет себя и за кулисами весьма откровенно. И режиссер использовал этот разврат на сцене. Это, по его мнению, придает достоверность.
Дело в том, что Михаил Демов и Лара Бурова соседи по лестничной площадке, а у Демова парализованная жена. И вот недавно она умерла как-то очень быстро.
Я ее часто посещала, она ведь также наша актриса. Она давно смирилась с ситуацией. Мужа не замечала и правильно делала. А он всячески демонстрировал свою заботливость: бегал по магазинам, приглашал знаменитых врачей. А сам, благо все рядом, жил с Ларой.
Демову досталась шикарная квартира и немалое наследство. И теперь собирается жениться на Ларе. Резон прямой. Они объединяют квартиры, занимают практически весь этаж. Если учесть, что их дом в центре города, а квадратов много, то автоматически становятся миллионерами.
Но вот я лично считаю, что Демов свою жену убил. И тут нечего скрывать. В театре многие со мной согласны.
– Демов – тот самый герой, который все время целовался с парикмахершей? – спросил Мирославов.
– Видите, и вы заметили их скверную игру.
Поцелуй перед несколькими сотнями зрителей и история, рассказанная словоохотливой Зинаидой, зацепили Мирославова. Пока и сам не мог понять, чем. Но история постоянно всплывала в памяти, манила в бездну интересных размышлений и рассуждений с самим собой, что особенно любил в своей профессии Мирославов.
Мирославов вышел на балкон покурить, чтобы обдумать услышанное.
На секунду в двери проявилась и тут же исчезла голова Майи.
Только и услышал:
– Священнодействует!
Он вспомнил театр, его сумрачную атмосферу с шевелящейся массой людей, пригнанных сюда жаждой получить некую встряску своих зачерствелых чувств или просто убить время.
Мирославов гнал от себя актера Демова и театр, принуждал думать о другом. Один раз даже встал, чтобы пойти посмотреть бокс Виталия Кличко. Но видел не увальня с мощным джебом, а парочку, основательно усевшуюся на сцене и целующуюся взасос (слово-то какое противное, впервые обратил внимание Мирославов).
На балконе с подносом стояла Майя в своем легком синем халате с большими ромашками.
– Хватит морщить лоб, пора и в перекуре перекур сделать, – сказала Майя, пододвинув маленький столик, специально купленный для кофепития на их хорошо меблированном балконе, увитым диким виноградом.
– Можно и так, – согласился Мирославов. – Пахнет, во всяком случае, замечательно.