Страница 35 из 78
В небе, вызывая все то же радостное удивление, дисциплинированными углами плыли гуси, заставляя думать о большой разумности этих птиц. Гуси понимали язык вожака, перестраивались и рассыпались перед тем, как садиться. Прав был Евграф Иванович Соколов, когда не только одушевлял все в природе, но и приписывал разум. Серебров проводил взглядом косяк гусей и сел в машину. Интересная штука жизнь. Он вдруг подумал, что не отдаст Веру Помазку, что должен поехать сейчас же в Ильинское. Чтобы расчетливый Помазок стал отчимом его дочери — никогда! Это было настолько противоестественно, что Серебров скрипнул зубами и прибавил скорость.
Уже вечерело, когда он повернул к учительскому пятистенку. Он знал, что Вера теперь живет не в шумящем от сквозняков скрипучем общежитии, а в рубленом двухквартирном доме. В окнах горел свет, и Серебров, не таясь, взошел на крыльцо.
Вера что-то делала у печки на кухоньке, отделенной занавеской от коридора, а Танечка, еще в платке, таскала на бечевке игрушечный автомобиль и, надувая губешки, пищала: би-би-би.
Серебров присел перед дочкой и вытащил из-за пазухи Буратино.
— Я приехал на биби, и вот тебе Буратино. Ну, как ты?
Танечка прижала к себе Буратино и забыла об автомобиле. Выглянула Вера.
— Что же ты не сказала, что выписывают Танечку?
— Ну зачем вас тревожить? — создавая дистанцию этим «вы», ответила Вера.
— Какое беспокойство, что ты, Вера! — воскликнул он, снимая куртку.
— Где нам до вас, Ложкарей, — все клонила она к отчуждению. Сереброва это насторожило. Есть еще, что ли, кто тут? Он заглянул в большую комнату. Там уютно сидел на диване Валерий Карпович в семейных тапочках и мастерил от нечего делать бумажную лодочку. Вид у него был приличный, чувствовалось, что эта обстановка для него привычна, и он на законных правах обосновался тут. Одет торжественно: белая рубашка, коробящийся новый галстук,
«Сумел пролезть», — враждебно подумал Серебров, но изобразил на лице почти дружеское удивление.
— Ну как, «жигуленка» не купил, Валерий Карпович?
— Нет пока, жду, — ответил тот, нахмурив белесые брови. — Разве нынче без знакомства купишь? Вот бы «газик» списанный где-то раздобыть. Может, у вас в колхозе есть? — вдруг загорелся он.
Да, он чувствовал себя по-хозяйски и даже вот припрашивал, а Серебров не мог справиться с возникшим от неожиданной этой встречи смущением. Сказал к чему-то, что заглох у него мотор, так нет ли у Веры какого-нибудь проводочка.
— Может, «свеча»? — спросил Валерий Карпович, готовый на правах хозяина помочь. Он даже знал о существовании «свечи».
— Нет, не «свеча», — обрел, наконец, холодность Серебров.
Вера вышла в сени за проводочком, Серебров следом за ней. Она молча начала перебирать ящики.
— Не ищи, ничего мне не надо, — сказал он и схватил Веру за запястья рук. — Мы должны… я хочу… — заволновавшись и не зная, как высказать суть своего побуждения, проговорил он. — Мы должны с тобой пожениться. Я приехал к тебе об этом сказать.
У Веры в усмешке дрогнули губы.
— Поздно, Серебров, разбитую тарелку не склеишь, — пытаясь вырвать руки, проговорила она тихо.
— Почему поздно? Есть такой клей, универсальный… — начал он.
— И поздно, и не к чему, Гарольд Станиславович, — покачала она головой. Теперь она была спокойна, голос тверд.
Серебров сердито скрипнул зубами.
— Может, из-за этого, из-за Помазка?
— Не важно из-за чего. Ни к чему, и все.
— Я тебя ни за что не отдам, — зло прошептал он. — Ты слышишь, ни за что! Ведь Танюша…
В усмешке дрогнули уголки Вериных полных губ.
— Тебе не кажется, что твои нахальство и самоуверенность, в общем-то, выглядят довольно глупо? — спросила она, стремясь высвободить руки.
Он подумал: явись теперь в сени Валерий Карпович, все будет выглядеть по-дурацки, но он упрямо удерживал Веру.
— Как тебе не стыдно, в какое положение ты ставишь меня, — с отчаянием прошептала она.
— Перед этим, что ли? — Серебров презирал засидевшегося в холостяках, обиженного на весь белый свет нудного Помазка.
— Ох, Серебров, — задохнулась она от возмущения.
Поиски проводочка в сенях явно затягивались. В комнате томился Помазок. В дверь шлепали мягкие Танюшкины ладошки, и слышался ее лепет: ма-ма-ма.
— Все, все, обо всем переговорено, — повторяла Вера.
— Но я не могу, — упрямо твердил он. — Не могу отдать тебя.
— Тебе, наверное, доставляет удовольствие мучить меня, да? — устало сказала Вера. Лицо у нее было сердитое, отчужденное, и Серебров опасался, что вот-вот та теплинка, которая на миг мелькнула в ее глазах, когда он зашел в квартиру, исчезнет. И уже навсегда. Его бесило осознание своей ненужности. Да, конечно, они обойдутся без него. Жили же. Этого он не мог перенести, но он отпустил Верины руки. Вера досадливо потерла покрасневшие запястья.
— Подожди, — взмолился он. — Я не могу без тебя и без Танечки.
Вера ничего не ответила. Открыла дверь и ушла. Серебров давно не испытывал такого унижения: с ним не желали говорить, его гнали, прямо говоря, что он тут лишний… Но, видимо, не осталось у него никакой гордости. Он постоял немного в сенях и с глупой миной на лице шагнул обратно в квартиру.
— Наверное, аккумулятор сел, — сказал он.
Серебров снял сапоги и, не дожидаясь приглашения, в одних носках прошел в комнату. Он решил во что бы то ни стало пересидеть Валерия Карповича ц доказать, что он должен быть здесь главной фигурой. Здесь его дочь, Вера любила его, и он точно знает, что еще любит, только скрывает это.
Услышав стук открываемой консервной банки, он встал, прошел за загородку, насильно взял из рук Веры нож и открыл консервы.
Ужин готов. Он, пожалуй, перекусит. Спешить ему некуда. В конце концов интересно же узнать, кто из них окажется терпеливее или, уж если называть все своими словами, упрямее и нахальнее.
— О-о, что это у тебя? — крикнул Серебров, увидев аккуратно переплетенные тома.
— Это репродукции с картин, — взмахивая скатертью, прежде чем расстелить ее, сказала Вера. — Чуть ли не весь Серов, Нестеров, Пластов. Это Валерий Карпович переплел.
Валерий Карпович, краснея, застенчиво опустил взгляд.
Серебров хотел посмотреть репродукции, но раз их переплел Валерий Карпович, притрагиваться не стал. Он вытащил «Похождения бравого солдата Швейка» и, найдя любимое место, принялся читать вслух. Он громко читал, крутил головой, хмыкал, хотя видел, что Валерию Карповичу смеяться не хочется и Вере тоже. Одна Танечка выручала его, не понимая, смеялась, поддерживая своего бедного отца.
Валерий Карпович растерянно поглядывал на Веру: откуда, мол, взялся этот нахал? Потом во взгляде его появилась обида. Он не понимал, зачем Вера привечает этого самовлюбленного Сереброва. Он же испортил ей жизнь. Она даже пригласила его отужинать, и тот, потирая руки, сел, хозяйски оглядывая стол. Тоскливо жуя картошку, Валерий Карпович косился на серое вечернее окно, покрывшееся от тепла бисеринками пота.
— А чай будет? — спросил Серебров. — Я помню, как отлично ты заваривала чай. — Он запоздало льстил Вере, чтоб показать, что его давно связывает знакомство с ней.
— Я уже забыла, что отлично заваривала чай, — уходила она от опасных воспоминаний.
Вера и Валерий Карпович осторожно вели нудноватый разговор о расписании уроков. Серебров делал отчаянные усилия, чтоб найти лазейку и вставить свое слово. Не дождавшись такой возможности, он начал ни к селу ни к городу рассказывать о том, что вот есть такая рыба ротан, которую какой-то дуралей привез с Дальнего Востока. Так вот она из подмосковных прудов выживает всю остальную рыбу, потому что пожирает икру. Как бы не забралась в здешние водоемы.
Вера и Помазок подавленно слушали. Серебров вдруг смолк: они его могут сравнить с такой рыбиной-живоглоткой. Он ведь тоже без позволения влез в их уют, но он махнул рукой: будь, что будет.
Видимо, обида все-таки растравила Помазка. Непонимающе взглянув несколько раз на Веру и не получив ни ответа, ни поддержки, он сказал в конце концов желанные для Сереброва слова, что ему пора домой. Он, конечно, рассчитывал, что Вера будет его уговаривать, чтоб остался. Серебров тоже встал: