Случайные связи

Поэтому-то Николя заделался писателем, и даже, быть может, одним из самых многообещающих писателей своего поколения, с одним только «но»: он в жизни не написал ни строчки. Кстати, почему он мечтал именно о писательстве? Ради признания? Ради обманчивой женской любви? Повсюду встречаются страдальцы, способные на все ради этих жалких утешений. Каждое утро они начинают с одной и той же молитвы, обращаясь к некому идеалу, к которому им хотелось бы приблизиться, с просьбой дать им сил на то, чтобы соответствовать образу; они громко разглагольствуют, но в душе ненавидят себя.

— Пишу ли и я тоже? — дружеским тоном переспросил Тристан. — Начиная с сегодняшнего вечера я займусь спасением своего лучшего друга от нелепости любовной истории и тем самым избавлю женщину от нелепости моего лучшего друга. Я и так достаточно мягкотел, так с чего бы вдруг я стал еще и писателем?

Ты не смог вынести этого смеха и моих низкопробных маневров. И я уже угадываю в твоих глазах бесчисленные упреки и с трудом сдерживаемое признание поражения. Да я даже знаю, какие слова ты произнесешь, Николя. Ты упрекаешь меня в том, что я без конца разрушаю все построенное без меня. Чтобы усугубить мою вину, ты скажешь о чувствах, которые испытываешь к ней. Ты говоришь себе, что я принадлежу к числу людей, которые, чувствуя, что падают, стремятся хоть кого-нибудь увлечь за собой, лишь бы не падать в одиночку. К тем, кто, словно бы утратив саму способность любить, постоянно, во всем ищет признаки собственного ничтожества.

Я не пытаюсь убить твои надежды, старина, жизнь сама прекрасно справится с этой задачей. Я всего лишь пытаюсь спасти свои, отыскать новые пути к освобождению.

Я знаю одну сумасшедшую старуху: понимая, что дом ее вот-вот рухнет, она долгие годы живет в хладнокровном ожидании того, что это наконец произойдет, кляня все на свете за то, что это никак не происходит. Я, Николя, и есть эта старая сумасшедшая. Я жду, что все рухнет, надеюсь на катастрофу, которая избавит меня от ожидания. И чем скорей, тем лучше. Может быть, однажды тебе тоже доведется вкусить этого пьянящего удовольствия, которое испытываешь, пожертвовав всем, лишившись любой надежды на спасение, растоптав ее и начав все заново, — опля! — пинком переворачивая труп. Или же, наоборот, спасти эту надежду: протянуть человеку руку помощи, увести его от прежних желаний, чтобы навязать ему новые, более вредные, которые окончательно его погубят.

21.

Тристан встал и вышел из конторы. Через два часа он поедет к школе за Амели. Как влюбленные, они поедут в Довиль. Ему не хотелось работать. Он решил побродить по улицам. Внезапно ему захотелось прогуляться до польского книжного. Он, кстати, так там ни разу и не был.

Он зашел туда, как заходят в храм. Осмотрелся. Некоторые книги лежали на столе, другие были расставлены по полкам. Хоть он и назывался польским, это был обыкновенный книжный магазин. Его заметила одна из продавщиц и обратилась к нему с довольно странным вопросом:

— Так вы интересуетесь поэзией?

Тристан был слегка удивлен. Он не знал, что ответить. Он машинально пожал плечами, вроде бы не возражая, но не более того.

— Разве нет? Мне показалось, что вы всякий раз покупаете что-нибудь из поэзии, но быть может…

— Я?

— Быть может, я ошибаюсь, я…

— Нет, не думаю, что это был я.

— Я, должно быть, вас с кем-то перепутала. Конечно же, это были не вы…

— Нет… Это кто-то другой.

Он смущенно ей улыбнулся, поблагодарил и вышел из магазина.

По дороге ему снова вспомнилось, как он встретил Амели. Это было одним из тех воспоминаний, которые преисполняли его нежностью. Он вспомнил, как она переходила через дорогу. Ему казалось, он отлично знает все секреты ее игр, всю подноготную ее безумств. Порой я смотрю на тебя, радость моя! Смотрю на тебя и знаю, о чем ты думаешь. Маска в салоне, привезенная тобой из Африки. Однажды я застукал тебя, когда ты разговаривала с ней вслух. Ты спрашивала ее, не мерзнет ли она, вот так, у какой-то маски. А потом пошла и закрыла окно. Несколько дней спустя я обнаружил, что ты купила диск африканской музыки, и мне известно, так как я отлично тебя знаю, мне известно, что ты иногда ставишь его, чтобы она — эта маска! — не страдала на чужбине! Твое нежное безумие, оно создано для меня, милое безумие твоего одиночества, когда тебе кажется, что тебя никто не видит, и ты начинаешь танцевать, прекрасная, просто так, и это то, что я люблю в тебе. Скоро мы будем в Довиле!

