Белая Яся. Подарки

- Иногда хочется прохлады. И некоторые пахнут свежим морским бризом и даже цветами.

Взгляд скользит по мне, раздевая и лаская. Это смущает, будоражит и зажигает кровь. Одновременно хорошо и тревожно.

Ставлю рисунок на каминную полку и возвращаюсь к столу.

Мы кушаем и говорим - о Викторе и Лизе (оказывается, Ян их ещё не поздравил), о творчестве, о перспективах.

С экрана нас один за другим поздравляют политики и артисты.

- Меня тоже звали в эту передачу, но я отказалась.

- Почему?

- Не люблю отмечать праздники заранее, а это - снималось в октябре. А какое в октябре Рождество!

- Вы шутите?

- Так и есть, - нахожу приглашение в шкатулке на тумбочке, протягиваю Яну. - Посмотрите на дату.

- Удивительно ... - комментирует Ян. - Но вы бы хорошо смотрелись там. Смотрите, какие все радостные и нарядные.

- И лживые, - вздыхаю я. - В этом суть высшего общества. Потому-то все и норовят туда попасть: чтобы лгать уже беззастенчиво.

- Зато люди охотно требуют правдивости от других ...

За разговором мы не замечаем, кто появляется на экране, просто вместе оборачиваемся на голос.

Морташ, как всегда, самодовольный и лоснится. Ничто его не берёт. В руках - бокал шампанского, на губах - ехидная улыбка. Словно, он смотрит именно на нас с Яном.

Холодею.

Чувствую, как жжёт руку, в том месте, где Морташ когда-то коснулся губами.

Он поднимает бокал и, будто гипнотизируя меня взглядом, произносит:

- Это был удивительный год. Случилось много ...

Оттаиваю, кидаюсь к телевизору и выдёргиваю шнур из розетки. Сердце колотится. Вот-вот выпрыгнет. Прижимаю руку к груди, пытаюсь восстановить дыхание.

Ян подходит сзади и обнимает за плечи, разворачивает к себе, и я оказываюсь в кольце рук.

- Не думайте о нём сейчас! Не в этот вечер! Не при мне!

Он говорит резко, чеканя фразы. Потом приподнимает моё лицо за подбородок и целует.

Но этот поцелуй - хоть и дерзкий, не похож на наш первый, который я стёрла и пыталась забыть. Этот - правильный, нужный. Я таю, растекаюсь, Яну приходится крепче обнять меня за талию, прижать к себе.

Я хватаю его за плечи, потому что чувствую: ещё немного и улечу. Отвечаю также жадно, как он целует меня. Мы словно двое жаждущих, которые никак не могут напиться.

Он наконец отрывается от моих губ и шепчет на ухо:

- Хочу тебя.

От его слов ведёт, как от шампанского.

Ян без особых усилий подхватывает меня на руки и несёт на диван. Опускает бережно, и теперь поцелуи становятся осторожными и лёгкими. Будто меня спрашивают: можно?

Прикрываю глаза и доверяюсь ему.

Между ласками он шепчет:

- Красивая ... Нежная ... Желанная ...

И я растворяюсь в этих словах. Хочу быть его. Принадлежать безраздельно.

Он вытаскивает шпильки из моей причёски, волосы рассыпаются по диванной подушке. Ян запускает в них пальцы и прячет лицо. Его дыхание обжигает мне шею. Дедушка как-то рассказывал, что у васпов, при выбросе в кровь любого гормона, повышается температура тела. И приравнивается к температуре крупного хищника.

От его близости невыносимо жарко. Одежда липнет к телу.

Пусть он скорее избавит меня. А я - его. Помогаю стащить свитер, потом принимаюсь за пуговицы рубашки ...

Он перехватывает запястья, сжимает их на грани грубости и накрывает мои губы своими. В этот раз поцелуй глубокий и страстный. И по жилам уже струится раскалённый металл. Стекает вниз живота ...

Нас отвлекает звонок в дверь.

Чёрт.

Приходится прервать поцелуй.

Ян в ярости.

- Ты кого-то ждёшь?

- Нет, - мотаю головой.

- Я убью этого мерзавца! Кто бы он ни был! Испортил нам вечер!

Я благодарна за "нам", но допустить убийства в рождественскую ночь не могу. Поэтому прошу Яна попридержать пыл, чмокаю в щёку и бегу к двери.

... Он радостен и улыбается во все зубы.

- Ну, здравствуй, малышка. Я всё-таки вырвался к тебе!

- Дедушка?!

- Да, пташка моя. Твой дедуля приехал. Всё-таки Рождество - семейный праздник. Но что-то ты не рада! Или ... ты не одна?

О, да! Не одна!

И только от одной мысли, что они сейчас встретятся и мир разлетится на осколки, мне плохеет. Видимо, потрясений на сегодняшний день оказывается слишком много, и меня накрывает благодатная тьма.

И уж не знаю, кто из них успевает подхватить меня ...

- 6 -

... Но в чувство приводит точно дедушка - сидит рядом, суёт под нос ватку с нашатырём.

Слышу обрывки фраз.

- ... ты посмел! Марать её своими грязными прикосновениями, тварь! Зарвался! Равным себя почувствовал! Она столько для вас сделала, монстров неблагодарных.

Я смотрю на Яна. Он стоит у двери потерянный и одинокий. Голову опустил, кулаки стиснул.

За что дедушка так с ним?

Злюсь и пытаюсь встать.

- Дедушка! Он мой гость! Я сама его пригласила.

Встаю и подхожу к Яну, хочу обнять, но он шарахается от меня, как от чумной.

- Ваш дедушка прав. Я должен идти.

Холодно и отчуждённо. Словно не было тех сумасшедших поцелуев и тянуче-сладкого "хочу тебя".

Теперь взгляд колючий.

Почему-то чувствую себя предательницей и понимаю: если он уйдёт сейчас - потом не подпустит на пушечный выстрел.

Пусть дедушка от меня отречётся. Оставит без наследства и содержания. Мне всё равно.

Я не могу потерять Яна.

Потому что я ... впервые в жизни ... сейчас я осознаю это чётко ...

- Он не прав! Здесь - мой дом и ты - мой гость. И вообще ... я ... я ... люблю тебя ...

Ян спотыкается, хватается за дверной косяк и замирает.

А у меня за спиной ехидно смеётся дед.

Я зла на них обоих. Разорвала бы в клочья. Треснула лбами. Потому что нет никого дороже и роднее.

Реву, как последняя плакса. И совсем-совсем не знаю, что мне делать.

Ян поворачивается и смотрит с тоской.

Говорит тихо и обречённо:

- Не плачьте. Я не стою ваших слёз. А ваша любовь - слишком дорогой подарок. Я не могу его принять. И мне, правда, лучше уйти.

- Ещё шаг - и я пристрелю тебя, ублюдок.

Кошусь на деда и замечаю у него в руках пистолет с сонными дротиками. Всегда при себе. Работа опасная. Не удивлюсь, если намешал туда такой гадости, что Яна долго корёжить будет.

- Я тебя не прогонял. А ты - ещё и до слёз её довёл. Моя добрая девочка, - он обводит пистолетом комнату, - всё это сделала для тебя. Она тут унижается, в любви тебе признаётся, а ты ...

Ян растерян и напуган. Но скорее не намереньями деда, а его словами. И, кажется, полностью дезориентирован. Ведь раньше дед отругал его за то, что Ян касался меня.

Он не подойдёт.

Поэтому подхожу сама, в этот раз он позволяет коснуться.

Я кладу руки и голову ему на грудь, и Ян говорит совсем тихо:

- Не надо плакать.

Чувствую, как подрагивают пальцы, когда он проводит ладонью мне по спине.

- Так значит, - говорит дедушка. - То есть, он - твой сознательный выбор.

- Да, - отвечаю я, поднимаю лицо и встречаю взгляд Яна, полный благодарности, нежности, отчаяния и ещё не пойми чего.

- А ты, васпа, обещаешь её беречь?

- Да, - отвечает Ян, и обнимает меня уже увереннее и надёжнее.

Так правильно. Не отпускай.

- Умеешь ты делать сюрпризы, Хлоя. Прямо, как твоя мать, которая выскочила за своего эгерца и слушать меня не хотела! А упрямство у тебя его, Миллеровское, будь он проклят и земля ему пухом! - дед кладёт пистолет на стол, откупоривает шампанское, наполняет бокал, пьёт залпом. - И если Марину, твою маму, я ещё мог понять, то тебя - никак! Влюбиться! в васпу! Это всё равно, что полюбить вон его, - кивает на пистолет.

Я чувствую, как напрягается Ян, и прижимаюсь к нему ещё сильнее.

- А ты?! - понимаю, что дед обращается к Яну. - Решил, что теперь всё можно. Равным себя посчитал?