Флёр

Вдруг у нее перед глазами возникло лицо Карева, и Флер сразу же почувствовала отвращение в этой красивой, молодой, такой абсолютно английской физиономии Джерома. Он ничего не понимал. Он не знал Карева, во всяком случае так, как это может женщина, так, как знала его она. Разве не рассказывал он сам, как жеманные молодые дамы из петербургского высшего света утомляли графа, доводили до тошноты своим непониманием и неискренностью? То, что существует между ней и Каревым, отличается от всех прочих отношений, и об этом нельзя судить по старым меркам. Может быть, Джером поступает искренне, но он просто не способен всего понять. И все равно он был дерзок и достоин порицания.

— Я отказываюсь продолжать этот разговор. Сложившаяся ситуация понятна мне лучше, чем вам, и уверяю вас, что способна сама позаботиться о себе. А теперь, с вашего позволения, вернемся в ложу.

Джером не мог не повиноваться Флер, но по виду молодого человека нельзя было сказать, что ее слова рассеяли его опасения.

Весь второй акт оперы мысли Флер витали где-то далеко, за пределами стен театра. Во втором антракте она обрадовалась появлению в их ложе лорда Джеймса Пэджета, который принес ей мороженое и попотчевал историей, связанной с генеалогией только что купленной им лошади. Для этого Флер не нужно было напрягать внимание. Ей нравился Пэджет, в какой-то мере еще и потому, что он несомненно забыл о том, что наговорил ему Джером о ней и Кареве.

Наконец появился и сам граф перед началом третьего акта. Флер видела, как он вошел в ложу напротив, где сидели барон Бруннов и господин Лабушер с женами. Он помог мадам Брунновой поудобнее устроиться в кресле, заботливо склонившись над ней, а мадам, подняв к нему голову, улыбалась, словно он сказал ей какой-то особенно тонкий комплимент. Она засмеялась, и большие бриллианты у нее на груди засверкали, словно лучи от маяка.

Флер выпрямилась в кресле, чувствуя, как запылали у нее щеки, она сцепила руки на коленях. Ей очень хотелось, чтобы граф ее заметил. Он наконец лениво огляделся. Фонари, поморгав, начали тускнеть. Подойдя к краю ложи, чтобы пододвинуть к себе поближе свой стул, он, наклонившись над ним, вдруг бросил прямой взгляд на нее. Улыбнувшись, он наклонил голову в вежливом поклоне.

Флер тут же почувствовала облегчение. Карев знал, что она в театре. Значит, он ее искал. Вероятно, его задержали дела, и он не смог приехать до начала спектакля. Русский представитель и президент Торгового совета могли оторвать графа от удовольствия побыть рядом с ней! У него, по-видимому, было много работы, и то, что он, не скупясь, уделял ей столько времени, по ее мнению, лишний раз доказывало, как она была ему дорога.

Может быть, если завтра утром они встретятся в парке, она спросит его об этом. Нет, ни за что на свете! Она не станет ничего спрашивать у графа о его поведении и намерениях. Флер ему доверяла. Он ведь сказал ей в самом начале: доверяйте мне! И она последовала его совету. Она доверила ему свою честь, свое сердце и свою жизнь.

— Извините меня, но я не смог вчера поговорить с вами, — начал Карев. — Мне хотелось доставить себе удовольствие зайти в ложу вашей тетушки, но мы засиделись за обедом и чуть было вообще не раздумали ехать в оперу. Только по настоянию мадам Брунновой мы оказались в театре, сам барон уверен, что лучше русской оперы нигде в мире нет.

— По-моему, она находит вас забавным.

— Просто ее легко рассмешить, — ответил Карев, не замечая намека Флер. — Я так рад, что вы правильно поняли мой жест и приехали сюда покататься со мной, мой дорогой друг, потому что завтра я уезжаю…

— Уезжаете?

— Не нужно трагических ноток в голосе. Это не надолго. Меня пригласил лорд Кардиган провести несколько дней у него в Дин-парк, а лорд Гранвиль организовал мне посещение нескольких фабрик в Бирмингеме и Манчестере. Я получу там много ценной информации. Его величество проявляет большой интерес к фабрикам, особенно к условиям труда и жизни фабричных рабочих. Он считает, что им приходится хуже, чем самым забитым нашим крестьянам.

