Страница 6 из 8
Второй срыв произошел гораздо быстрее, чем случалось раньше, – через месяц или два от силы. Сначала Почтеннейший, будучи в коматозе, устроил куртуазное шоу прямо на судебном процессе, начиная каждое свое обращение к подсудимому исключительно со слов «ты, хуйло», в результате чего процесс пришлось экстренно прервать, а затем долго убеждать его участников, что «прокурор болен». Весь следующий день он провел в компании сейфа, оставшись ночевать в служебном кабинете, а наутро, видимо, исчерпав запасы «лекарства», убыл в близлежащий магазин, венцом посещения которого стал безмятежный сон на бетонных плитах прямо перед торговой точкой. И только после того, как Почтеннейшего, обблеванного, в беспамятстве и с жесточайшей тахикардией, принесли прямо в прокуратуру на руках местные маргиналы, божась, что при нем «кроме ксивы ничего не было» (ну да-ну да), я сделал вывод, что пора брать ситуацию под личный контроль.
Первым делом я скорректировал маршрут транспортировки Почтеннейшего, и вместо дома мои подопечные отвезли его прямиком в клинику УМВД на детокс. Врачи долго мялись, явно не желая принимать такого пациента, но в то время спорить с представителями главного надзорного органа было еще не принято (а жаль). Дня три Почтеннейший провел в прострации, получая питание, жидкость и лекарства исключительно внутривенно, затем вдруг резко ожил, о чем мне сразу же доложили, и я, переговорив с ним по телефону – «давайте, лечитесь, потом поговорим», – расслабился.
А зря, так как сразу после нашей беседы набравшийся сил, здоровья и оптимизма Почтеннейший в одиночку выдул неизвестно откуда взявшуюся бутылку коньяку и оперативно спровоцировал спарринг с лечащим врачом, причинив последнему телесные повреждения в области лица, за что был изолирован в спецпомещение, где и пребывал до того момента, пока мои сотрудники не извлекли его оттуда, лишь на несколько минут опередив вызванную потерпевшим эскулапом милицейскую «дежурку». Однако сам факт «кумитэ» все равно прошел по «02», прокурорское руководство города и области было немедленно оповещено избирательно-принципиальными милиционерами, и над горизонтом нависла тень огромного темно-лилового пиздеца, грозившего не столько Почтеннейшему, сколько мне, как руководителю, допустившему серию «ганебних вчинків з боку підлеглого». И как только я порами кожи ощутил его приближение, то сразу же поехал на дом к виновнику торжества, все еще пребывающему в амплуа «zero», и отобрал у него рапорт об увольнении по собственному желанию, пообещав всячески способствовать его восстановлению в органах после прохождения тотального рехаба и последующей за ним кодировки. Сам рапорт он писал часа два, так как тремор и перманентные обмороки чрезвычайно затрудняли процесс, но в итоге справился. Я забрал листок с прыгающими каракулями, отвез его в кадры, и уже через неделю на месте Почтеннейшего сидел кто-то из мажорных выпускников Национальной юридической академии им. Ярослава Мудрого. «Свято место» – сами понимаете… О самом Почтеннейшем я начисто забыл.
Когда он пришел восстанавливаться, я его не узнал. Вместо привычного расслабленного сибарита в кабинете стоял надломленный, осунувшийся человек с блуждающим взглядом и непрерывно дрожащими руками. Я подошел к нему, обнял, сказал что-то из серии «рад, что вы снова с нами», хотя нутром чувствовал, что в этот раз его механизм дал серьезный сбой. Так и вышло: «с нами» Почтеннейший пробыл совсем недолго – буквально несколько недель. Однажды он просто вошел ко мне в кабинет, устало положил на стол стопку уголовных дел, рапорт об увольнении и, бросив одну лишь фразу – «не тяну», даже не присовокупил к ней свое фирменное обращение. Впрочем, в тот момент я его точно не заслуживал – ни по одному из принятых человечеством критериев. После этих слов Почтеннейший тихо вышел, аккуратно закрыв за собой дверь. И, судя по всему, именно в этот момент маятник его фатума качнулся в мою сторону. Но я, точнее, то, что я представлял из себя, не могло – попросту было не способно почувствовать это.
