Страница 60 из 67
Складывается впечатление, что возникновение различных чудовищ не обязательно связано с менталитетом первобытного человека и может базироваться на общечеловеческих свойствах психики. В связи с этим большой интерес представляют взгляды психолога К. Г. Юнга, который ввел в науку понятие «архетип». По мнению этого автора, в сновидениях иногда проявляются элементы, не принадлежащие личному опыту сновидца; эти первообразы (архетипы) являются «первозданными, врожденными и унаследованными от первобытных людей формами разума» (Юнг и др., 1997, с. 66). «Мы зависим в большей степени, чем мы думаем, от посланий, которые получаем с помощью таких символов, оказывающих воздействие на наши убеждения и на наше поведение» (там же, с. 196).
С.С. Аверинцев (МНМ; Т. 1, с. ПО) определяет архетипы как «первичные схемы образов, воспроизводимые бессознательно и априорно формирующие активность воображения, а потому выявляющиеся в мифах и верованиях, в произведениях литературы и искусства, в снах и бредовых фантазиях». Иначе говоря, архетипы — не сами образы, а их схемы, которые пополняются материалом сознательного опыта, а мифотворчество состоит в конкретизации этих схем; архетипы — это нечто бессознательное, присущее всем людям и передающееся по наследству. Таким образом, концепция Юнга сводится к двум положениям: 1) в мифологии разных народов представлены ситуации, построенные по одинаковым схемам; 2) эти схемы заключены в подсознании и унаследованы от далеких предков.
В кратком предисловии к «Словарю мифов» (1999) Рой Уиллис довольно скептически упоминает Юнга, «пытавшегося поставить главные персонажи европейской мифологической традиции — Матерь и Мудрого старца — архетипами общественного подсознания. К сожалению, все гипотезы такого рода не выдерживают критики, когда дело касается культурного наследия неевропейских цивилизаций» (с. 5). Но Уиллис все-таки признает универсальность некоторых символов, таких как Космическое яйцо, Мировое древо и др., которые повторяются в мифологии разных народов.
Замечу, однако, что универсальность Мирового древа сильно преувеличена. Вполне естественно, что в мифологию вовлечены не только животные, но и растения — различные травы и деревья (было бы небезынтересно написать не только мифологическую зоологию, но и мифологическую ботанику, но это уже не в моей компетенции). Но роль деревьев в мифологии разных народов далеко не однозначна. Мировое древо нанайцев и скандинавский Иггдра- зиль олицетворяют модель мироздания. Но эту же идею пермский звериный стиль выражает без помощи дерева. В Библии Древо Познания приносит волшебные плоды, но не имеет отношения к мирозданию. Едва ли можно приравнять к Мировому древу деревья из греческого сада Гесперид, на которых созревают яблоки вечной молодости.
Что касается Космического яйца, то от внимания первобытных людей не могло ускользнуть чудо развития из относительно простого (по их представлениям) небольшого яйца большой и сложной птицы. Поэтому яйцо рано стало символом рождения (и возрождения), развития от простого к сложному и совершенно независимо могло лечь в основу космогонических представлений у разных народов. Но Библия обошлась и без этого символа.
Наличие мифологических сюжетов, построенных по одинаковой схеме, и сходство участвующих в них персонажей бесспорно и неоднократно отмечалось разными авторами. На мой взгляд, это объясняется прежде всего тем, что всех людей издавна волнуют одни и те же вопросы. Таковы проблема космогонии — происхождения мира, богов, людей и всей природы — и проблемы жизни (судьбы), смерти и загробного мира. Во всех мифологиях есть герои-драконоборцы, сражающиеся с чудовищами, олицетворяющими враждебные людям силы природы, и так называемые культурные герои, которые приносят людям огонь, обучают их ремеслам и искусствам, а у более цивилизованных народов — также грамоте, счету, астрономии. По всей вероятности, некоторые из этих вопросов в смутной форме уже шевелились в мозгу первобытного человека, но потом, в результате прогрессивного развития умственных способностей (в том числе фантазии) или постепенного раскрытия способностей, изначально присущих уму первобытного человека, и расширения его кругозора, возникли космогонические системы и другие мифологические представления ассирийцев, египтян, древних греков и других народов. Но разве для этого были необходимы переданные через подсознание послания первобытного человека?
