Страница 27 из 28
Он состоит из пролога и пяти частей (автор назвал их «кинодеталями»). Пролог начинается так:
«Улица. Идёт обыкновенный человек – Маяковский».
Навстречу ему шагает другой «обыкновенный человек» – «Второй Маяковский». Они встречаются, пожимают друг другу руки и, улыбаясь, приподнимают шляпы. Изо рта одного Маяковского «выпрыгивает» буква «К» (фильмы тогда были ещё немые). «Сейчас же из второго немедленно возникают слова: "Как поживаете? "»
На этом пролог завершается. Начинается первая часть:
«Дверь квартиры с дощечкой: "Брик. Маяковский"…
Кровать. В кровати Маяковский».
Он спит. Просыпается. Посылает кухарку за газетой. У газетного киоска…
«… два комсомольца. Берут газету. Разводят руками».
И возникал титр:
«О п я т ь б е з с т и х о в. С у х а я г а з е т а».
Маяковский начинает читать принесённую ему газету, и на него обрушивается поток информации. Среди неё – такая:
«Из тёмного угла газеты выходит фигура девушки, в отчаянии поднимает руку с револьвером, револьвер – к виску, трогает курок…
Маяковский… старается схватить и отвести руку с револьвером, но поздно – девушка падает на пол…
Маяковский… сжимает газету, брезгливо отодвигает чай и откидывается на стуле».
Но газета вновь обрушивает на него массу информации. Становится понятно, что пора писать стихи.
Маяковскому начинают мерещиться деньги (пачки червонцев), которые можно получить за написанные строки:
«Между стихами и червонцами появляются два пера, переходящие в белый знак равенства».
Но редактор газеты, которому Маяковский (уже во второй части фильма) приносит написанное, стихов не любит. Поэтому поэту выписывается счёт на «10 рублей авансом» (всего один червонец). Однако в кассе нет кассира, и Маяковский даже этих денег получить не может.
В третьей части Маяковский, не получивший достойного гонорара, пьёт чай с чёрствым засохшим хлебом, который…
«… не угрызть, смотрит на кусок недовольно, морщится и с отвращением кидает на пол».
Но газета тут же напоминает поэту о недавнем голоде и о демонстрациях с плакатами «Хлеб и мир». Маяковский поднимает хлеб с пола, сдувает с него пыль и кладёт в «подавляющую, богатейшую вазу».
В четвёртой части (без всякой связи с частями предыдущими) возникает дом, в котором справляют свадьбу. Внезапно (но совершенно непонятно, почему):
«В комнате переворачивают свечу, свеча поджигает портьеру, за портьерой занимается комната…
Горит дом.
Выезжает пожарная команда…
Люди окружают дом и ходят вокруг толпами».
В толпе – скучающая девушка и скучающий Маяковский. Поэт вступает с ней в разговор. «Затем берёт под руку и идут вместе». Между ними возникает взаимопритяжение, переходящее в любовь. Но после первого же свидания поэт и девушка «расходятся в противоположные стороны».
В пятой части в квартиру Маяковского приходят непрошенные гости. Он поит их чаем и под благовидным предлогом выпроваживает. Затем хватает такси и мчится на выступление. Читает с эстрады стихи и отвечает на записки. «Усталый Маяковский вваливается в комнату». Ложится в кровать. И ему снится:
«Человек диктует в микрофон.
Аудитория и люди, слушающие громкоговорители.
По гусеничкам и проволочкам тянутся записки…
Темнеет…
Звёзды.
Маяковский спит…
Из-за моря поднимается солнце».
Вот и весь сценарий. Не будем давать ему оценку. Скажем лишь, что за восемьдесят с лишним лет, прошедших со дня его написания, желающих снять по нему фильм не нашлось. Но если такая кинокартина была бы всё-таки снята, зрителей вряд ли заинтересовало то, «как поживает» поэт Маяковский. У тогдашних советских людей своих проблем было невпроворот, и сочувствовать стихотворцу, вирши которого перестали печатать, и который из-за этого зарабатывает совсем не столько, сколько ему хотелось, публика не стала бы.
