Страница 61 из 67
Превращение утопленников в человеко-рыб, содержащееся в библейской легенде, в мифологии эскимосов, в русском и китайском фольклоре, является, по-видимому, пережитком (термин Э. Б. Тайлора, 1989) древних представлений о близости людей и животных и о существовании оборотничества, но для сохранения подобных пережитков подсознание не требуется. Существует множество предрассудков, которые передаются из поколения в поколение от родителей к детям. Поэтому самым уязвимым местом концепции Юнга является идея наследственной природы архетипов, если же от нее отказаться, эта концепция утратит свою оригинальность.
Тем не менее термин «архетип» стоит сохранить, вкладывая в него иное содержание, т. е. предполагая, что это более древний, первичный вариант мифологемы, с которого началась ее эволюция. Примером такой эволюции может служить история оленя, который по первоначальной версии омолаживался, совокупляясь со змеей, потом он начал достигать той же цели, убивая змею, а еще позднее это убийство стало рассматриваться как символ победы Христа над дьяволом (Юрченко, 2001). Эволюционно-мифологическое понимание термина «архетип» хорошо согласуется с разделяемым многими специалистами мнением, что мифология всех индоевропейских народов происходит из одного корня. А в отношении мифозоев, пожалуй, лучше использовать термин «прототип». Так, прототипом европейского дракона послужила змея, а китайского — ящерица, архепрототипом Сциллы — шестиглавый Гомеровский пес, можно предположить также, что прототипом рыбохвостой русалки послужила ожившая утопленница, еще имеющая обе ноги, и т. д. Но не исключено, что некоторые мифозои (например, саранча) не имеют более простого прототипа и возникли сразу в сложной форме.
Из сказанного видно, что Юнга интересуют не морфологические, а психологические характеристики мифологических персонажей и возникающие между ними коллизии. А с зоологической точки зрения гораздо более интересны представления этолога В. Р. Дольника (2003) о влиянии генетической памяти, т. е. инстинктов, унаследованных человеком от его животных предков и хранящихся в подсознании, на его поведенческие реакции, мимоходом этот автор коснулся и проблемы химерообразования.
Страх перед дикими зверями, связанный с инстинктом самосохранения, может побудить воображение к созданию фантастических чудовищ. «Все животные наделены инстинктом самосохранения, страхом смерти — программами, обеспечивающими узнавание главных, стандартных опасностей...» (Дольник, 2003, с. 86). Самым страшным хищником для наземных приматов были леопард и другие крупные кошки, а для более отдаленных наших предков — небольших древесных обезьян — особенно опасны были хищные птицы и змеи. «Наша неосознанная иррациональная боязнь змей, ночных и дневных хищных птиц — наше генетическое наследство» (там же, с. 96). Врожденный страх перед этими животными привел, по мнению Дольника, к их обожествлению и поискам у них же защиты. А следующий абзац имеет прямое отношение к теме настоящей книги:
«Этологу особенно забавны химеры — совмещающие в одном теле животного-защитника частей, взятых от нескольких животных. В химере всегда есть кусочки льва, орла или змеи — трех врожденных образов врагов приматов. Кусочки можно „приклеить" и к быку, и к человеку, но этологически чистая химера — это грифон, жуткая помесь льва, орла и змеи» (с. 92; для иллюстрации автор приводит изображение Мушхуша).
Сразу же следует заметить, что самые страшные химеры (горгоны, Сцилла, Сфинкс и др.) вовсе не были божествами, к которым обращались за помощью. И далеко не все химеры содержали в себе части тела названных хищников. Последнее ясно видно из табл. I, на которой приводятся цифры, являющиеся показателем популярности различных видов обыкновенных животных, в том числе и человека, используемых при построения фантастических существ, т. е. ми- фозоев (ради простоты этот показатель был назван «мифозойным рейтингом»). Самый высокий рейтинг (149) оказался у человека; древние люди явно не страдали от комплекса неполноценности. На 2-м месте оказались змеи (42); по-видимому, это объясняется именно тем, что они меньше всего похожи на человека, их образ жизни и поведение непонятны и вселяют мистический ужас. Среди млекопитающих лидирует лев (25), но от него лишь совсем немного отстает лошадь (23). Довольно часто встречаются химеры с частями тела козы или козла (16), коровы или быка (14) и собаки (14).
В образовании химер очень часто участвуют птицы (66), но у них обычно «заимствуется» отнюдь не вооруженная страшным клювом голова, а то, чему действительно можно позавидовать — крылья. Поэтому и видовая принадлежность птицы указывается редко и орел назван всего лишь 5 раз.
Таким образом, приведенные выше статистические данные плохо согласуются с идеей Дольника, но это в значительной степени объясняется тем, что для своих подсчетов я использовала в основном материалы из довольно поздних, «развитых» мифологий. Вероятно, на первых порах «человек разумный» действительно обожествлял или создавал в своем воображении существа, которые казались ему самыми могущественными и грозными. Но позднее он понял свое умственное превосходство (не случайно у большинства миксантропных химер присутствует голова человека) и стал создавать богов «по образу и подобию своему»; одновременно начался процесс антропоморфизации химер. Все это прекрасно показано А. А. Та- хо-Годи (1989) на примере истории развития древнегреческой мифологии, в которой она различает архаический и классический периоды. Но и среди возникших в архаический период химер многие были вполне безобидными (тритоны, сатиры, кентавры и т. д.).
Тем не менее едва ли следует слишком преувеличивать пределы генетической памяти. Может ли возникнуть в воображении человека образ леопарда, если он никогда не видел этого животного ни в реальной жизни, ни на картинке? В связи с этим уместно вспомнить шаманистскую мифологию народов Северо-Восточной Сибири, в которой упоминается очень много различных животных, в число которых не входят, однако, леопарды и змеи. Хотя в этой мифологии упоминается Орел, но доминирующее положение занимает Великий Ворон, повелитель Верхнего мира. А культовое значение у этих народов в разные эпохи играли животные, являющиеся их основным охотничьим объектом, — мамонт, медведь, олень (Диксон, 2000). Орочи произошли от тех же обезьяноподобных предков, что и древние греки, почему же их генетическая память не сохранила образы главных врагов этих предков? Из сказанного следует, что человеческое воображение оперирует и использует при создании фантастических существ образы тех животных, которые играют важную роль (как враги или как источник пищи) в их реальной повседневной жизни.
Возникновение мифологии и мифозоев, несомненно, связано с какими-то особенностями человеческой психики, не имеющим никакого отношения к юнговским архетипам. Юнг и Дольник явно недооценивают творческие возможности человеческой фантазии. В частности, у людей рано возникла потребность понять окружающий их мир и свое место в нем, выработать правила поведения, обеспечивающие успешную охоту и избежание всевозможных опасностей. Но многое оставалось неизвестным, и создать целостную картину помогала фантазия; она же породила магические ритуалы. Подсказки фантазии проявлялись и в более поздние периоды человеческой истории. Путешественник, не сумевший разглядеть как следует какое-то экзотическое животное, привозит домой его совершенно фантастическое описание. Европейцы, впервые увидевшие коробочки хлопка, вообразили, что существуют растения, плодами которых являются овцы с необычайно нежной белой шерстью. Классическим примером подобного заблуждения может служить одно из первых изображений сперматозоида — в его головке исследователь усмотрел вполне сформированного зародыша с относительно большой головой, с ручками и ножками, а жгутик сперматозоида он принял за пупочный канатик.
Другими важными общечеловеческими чертами являются потребность в самовыражении и стремление в какой-то форме передать информацию о своем мироощущении другим людям. Об этом свидетельствуют наскальные рисунки, сделанные людьми каменного века (хотя они могут иметь и магическое значение). Такое самовыражение могло осуществляться и в словесной форме. По всей вероятности, первые мифы имели характер охотничьих рассказов. В воображении первобытного охотника и рыболова каждый лес и каждый водоем имели своего «хозяина», от благосклонности которого зависел успех охоты и рыбной ловли. Это мог быть медведь, лось или рыба, говорящая человеческим голосом. Сюжетами первых мифов могли служить описания встречи с таким «хозяином». Должно быть, и женщины рассказывали детям назидательные истории, в которых фигурировали фантастические существа.