Это относится и к более мелким житейским ситуациям. У всех народов есть сказки, в которых фигурируют злая мачеха, добрая фея и Золушка, вознагражденная за ее добродетели, и т. д. В. Мясников (2001) назвал такой ультрасовременный литературный жанр, как детективы, «бульварным эпосом» и показал, что по содержанию он мало отличается от древних былин и сказок, сюжеты которых сохранили свою актуальность и вполне могут быть пересказаны современным языком: «Вот медведь рэкетирует крестьянина-ферме- ра, требует отстегнуть пятьдесят процентов урожая, иначе тому непоздоровится. Но мужик обводит вокруг пальца быковатого вымогателя, оставляя ботву ему, а репу себе... А вот хитрая лиса из ледяной избушки покушается на чужую жилплощадь, забалтывая зайца. Тот, косой, прописывает ее к себе, а когда трезвеет, оказывается уже на положении бомжа. В какие только структуры бедолага не обращается, ни прокурор-медведь, ни „крутой" бык не смогли отбить его лубяную избушку. Всех запугала лиса. Но потом появился петух с косой на плече и попер буром. Лису выгнал, а сам остался с зайчиком, вроде как крышу обеспечивать» (с. 154).
Живучесть этих сюжетов и типов действующих в них лиц объясняется тем, что они бесконечно повторяются в самой жизни, а мифология только вносит в них элемент фантастики, объясняя все необычное и непонятное вмешательством сверхъестественных сил. Могущественные мифические злодеи (и чудовища) отличаются от современных только тем, что пользуются зубами, когтями, огненным дыханием, убивающим взглядом и колдовством, а не техническими средствами и хитроумными законами. То же можно сказать о добрых феях, которые, однако, в реальной жизни встречаются не так часто. Разница только в форме, а не в содержании. Кроме того, нередко происходит мифологизация реальных исторических событий. Если не считать самого начала, повествующего о сотворении мира, библейский Ветхий завет есть мифологизированная древняя история еврейского народа. Вполне правдоподобной представляется идея Б. А. Рыбакова (1987), о том что победа былинного богатыря Добры- ни Никитича над Змеем Горынычем и освобождение томившихся в плену у Змея князей, бояр и витязей символизируют успешное отражение нашествия враждебного племени степных кочевников.
Существование подсознания, в котором формируются некоторые общие представления и зарождаются побудительные причины для многих поступков, в настоящее время, по-видимому, можно считать общепризнанным, вопрос лишь в том, как это отражается в мифологии. Попробуем проанализировать с этой точки зрения образ саранчи, описанный в Откровении Иоанна Богослова. Саранча олицетворяет грядущую Кару небесную и должна жалить и терзать грешников в течение пяти месяцев. Она имеет голову женщины в золотой короне и с зубами льва, тело лошади, жало скорпиона и крылья насекомого, которые создают шум, подобный стуку боевых колесниц. Возникает вопрос, какой архетип мог бы лежать в основе этого видения? Очевидно, смутная идея, что нарушение каких-то запретов влечет за собой суровую кару. Но значит ли это, что идея возмездия пришла из далекого прошлого? Реальная история человечества полна примерами жестокой мести. Каждый четырехлетний ребенок из своего небольшого житейского опыта уже знает, что непослушание наказуемо. Концепция Юнга не делает наше понимание образа саранчи более глубоким и не прибавляет ничего к тому, что было сказано выше, она просто не нужна.
Вообще юнговскую теорию архетипов едва ли можно распространять на мифозоев, так как Юнг имел в виду лишь расплывчатые и туманные образы добрых и злых духов, врагов и покровителей человека, а не анатомически конкретизированных ангелов, бесов, драконов, змея-искусителя, Сфинкса (Сфинги, задающей загадки) и т. д. Существование юнговского архетипа можно приписать разве что драконам.