Флёр

— Неужели вы опасаетесь, как бы я не уснула? — спросила его Флер, вскинув брови. Но Джером нравился тетушке, и она сочла, что его проворность должна быть вознаграждена.

— Да, любовь моя, иди, иди! Нам еще придется долго сидеть, — проговорила она.

Флер приняла предложение с явным умыслом. Во-первых, ей на самом деле хотелось немного размять ноги, а во-вторых, так как фойе кольцом окружало весь театр на уровне гардероба, она там все как следует осмотрит и, может, даже встретится там с Каревым — весьма вероятно! Она его так и не высмотрела, до того как погасили огни. Стены фойе украшали обои в красно-золотую полоску, красивые большие зеркала в золоченых рамах были расставлены на равном расстоянии одно от другого, а между ними находились неглубокие альковы с обвитыми бархатом скамеечками, рассчитанные только на двоих.

Пол устилал толстый красный ковер, а над головой висели роскошные люстры с газовыми горелками. Это было излюбленное место зрителей, где в антрактах можно себя показать и на других посмотреть, сравнить наряды и прически.

Джером, судя по всему, что-то задумал. Обменявшись с ней несколькими вежливыми фразами о спектакле, он вдруг погрузился в беспокойное молчание. Но Флер этого даже не заметила, ее мысли бродили в совершенно другом месте.

После первой утренней прогулки с Каревым они теперь часто встречались в парке в тот же час. Он много рассказывал ей о России. Флер была так очарована этой страной, что даже взяла несколько книг из передвижной библиотеки и в настоящее время уже наполовину прочитала Мемуары Д. Б. Коля. У нее накопилось множество вопросов, которые она хотела задать графу.

Их встречи для Флер были наслаждением. Никогда прежде ей не доводилось получать столько удовольствия от такого всепоглощающего умственного общения с мужчиной. Теперь она не чувствовала себя такой одинокой, как раньше. Они беседовали обо всем на свете, и Флер испытывала какой-то изумительный полет свободы благодаря тому, что не было такой темы, которую она опасалась бы затронуть в разговоре с ним.

Когда сегодня утром они расстались у Стэнхоуп-гейт, Флер забыла спросить графа, приедет ли он вечером в оперу, но так как это был гала-спектакль, она решила, что он непременно будет. Она скользила взглядом по лицам в толпе, когда наконец Джером очнулся.

— Кажется, вашего отца нет в Лондоне?

— Нет, — ответила Флер, не глядя на него. — Он уехал в Эдинбург, где выступит на заседании Ботанического института.

— Он долго там пробудет?

— Понятия не имею. Несколько дней. Кто может поручиться за моего отца, — с полным безразличием отозвалась она. — Он перемещается по миру, как ему вздумается.

— Да, я об этом уже слышал, — с серьезным видом сказал Джером. — Но когда сэр Ранульф дома, он все время, по-видимому, тоже занят?

Посмотрев на Джерома, Флер начала понимать, что он завел этот разговор неспроста.

— А я и не знала, что мой отец вызывает у вас такой пристальный интерес.

— Не ваш отец, мисс Гамильтон, а вы сами, — неловко признался Джером. — Ваше спокойствие и благополучие.

В какой-то момент она подумала, что сейчас он сделает ей предложение. Но выражение его лица опровергало ее догадку. Джером был мрачен и зол. Она пыталась определить, чем это все закончится.

— Благодарю вас, но меня ничто не беспокоит, и я себя вполне сносно чувствую.

Но Джером не унимался.

— А мне показалось, что у вас несколько усталый вид, мадемуазель. Мне показалось, что ваши утренние прогулки верхом вас слишком изматывают, если принять во внимание еще и светские вечерние обязательства.

— Сэр, вы переступаете рамки приличия. — Ее настолько удивила его прямота, что она не могла даже на него толком разозлиться.

— Прошу прощения, мадемуазель, я этого не делаю! Но мне известно, что вы встречаетесь с графом Каревым наедине, и меня интересует реакция на это вашего отца, когда он обо всем узнает…

— Это не ваше дело, — возмутилась Флер. — Вы с ума сошли!

Джером закусил губу.