Но в статье «Караул» Маяковский убеждённо заявлял, что его сценарий написан по передовым зарубежным образцам, так как он…
«… использует специальные, из самого киноискусства вытекающие, незаменимые ничем средства выразительности…
Я хотел, чтобы этот сценарий ставило Совкино, ставила Москва ("национальная гордость великоросса", желание корректировать работу во всех её течениях).
Прежде чем прочесть сценарий, я проверил его у специалистов – "можно ли поставить?" Один из наших лучших режиссёров и знаток техники кино, Л.В.Кулешов, подсчитал и ответил:
– И можно, и нужно, и стоит недорого…
ШКЛОВСКИЙ. – Тысячи сценариев прочёл, а такого не видел. Воздухом потянуло. Форточку открыли».
Начальник Иностранного отдела ГПУ Меер Абрамович Трилиссер
Но когда Маяковский прочёл свой сценарий членам правления Совкино, ему сказали:
«– Сценарий непонятен массам!
– Никогда ещё такой чепухи не слышал!..
– Ориентируйтесь на "Закройщика из Торжка". Мы должны самоокупаться».
Одним словом, сценарий не приняли. И Маяковский опубликовал отрывок из него в «Новом Лефе», сопроводив эту публикацию статьёй под названием «Караул!», в которой рассказал подробности своего фиаско. Статья завершалась так:
«Одно утешение работникам кино:
"Правления уходят – искусство остаётся"».
А вот Борис Бажанов не имел никаких претензий ни к «работникам кино», ни и к партийным вождям, которые правили огромной страной. Он написал:
«Почти со всеми членами партийной верхушки у меня превосходные личные отношения. Даже сталинских сознательных бюрократов – Молотова, Кагановича, Куйбышева – не могу ни в чём упрекнуть, они всегда были очень милы.
А в то же время разве мягкий, приятный и культурный Сокольников, когда командовал армией, не провёл массовых расстрелов на юге России во время гражданской войны? А Орджоникидзе на Кавказе?
Страшное дело – волчья доктрина и вера в неё. Только когда хорошо разберёшься во всём этом и хорошо знаешь всех этих людей, видишь, во что неминуемо превращает людей доктрина, проповедующая насилие, революцию и уничтожение классовых врагов».
А вот как описал своего начальника Меера Трилиссера, главу Иностранного отдела (ИНО ОГПУ), один из его подчинённых Георгий Сергеевич Агабеков:
«Я… смотрел на своего шефа. Вот этот маленький тщедушный человек обличён властью председателя ОГПУ. Он может приказать арестовать и расстрелять любого из нас, сотрудников. Он организовал разведку большевиков во всём мире и крепко держит в руках все нити этой организации. Вот он подписал сейчас какую-то телеграмму. Может быть, это приказ кому-нибудь из резидентов “ликвидировать” кого-нибудь или это распоряжение раскинуть сеть шпионажа в новой стране. По его телеграмме где-то далеко за границей резидент ГПУ начинает бегать, подкупать людей, красть документы…
По его манере аккуратно перелистывать бумаги или осторожно доносить пепел папиросы до пепельницы, было видно, что Трилиссер по натуре очень осторожен и не сделает ни одного необдуманного шага. И невольно я проникался уважением и даже любовью к этому человеку, имевшему власть над сотнями, тысячами жизней и обращавшемуся нежно с данной ему властью и жизнями. Трилиссер был редкий тип среди вождей ГПУ, состоящих в большинстве из садистов, пьяниц и прожжённых авантюристов и убийц, как Ягода, Дерибас, Артузов и многие другие. Вот почему весь иностранный отдел любил его и называл “Стариком” и “Батькой”».
А вот какое мнение о Меере Трилиссере (который, кстати, был и начальником Владимира Маяковского) сложилось у Бориса Бажанова: