Страница 26 из 28
Что касается рассказа «Иностранцы» А.Дымова, то, скорее всего, имеется в виду писатель Осип Дымов (Осип Исидорович Перельман), который был популярен в России в начале ХХ века.
Степанов, «не принявший» стихи Маяковского, это Иван Иванович Скворцов-Степанов, бывший ответственный редактор газеты «Известия». Видимо, именно тогда, когда он не пропустил в печать стихи Маяковского, поэт и сочинил четверостишие:
«Я мало верю в признанье отцов,
чей волос белее ваты.
Хороший дядя Степанов-Скворцов,
но вкус у него староватый».
Христиан Георгиевич Раковский – это тогдашний полпред СССР во Франции. «Послание молодёжи», не пропущенное в газету «Известия», – это, скорее всего, стихотворение «Нашему юношеству», напечатанное в февральском номере журнала «Новый Леф». Именно в этом стихотворении были строки, которые, пожалуй, чаще всего цитировали в советские времена:
«Да будь я / и негром преклонных годов,
и то, / без унынья и лени,
я русский бы выучил / только за то,
что им / разговаривал Ленин».
В другом четверостишии этого стихотворения поэт говорил о своём происхождении:
«Три / разных истока / во мне / речевых.
Я / не из кацапов-разинь.
Я – / дедом казак, / другим – / сечевик,
а по рожденью / грузин».
В стихотворении рассказывается о поездке Маяковского из Москвы в Тифлис. По ходу поэт описывает «земли моей племена» и сразу выделяет из них тех, кто живёт в столице Грузии:
«Тифлисцев / узнаешь и метров за сто:
гуляки часами жаркими,
в моднейших шляпах, / в ботинках носастых,
этакими парижаками».
Затем поэт восхищается Парижем («я Париж люблю сверх мер») и наставляет молодых людей словами, которые, надо полагать, и насторожили Раковского:
«Смотрите на жизнь / без очков и шор,
глазами жадными цапайте
всё то, / что у вашей земли хорошо
и что хорошо на Западе».
И хотя юношество зазывалось абсолютно советским (пролетарско-большевистским) призывом («Товарищи юноши, / взгляд – на Москву, на русский вострите уши!»), завершался стих строками, которые, видимо, особенно возмутили советского полпреда:
«Москва / для нас / не державный аркан,
ведущий землю за нами,
Москва / не как русскому мне дорога,
а как огневое знамя!..
Три / разных капли / в себе совмещав,
беру я / право вот это —
покрыть / всевозможных совмещан.
И ваших / и русопетов».
Получалось, что Маяковский, взяв на себя «право крыть» омещанившихся сограждан, обращался и к тем, кто проживал на Западе (к «вашим»), и к тем, кто жил в стране Советов (к русакам-«русопетам»).
Не трудно себе представить, как хлёстко отчитал поэта полпред Христиан Раковский, назвав его стихотворение реакционным и идеалистичным.
И сразу возникает предположение: а не придумана ли беспартийность Маяковского в ОГПУ? Лубянке гораздо больше подходил поэт, который не был членом партии, и которого время от времени пощипывали критики в центральных газетах. Гепеушники считали, что так ему будет легче странствовать по свету. И внушали Маяковскому, что именно такой его образ согласован с ЦК. А время от времени из ОГПУ шли рекомендации в редакции газет и журналов, что пора, мол, выплеснуть на стихотворца-лефовца очередной ушат критики.
Задумаемся над этим предположением.
«Поп» или «мастер»?
В тот момент широко распространялась книга-памфлет «Маяковский во весь рост», написанная поэтом Георгием Аркадьевичем Шенгели, председателем Всероссийского союза поэтов. В этой книге творчество поэта-лефовца оценивалось резко отрицательно. А поскольку она являлась текстом доклада Шенгели, и с подобными докладами тот продолжал выступать, Маяковский написал стихотворный ответ под названием «Моя речь на показательном процессе по случаю возможного скандала с лекциями профессора Шенгели» и впервые прочёл его в Харькове 22 февраля 1927 года. Стих начинается так:
«Я тру / ежедневно / изморщенный лоб
в раздумье / о нашей касте,
и я не знаю: / поэт – / поп,
поп или мастер.
Вокруг меня / толпа малышей, —
едва вкусившие славы,
и волос / уже / отрастили до ушей
и голос имеют гнусавый.
И, образ подняв, / выходят когда
на толстожурнальный амвон,
я, / каюсь, / во храме / рвусь на скандал,
и крикнуть хочется: / – Вон!»
И Маяковский начинает сравнивать поэтическую молодёжь и себя:
«Я зубы в этом деле сжевал,
я знаю, кому они копия.
В их песнях / поповская служба жива,
они – / зарифмованный опиум…
А я / раскрываю / моё ремесло
как радость, / мастером кованную».
Не будем судить, насколько убедительны эти доводы. Но Маяковский сразу же вслед за ними объявлял приговор суда, вынесенный якобы от имени председателя ЦИК («от самого Калинина») и главы правительства («от самого товарища Рыкова»):
«Судьёй, / расцветшим розой в саду,
объявлено / тоном парадным:
– Маяковского / по суду
считать / безусловно оправданным!»
О том, как встретили эту стихотворную «Речь» харьковчане, свидетельств отыскать не удалось. Но следующее стихотворение, названное «За что боролись?», даёт основания предположить, что Владимиру Владимировичу пришлось поругаться – ведь там написано:
«И говорю я, / как поэт,
и ругаюсь, / как Маяковский».
23 февраля 1927 года министр иностранных дел Великобритании Джозеф Остин Чемберлен направил ноту советскому правительству, в которой говорилось о продолжавшемся вмешательстве большевиков во внутренние дела Англии. Министр предупреждал, что если подобная политика будет продолжена, это повлечёт за собой «аннулирование торгового соглашения, условия которого так явно нарушались, и даже разрыв обычных дипломатических отношений».
Резидент ОГПУ в Персии Георгий Сергеевич Агабеков потом написал:
«Политбюро ЦК испугалось ноты Чемберлена. Была дана директива прекратить активную работу до изменения ситуации. Вместе с тем большевики не преминули использовать эту ноту внутри СССР – началась подписка на эскадрилью “Наш ответ Чемберлену”».
А Маяковский тут же написал стихотворение «Посмотрим сами, покажем им», в котором были такие строки:
«Не думай, / чтоб займами / нас одарили.
Храни / республику / на свои гроши.
В ответ Чемберленам / взлетай, эскадрилья,
винтами / вражье небо кроши!»
Жизнь поэта
Тем временем в продажу поступил второй номер журнала «Новый Леф», в котором, кроме стихотворения «Нашему юношеству», были напечатаны и другие произведения Маяковского: четвёртая часть его киносценария «Как поживаете?» и статья «Караул!». О чём они? Заглянем в одиннадцатый том собрания сочинений поэта, где помещён этот сценарий.