Флёр

— И что в этом удивительного?

— Прошу прощения. Я и не удивляюсь. Просто… я хочу сказать… после всего того, что произошло с вашим братом…

— То есть, вы считаете, что наша семья должна оказаться в опале.

— Все говорят, что ваш царь человек жестокий и мстительный, и я подумала…

— Нет, нет. Он вовсе не такой. — Граф помолчал. Флер терпеливо ждала. Наконец он снова заговорил: — Да, на нас пала тень, это правда. Император находился в подавленном состоянии. Его предали, и кто! Члены самых знатных фамилий. Некоторые из заговорщиков даже учились вместе с ним в кадетском корпусе. Он знал их всю жизнь. Долгое время он был в растерянности — кому доверять?

— А вам он доверял?

— Вначале, разумеется, нет. Мы утратили кое-какие привилегии. А после смерти отца и все его пенсии. Мы, конечно, не обеднели, но какое-то время жили довольно скромно. Но император никогда не отличался мстительностью. Он отказался восстановить в правах виновных, но не преследовал членов их семей, как могли поступить другие на, его месте. В большинстве случаев он проявил заботу об их женах и детях, многим позволил сохранить поместья. И он никогда не упрекал ни меня, ни Петю за вину брата.

— Выходит, он не такой жестокий тиран, каким его рисуют?

— Я видел от него только добро. Император гордится своим положением и ревностно следит за ним, к тому же он поклонник жесткой дисциплины. На людях у него, вероятно, на самом деле холодное лицо. Но жесток ли он? Нет, он никогда не был таким.

— А он тиран?

— Он — император, — прямо ответил Карев, — и требует, чтобы все его приказы исполнялись неукоснительно. Николай всегда проявлял любовь к порядку и симметрии, мне кажется, это объясняется его военным воспитанием. Он уверен, что твердая дисциплина непременно приведет к порядку в стране, а этого он желает всей душой.

— Но ведь он один отдает приказы всей армии! — возмутилась Флер. Для англичанки это звучало отвратительно.

Карев нахмурился.

— Он не отдает приказы произвольно. Он хочет только добра для России. А так как он помазанник Божий и отец народа, то судить ему, и только ему, что хорошо для нее. К несчастью, знать — это одно, а постичь — совершенно другое.

— Но почему? Почему все должны слушаться его приказов?

— Потому что, если бы он мог одновременно присутствовать в каждом уголке России, то все там делалось бы так, как он велит. В Петербурге, например, где император имеет возможность лично проследить за деятельностью чиновничества, в меньшей степени процветает взяточничество… — Он пожал плечами.

— А разве закон за это не карает?

— Ну вот, в вас говорит Англия! Послушайте, что я вам скажу. Россия — громадная страна, она протянулась на тысячи миль с запада на восток. В ней нет железных дорог, всего одна, связывающая Петербург с Москвой, и то еще пока не закончена. Нет таких хороших грунтовых дорог, как у вас, искусственных каналов. Нет почтовых дилижансов, нет телеграфа. Чтобы доставить какой-нибудь документ или послание в Петербург с окраины, понадобится несколько месяцев. Поэтому наши губернаторы правят у себя, как маленькие князьки. На своей территории власть их почти безгранична.

— Почему почти?

— Потому что реальной абсолютной властью обладает только император. Он может отменить любое принятое в губерниях решение. Поэтому губернаторы очень часто увиливают от серьезных вопросов. С самого низкого уровня они передаются на рассмотрение более высокого начальства и таким образом доходят до самого императора, ибо каждый боится взять на себя ответственность, чтобы, не дай Бог, не ошибиться. Но государь и без того завален работой, поэтому ответ на запрос может вернуться назад через несколько лет, а может и вообще застрять где-нибудь по дороге.

— Как это разорительно!

— Конечно, можете себе представить, какие возможности открываются для всякого рода злоупотреблений, личного обогащения.

Флер нахмурилась.

— Боюсь, мне не понять, что такое коррупция.

— Думаю, вам не часто приходилось с ней сталкиваться в вашей хорошо отрегулированной жизни.