— Зато они свободны, — подчеркнула Флер, чувствуя, как разгорается ее патриотизм перед лицом такой критики. — В отличие от ваших крепостных.

— В этом все и дело, только безумец может так грубо обращаться со своей собственностью.

— Собственностью? — переспросила она. — Как можно считать человека своей собственностью? Разве у вас не вызывает отвращения рабство?

— Я, конечно, за отмену крепостного права, — беззаботно откликнулся он, лишь усиливая тем самым ее негодование. — Любой разумный человек этого хочет. Егор, — он указал пальцем через плечо в сторону своего слуги, который неплохо скакал у них за спиной рядом с Бакли, — свободный человек, поэтому он хорошо мне служит. Но крепостные трудятся из рук вон плохо, ведь у них нет никакого стимула для усердия. Попробуйте попросить крепостного принести вам стакан воды. Он немедленно передаст ваш приказ другому, а тот следующему, и так далее, пока ваше распоряжение не поступит к такому забитому слуге, который не посмеет ослушаться. К тому времени, когда вам принесут воду, либо жажда перестанет вас мучить, либо вы уже напьетесь из цветочного горшка.

Флер улыбнулась, хотя рабство коробило ее, как и любого жителя Британских островов. И хотя граф неоднократно объяснял ей, что крепостная зависимость и рабство — далеко не одно и то же, она между ними не видела большого различия.

Флер хотела было поподробнее расспросить его о предстоящей поездке в Манчестер, как вдруг их беседу прервали. Она так привыкла к утренним прогулкам с графом в пустынном парке, что была удивлена, заметив какого-то джентльмена. Он, выкрикивая ее имя, скакал прямо к ним. В наезднике Флер узнала Тедди Скотта и в то же мгновение услыхала, как граф пробормотал: «Au diable!»

Натянув поводья, они остановились.

— Здравствуй, Флер! Какой сюрприз! Не ожидал тебя здесь увидеть, — воскликнул Тедди принужденно. — Не видел тебя вечность! Как поживаешь? Прекрасно выглядишь, как всегда.

— Здравствуй, Тедди, — ответила Флер на приветствие без особого энтузиазма. Ей не хотелось, чтобы сейчас им мешали. К тому же она еще не простила ему того, что он чуть не вовлек ее в шумный скандал. Флер была удивлена тем, что Тедди не поздоровался с графом, хотя и встречался с ним, не говоря уже о том, что тот спас его от позора. — Ты, конечно, знаком с графом Каревым, — многозначительно сказала она.

Тедди облагодетельствовал Карева чуть заметным, неохотным поклоном.

— Как поживаете, сэр?

Флер уставилась на него в изумлении, хотя Карева такое поведение не столько раздражало, сколько развлекало. Не успела она пожурить Тедди, как он довольно неловко выпалил:

— Поскольку я здесь, то могу проводить тебя домой, Флер. Для чего обременять мистера Карева?

— Что за вздор ты несешь, Тедди? — спросила Флер, ничего не понимая. — Я не собираюсь пока домой. Что ты здесь делаешь, скажи на милость?

Скотт был явно раздражен. Он, по-видимому, уже забыл опасную привычку Флер откровенно говорить то, что в данную секунду приходит ей в голову, не заботясь при этом о соблюдении приличий. Он холодно ей улыбнулся.

— Не будем пока этого обсуждать, — резко ответил он. — Предположим, я оказался здесь совершенно случайно, прогуливаюсь, как и вы. Кажется, у меня начинает вырабатываться привычка спасать тебя в этом парке.

— Я не нуждаюсь в твоем спасении, благодарю тебя, — проговорила Флер, не переставая удивляться. Потом, нахмурившись, попыталась разгадать эту загадку. — Ты что, приехал сюда специально, чтобы встретиться со мной? Как ты узнал, что я здесь?

— Ах, Флер, да об этом все давно знают — вернее, несколько человек, — спохватился он. — Ведь я твой старый друг. Разве ты станешь отрицать это? Да и кто бы решился на твоем месте?

— Постой, постой, — мрачно перебила она его. — Это Джером тебя послал сюда? Боже праведный, в этом городе нет ни одного человека, с кем бы он ни обсудил мои дела!