Затем, как и было задумано, он отправился в ближайший от дома ювелирный. Покупателей не было. Он купил кольцо. Он выбрал самое красивое. Понравится ли оно ей?

Затем он собрал вещи в дорогу. И содрогнулся при мысли о том, что скоро должно произойти. Он сел в машину и поехал в школу за Амели. Он остановился прямо напротив входа и, едва выключив мотор, услышал звонок с урока. Через несколько мгновений на крыльце показалась Амели, одетая в летнее платье. Она помахала ему рукой и подошла к машине.

— Что, мы уже едем? — спросила она взволнованно.

— Ну если тебе не нужно заехать домой…

— Хм… Ты не забыл мою сумку?

— Она стоит сзади.

— Тогда поехали!

Через некоторое время они останавливаются купить ей сигарет. Тристан, пользуясь случаем, просит ее опустить конверт в почтовый ящик. Он достает его из сумки и протягивает ей. «Что это?» Он отвечает что-то невнятное, она не настаивает. Смотрит на конверт: похоже на деловое письмо. Она пожимает плечами и выходит из машины.

Пока он ждет, ему приходит в голову мысль, что вот сейчас он может взять и уехать, просто завести машину и исчезнуть. Она возвращается через несколько минут с пачкой сигарет. В этот момент Тристану подумалось, что она запросто могла бы сесть в любую другую машину и где-то в другом месте продолжить свою жизнь. Она могла бы быть просто какой-то женщиной, покупающей сигареты, женщиной, которая бы никогда не встретилась ему на пути. Короче говоря, всего этого запросто могло бы не быть.

«Почему она, а не другая?» — спросил он себя еще раз.

Она открывает дверь и, состроив гримасу, садится рядом. «Все, можем ехать!» Внезапно Тристана охватывает ужасная тоска. Он уже начинает сожалеть. В конце концов, возможно, все это — Довиль, кольцо — было не лучшей идеей. Все это.

22.

— Ты здесь?

Стоя перед ней в одном полотенце, повязанном вокруг талии, Тристан смотрел на нее слегка удивленно. Она явно перенервничала.

— Ну да! Ты будто удивлена… Все в порядке?

Она подошла к нему. Ей захотелось обнять его, но она не осмелилась.

— Мне вдруг показалось, что я тебя больше никогда не увижу…

Он рассмеялся.

— Что ты такое говоришь?

Она вдруг пожалела, что сказала это.

— Ты уже собрался?

Через некоторое время они направились к выходу. Теперь я вижу, как они сидят в одном из центральных рыбных ресторанов. Его порекомендовал администратор отеля. Тристан захватил с собой кольцо, купленное накануне в Париже.

— Помнишь девушку с чемоданами? — спрашивает его Амели.

— Ту, снизу?

— Да. Так вот, она исчезла. Странно, не правда ли?

Тристан почти не слушает ее. Поженившись, мы станем такими же, как эти дохлые рыбешки, вдруг подумал он. Как задумаешься, что может быть глупей той живности, что обитает в море, никакой жалости к ним не испытываешь, никакого беспокойства. Самообладание — морское качество. Но в конечном счете, не в этих ли внутренних муках и терзаниях человек обретает свое истинное достоинство? Большинство людей похожи на рыб. Ирония на десерт.

Амели толкует ему о своем проекте:

— Только что, когда я гуляла, я увидела комнаты, предлагаемые постояльцам, это был маленький домик, увитый диким виноградом…

— Ты хотела бы остановиться в таком домике?

— Нет, но я подумала, что было бы здорово поселиться с тобой где-нибудь в таком же местечке. Понимаешь, уехать из Парижа, снять домик и сдавать комнаты постояльцам. Сдавать комнату — ведь это не трудно. Когда я говорю «комнату», то, конечно, подразумеваю несколько. Чтобы с этого можно было жить. Нет? Должно быть, интересно — каждый день встречать разных людей…