— Но император обязан что-то предпринять, если он обладает абсолютной властью.

— Теоретически — да, но во многом это всего лишь иллюзия.

— Что вы имеете в виду?

— Моя мать объяснила мне и это. Русский человек, говорила она, уже сам по себе противоречие. Русские большие анархисты, им не нравятся законы, они не выносят, когда им указывают, что делать. Для них Бог — высшая власть, высший авторитет, они поклоняются Ему, но, само собой разумеется, Он не так часто вмешивается в их повседневную жизнь. Царь для них — символ абсолютной земной власти, и поэтому ему тоже поклоняются чуть ли не так же. Крестьяне величают его Малым, отцом. Царь — источник всех благодеяний, изобилия, всех привилегий, но ведь он находится очень далеко, в Санкт-Петербурге. А их делами заправляет местный правительственный чиновник. Ему не нужно поклоняться, установленный закон можно обойти, а то и просто не обращать на него внимания, его можно подкупить, дать взятку, или же с помощью шантажа привлечь на свою сторону. Это — игра, и в ней у каждого есть неплохой шанс выиграть.

Флер в ужасе представила себе весь этот хаос, ведь она была воспитана в традициях упорядоченного правления на протяжении столетий.

— Разве вам все это не противно? Неужели вы, и такие, как вы, мне хотите изменить существующий порядок?

Граф пожал плечами.

— Такая система живуча, она довольно прочна. Но если изменить одну ее часть, то вся она тут же рухнет. Ни у одного из нас нет сил для таких перемен, они есть только у императора. Но император меньше всего желает перемен, так как возникший оползень сметет и его самого. Все это похоже на камень Сизифа, который он дотащил до середины склона горы. Самое лучшее решение — удерживать его на месте.

— Вероятно, царь должен от этого страдать, если он на самом деле печется о своей стране.

— Да, ему трудно. У него тоже есть нервы, как и у всех смертных. Понимаете?

— Очень плохо для человека, занимающего такое высокое положение, как он, иметь нервы, как вы считаете? Если бы он был человеком холодным и жестоким, ему было бы легче, править.

Флер очень хотелось спросить графа, повлияла ли в какой-то мере на его мнение о царе благодарность за то, что ему лично сделал государь, но она тут же отбросила от себя эту мысль, считая ее недостойным предрассудком.

— Он должен быть счастлив, что у него есть такой защитник, как вы, — сказала она.

Карев улыбнулся.

— Я ему не нужен в роли защитника. Он — император, и я ему служу.

— Да, конечно, но вы пока не рассказали мне, какое особое его поручение вы здесь выполняете. Надеюсь, не только шпионите за мистером Полоцким?

— Не волнуйтесь. Я ничего дурного не скажу о вашем друге. Нет, в мою миссию входит изучение работы правительства, особенно на местном уровне. Мне нужно выяснить, нельзя ли что-нибудь перенять у вас, что бы его величество мог внедрить у себя в стране для улучшения состояния дел. Вы здесь справляетесь со всем по-другому, у вас есть эсквайры, судьи.

Лицо у Флер просветлело.

— Понимаю! Дядя Фредерик должен вам здесь по-мочь, он очень много знает о таких вещах. И мистер Скотт, отец Тедди, он был мировым судьей долгие годы.

— Да, я знаю, — сказал Карев. — Мистер Скотт пригласил меня пообедать с ним в кругу его семьи на следующей неделе, чтобы обсудить с ним этот вопрос.

Флер засмеялась. — Вы всегда меня опережаете! Как вижу, вам моя помощь не нужна!

— Нет, в отличие от вашего общества. Может быть, перейдем на легкую рысцу? Только так, для вида, я не забыл существующих законов!

В первом антракте оперы, как только упал занавес, у семейной ложи Хоаров сразу же возник капитан Джером, намного опередив своих соперников.

— Могу ли я попросить вашу племянницу прогуляться со мной по фойе? — вежливо обратился он к тетушке Венерье. — Спектакль будет идти долго, и сейчас неплохо немного размяться.