Страница 59 из 67
Отказавшись от услуг научной фантастики, попробуем теперь взглянуть на проблему происхождения мифозоев с более реалистических позиций. Поскольку занимающиеся мифологией гуманитарии с полным основанием полагают, что мифозои созданы воображением людей, их усилия направлены на выяснение причин и условий возникновения этих фантастических образов.
Почти все мифологи исходят из того, что первобытные люди ощущали себя частью природы и считали все окружающие предметы и явления (животных, растения, скалы, ручьи, ветер, небесные тела и т. д.) такими же одушевленными существами, как они сами (анимизм), а некоторых из них наделяли особыми магическими силами (фетишизм).
Штернберг (1936) предполагает, что образы разного рода фантастических существ зарождались в воображении находящихся в экстатическом состоянии шаманов и вдохновенных жрецов. Подтверждением этой идеи, казалось бы, может служить Откровение Иоанна Богослова. Однако саранча и прочие апокалиптические звери остались достоянием богословов и более образованных людей и не вошли в область общенародных верований. Наш обыкновенный черт больше похож на греческого сатира, чем на зверя с семью головами и десятью рогами, ногами медведя и пастью льва. У первобытных людей еще не было представления о естественном и сверхъестественном (из-за чего и представления о возможном и невозможном не совпадали с нашими). Им казалось, что люди и разные животные могут превращаться друг в друга (оборотниче- ство), вступать в любовные связи друг с другом и порождать смешанное потомство. Ближе всего к интересующей нас проблеме подошла 3. П. Соколова (1972). Она исходит из представления, что почти все человеческие племена на ранних стадиях своей истории считали своим первопредком (тотемом) какое-то животное (или растение, или даже неодушевленный предмет). Это существо считалось покровителем племени, наделялось сверхъестественными способностями и обожествлялось. Затем это зооморфное божество постепенно приобретало человеческие черты, происходила антро- поморфизация и получалась химера.
Эта, казалось бы, вполне правдоподобная гипотеза имеет слабые стороны. Во-первых, она может объяснить только возникновение миксантропных химер и не распространяется на химер полностью зооморфных. А во-вторых, Соколова, в сущности, не приводит ни одного достоверного примера превращения тотемического животного в химеру. Она упоминает греческое племя мирмидонян, считающее своим первопредком муравья, но соответствующей химеры (человеко-муравья) в греческой мифологии нет. Ссылаясь на Пана, она дает прекрасный пример антропоморфизации, но никаких оснований считать, что Пан — бог полей и рощ — был тотемом какого-то племени, нет. То же можно сказать и о египетских богах, которые, как правило, имеют тело человека и голову какого- нибудь зверя или птицы. Миксантропная апокалиптическая саранча тоже имеет не тотемический, а мистический смысл — это кара небесная. Иоанну Богослову показалось мало того вреда, который саранча приносит людям в реальной жизни, и он превратил ее в маленькое чудовище.
Особенно неудачной в этом отношении оказалась ссылка на четырех евангелистов, трое из которых тоже иногда изображались с головами льва, тельца и орла. Ведь евангелисты были не химерами, а историческими личностями; изображение у них голов названных животных имело лишь символическое значение. X. Л. Борхес (Инт.) поясняет это следующим образом: «...Матфею был дан ангел (человек), ибо он представлял человеческую природу Спасителя, Марку — лев, ибо он объявил о царском достоинстве Христа, Луке — бык, эмблема жертвенности, ибо он показал священническую сущность Христа; Иоанну же орел — за возвышенный полет его веры». Не исключено, что таким же символическим образом объясняются головы египетских богов. Из сказанного следует, что тотемизм был возможным источником возникновения только некоторых (но не всех!) миксантропных химер.
А. Тахо-Годи (1989) в своей монографии по мифологии древних греков высказывает мысль, что возникновение фантастических существ связано с явлениями анимизма и фетишизма. Хотя языческие боги возникли как олицетворение могущественных сил природы, их идолами нередко служили различные фетишизированные предметы и животные, которые затем тоже подверглись антропо- морфизации.
Е. Г. Яковлев большое значение придает оборотничеству (способности некоторых людей и животных временно принимать вид других животных): «...в некоторых образцах античной мифологии эта возможность превращения как бы прерывается; процесс превращения застывает. Поэтому рождаются фантастические образы сфинксов, кентавров, нереид, козлоногих сатиров... Они продукт такой фантазии, в которой слиты элементы художественно-образного отражения действительности и религиозной фантазии, религиозного восприятия мира, магических и ритуальных действий» (Яковлев, 1977, с. 13). Эти идеи близки к гипотезе незавершенного метаморфоза А. П. Римского-Корсакова, так как оборотничество — это тоже метаморфоз, но не навсегда, а на время.
Я. Пропп (1996), не отрицая значения тотемизма, которым он объясняет наличие у египетских богов голов разных зверей и птиц, полагает все же, что многие химеры имели более позднее происхождение. По его мнению, в мифологии народов, находящихся на стадии доклассового родового общества, химер еще нет. «Эти фантастические животные — продукт культуры поздней, когда человек начал терять интимную органическую связь с животными» (с. 346). Эпоха расцвета таких «комбинированных» животных падает на древние государства — Египет, Вавилон, Древнюю Грецию, Китай. В качестве примера Пропп ссылается на превращение змея в крылатого дракона. Действительно, в древних мифологиях европейских народов крылатых драконов еще нет. Слово «дракон» (draco) имеет греческое происхождение и в переводе означает «змея с пронзительным взглядом» (Тресиддер, 1999, с. 119); судя по сохранившимся изображениям древнегреческих драконов, крыльев у них не было. В русских былинах тоже речь идет не о драконах, а о змеях. Змей Горыныч был змеей с несколькими головами. Скандинавский Фафнир, стороживший золото нибелунгов, тоже не имел крыльев. Относительно английских драконов К. М. Бриггс (Briggs, 1977) сообщает, что сначала они были похожи на червей, а сказочные и геральдические драконы с четырьмя ногами, крыльями летучей мыши, чешуйчатым хвостом и т. д. появились позднее в рыцарских романах (то же можно сказать о том драконе, с которым сражался Еруслан Лазаревич).
Не оспаривая эту идею в целом, можно все же заметить, что древние греки, еще не додумавшиеся до крылатых драконов, уже имели множество настоящих химер, в том числе первую Химеру, горгону Медузу, Сциллу, Сфинкса и др. Тем не менее идея сравнительно позднего происхождения многих фантастических животных безусловно заслуживает внимания. Своеобразный рецидив химеротворчества произошел в Европе в средние века — в бестиариях появились такие бестии, каких нет не только в природе, но и в классической мифологии (рис. 69). Идея Проппа оправдывается, даже будучи вывернутой наизнанку, — у оленеводов-эвенков, еще не вполне освоившихся с современной техникой, возникло техногенное чудовище Силавун (см. ниже).
Вообще, со временем многие животные приобрели в воображении людей символическое значение. Змея, пресмыкающаяся по земле и способная внезапно ужалить наступившего на нее ротозея, стала символом всего низменного и коварного, а парящая в небесах птица символизирует нечто свободное и возвышенное. Животные стали символизировать разные стороны человеческого характера — храбрость или трусость, хитрость или простоватость, жадность, похотливость и т. д., что тоже имеет отношение к формированию химер. Один из главных мексиканских богов Кецалькоатль («пернатый змей») считается символом неба и земли. Однако анализировать химер с позиций зоологической символики не очень просто, так как одни и те же животные у народов с разным менталитетом могут символизировать совершенно разные понятия. Так, например, в «Словаре символов» Тресиддера (1999) змее посвящено 6 страниц. Символика этого животного многозначна и противоречива. Первоначально змея была символом дождя и плодородия земли. Потом появилась сексуальная символика — аналогия с пенисом и пуповиной, объединение мужского и женского начала. Змея, периодически сбрасывающая кожу, стала символом омоложения и долголетия, а также целительства — символом бога Асклепия (Эскулапа) и осталась символом медицины до сих пор. Кроме того, змея была атрибутом богини мудрости Афины Паллады. В то же время Ороборо — змея, кусающая свой хвост, — является символом вечности и самодостаточности (но это далеко не все, что сообщает Тре- сиддер о змее). Поэтому при зарождении в воображении людей какого-то чудовища бессознательно подбираются части тела тех животных, которые лучше всего характеризует это фантастическое существо.