Наступила смута 2005-го. По совокупности факторов (личностные издержки + аппаратные «доброжелатели» + статус сына «врага народа») я мгновенно попал в какие-то очень черные списки и, наскоро передав дела своему преемнику, вылетел с должности с существенным понижением, в одночасье потеряв все, чем дорожил тогда больше всего: статус, право посещения «высоких» кабинетов и свободу в выборе ролевой модели поведения. В итоге я сорвался, едва не потеряв семью, похоронив репутацию в крайне сжатые сроки и за малым не наложив кальку судьбы Почтеннейшего на свою собственную.
А еще через год Саня сказал мне, что Почтеннейший покончил с собой. Мол, снова запил, сошел с ума и повесился. Хотя, признаться, насчет второго я до сих пор не уверен, так как, возможно, в его ситуации это был самый взвешенный, единственно верный и смелый поступок. По крайней мере, я в свое время так и не смог нажать на курок, хотя очень даже планировал. Видимо, моя масса безысходности оказалась не столь критична, как у него.
На похороны я не поехал. Вместо этого наскоро стянул все, что было связанно с Почтеннейшим, в свою Сферу, прикопал и уничтожил, как мне казалось, мельчайшие улики преступления, которое я не совершал, но вину в совершении которого сейчас признаю полностью и безоговорочно, ведь не бывает случайных поступков, а тем более – случайных поступков без последствий.
…Наступает тот самый момент, когда Сфера начинает вселять ужас. Человек не ощущает запаха неба, не слышит ветра, ему кажется, что пространство неумолимо сжимается. На самом деле все по-прежнему. Просто он адски перегрузил ее – настолько, что для него самого в ней места толком-то не осталось. И здесь у него появляется четкое осознание простого факта, что вариантов дальнейшего развития событий всего два: либо как-то разгрузить Сферу, либо она просто разорвет его на части изнутри. То есть один вариант – из приемлемых. И человек начинает понемногу освобождать пространство, выбрасывая за пределы Сферы сперва незначительную мелочевку, а затем и куда более громоздкие конструкции, становясь при этом легче, чище, целостнее.
Мне как-то подумалось, что рай и ад существуют только для тех, кто в них верит. Для всех остальных существует особое пространство – небытие. Так вот, небытие и есть та самая Сфера, территория полного и всепоглощающего забвения. Твоего личного забвения, в том числе. Ведь нельзя омертветь наполовину – ты либо жив, либо мертв.
И пусть прошлое вонзает в тебя свои стальные когти, срывая лоскутами кожу, пусть вгрызается в сердце гигантским алмазным буром, пусть Сфера что есть мочи семафорит тебе, мол, давай, возвращайся – здесь тихо, спокойно и надежно…
Ты просто идешь вперед. Не вверх, не вниз, а по прямой. Расслабленно и уверенно. Совсем иного порядка вещи становятся для тебя действительно важными: то, чем ты живешь, то, как ты дышишь, то, кем ты себя ощущаешь.
И вот манящие, призывно пульсирующие огоньки Сферы растворяются в плотной, непроницаемой темноте.
Что дальше? Никто не знает. Но в любом случае ты сюда не вернешься.
Родина
Субъективное ощущение родины невозможно формализовать.
Невозможно объяснить, почему именно здесь, именно в этом месте твоя беспокойная, вечно рвущаяся куда-то душа вдруг смолкает, а сосуды заполняются теплой убаюкивающей безмятежностью.
Краски и звуки сразу теряют свою кричащую, агрессивную конкретность, становятся какими-то предельно аналоговыми, настоящими.
Ты не замечаешь, что ветхий допотопный диван, казавшийся таким огромным и удобным в детстве, на самом деле узок, скрипуч и горбат, не обращаешь внимания, что практически упираешься головой в еще недавно представлявшийся Эверестом потолок, а в некогда похожей на огромную поляну комнате в реальности едва ли разойдутся два взрослых человека. Пропорции здесь не играют решительно никакой роли, как и любые иные, имеющие значение лишь во внешнем мире факторы – все идеально синхронизировано с твоим мировосприятием, безупречно персонализировано.