— Я отлично понимаю, что вмешиваюсь не в свое дело, и это еще больше затрудняет мой разговор с вами. Но ваши встречи с ним мне показались настолько странными, что я подумал…

— Лучше не говорите, что вы подумали, — вспыхнула Флер. — Я не желаю слушать вашу непереносимую дерзость! — Она выдернула руку, чтобы уйти. Значит, Джером не сумел убедить Пэджета сделать ей внушение и решил попробовать сам! Да как он посмел! Ей хотелось сказать ему, что она невольно подслушала их разговор с Пэджетом, но воздержалась от опрометчивого шага.

— Прошу вас, мисс Гамильтон, — поверьте, у меня нет никакого желания быть дерзким с вами, — тихо произнес он с такой искренностью, что Флер против воли задержалась, чтобы выслушать его до конца. — Я знаком с Каревым некоторое время и видел графа в привычной для него обстановке, там, в России. Я знаю о нем то, чего не знаете вы, и боюсь, он вас в это не посвятил.

— Я уже не ребенок, мистер Джером, не зеленая девчонка.

— Я знаю это, мадемуазель. И я ваш большой поклонник. Я знаю также, что по уму и прозорливости вы не уступите ни одному мужчине. Но Карев пользуется дурной репутацией в Санкт-Петербурге, и это, в основном, связано с женщинами. Мне известно, каким очаровательным может быть граф, и как ему удается делать вид, что он представляет из себя гораздо больше, чем есть на самом деле. Прошу вас, ответьте мне только на один вопрос: он сделал вам предложение?

— Нет, и я этого не допущу, — резко возразила Флер. — А теперь отпустите меня в ложу к тетушке.

Он пошел с ней, то и дело поглядывая, на ее профиль, и его озабоченность Флер совсем не понравилась.

— Значит, не сделал. Я очень этого боялся.

Она резко повернулась к Джерому.

— Мы с ним встречаемся в парке, сэр, чтобы побеседовать, и вас это совершенно не касается. Понятно?

— Но почему нужно встречаться в парке, а не в другом месте?

— Потому что нельзя вести частную беседу на светском рауте.

Джером был по-прежнему мрачен.

— Мне не хотелось бы вас еще больше огорчать, мадемуазель. Но спросите себя сами, почему он вовлекает вас в эти заговорщицкие встречи? Если бы граф понимал, что такие беседы невинны и вполне приличны, то почему бы ему не избрать для этого другие места, например дом вашей тетушки, любое общественное собрание, вечер?

Флер, остановившись, смотрела на Джерома, пытаясь по выражению его лица догадаться, куда он клонит.

— Как вы узнали об этом? — резко спросила она. — Я вас ни разу не видела в парке в такой ранний час.

— Грумы обычно выгуливают лошадей своих хозяев рано утром, — объяснил он. — Об этом вскоре узнают все.

Флер лихорадочно думала, стараясь подавить в себе вспышку гнева, чтобы во всеоружии встретить еще один его колкий вопрос.

— Наши беседы носят невинный характер, любой может их подслушать.

— Почему, в таком случае, — еще мягче спросил Джером, — он позаботился о том, чтобы этого не произошло?

— Потому что… — Она осеклась.

— Потому что, если бы их увидели на светском рауте за продолжительной беседой или если бы он явился в дом к тетушке, на Ганновер-сквер, всем стало бы ясно, к кому он приехал, и в результате поползли бы сплетни. Все стали бы говорить, что граф влюблен и хочет сделать ей предложение. Вот почему! Вот где собака зарыта, разве не так?

Флер уклонилась от ответа, но ее прирожденная честность помогла ей посмотреть правде в глаза. Он проявлял заботу о ней, стараясь не дать пищу для пересудов.

Нет, сердце подсказывало Флер, что граф поступил неосмотрительно. Оберегая ее от досужих домыслов света, Карев вселил в нее надежду. Она никогда прежде об этом так не думала, но условности, связанные с воспитанием, постепенно таяли в ее сознании в последнее время. Флер все яснее понимала, понимала без лишних слов, инстинктивно, что он не стал бы разговаривать с ней так свободно, так откровенно, не наслаждался бы так ее обществом, если бы… если бы не был в нее влюблен.