Страница 44 из 112
Он был стар. Заросшее седыми космами лицо, оставляло свободными от волос лишь темные провалы глаз. В которых, нет-нет, да и вспыхнет короткая обжигающая искра. Сквозь высохшую кожу на руках, покладисто лежащих на коленях, просвечивали темные вены, как прожилки на листе, сброшенном к зиме.
Доната отвела усталые глаза в сторону и забылась. Взгляд ее, уставленный в одну точку, остановился. Ей был неинтересен Дед, неинтересны его глаза и морщины. Ее совершенно не волновала его привычка появляться из ниоткуда, как равно и то, зачем он здесь появился. В то время как там...
Она сжала губы, чтобы не застонать. Дважды в лесу умирали близкие ей люди, и дважды лес безропотно их принимал. Ей было не до старца. Но она узнала его. Да и кто не узнал бы Лесного Деда? Он приходит с первой сказкой и ночными страхами, а уходит с легендами об Отверженных и первой любовью.
- Узнала, что ли? - скрипнул Дед. Да так душераздирающе, что она вздрогнула. Хоть и ждала невольно, что его голос окажется похож на скрип давно не мазаных дверных петель.
- Здоровья тебе, Лесной Дед, - машинально повторила Доната слова, которыми мать начинала любую сказку.
Было время, Деда боялись, его почитали, о нем заботились. В каждой деревне на окраине стоял домик. Утром местная знахарка приносила еду, задабривая скорого на расправу Деда. Захочет - будет в деревне достаток. А не захочет - так вполне может так статься, что и от самой деревни останется одно пустое место, а все в болото уйдет. В то время у Деда в лесу были глаза и уши - Кошки, любимицы. Но в тех пор все изменилось и последнюю Кошку, ту, которую Доната звала матерью, похоронила она в лесу. И не помог Дед, не защитил последнюю дочь свою.
Осознав все это, Доната вскинула на Деда злые, непокорные глаза. Так за что же она здоровья ему желает? Чтоб тебе здоровья желали - заслужи сначала. А если живешь сам по себе, так и живи - обойдешься без незаслуженных пожеланий!
- Изгадили Лес, хуже некуда, - вперил в нее долгий взгляд Дед и эхо сухим треском долго перекатывало его слова. - Тащат всякое... нечистое.
Она почему-то решила, что он говорит о Ладимире.
- Он хороший! - оглушительно крикнула Доната, но Деда не напугала. - Он самый лучший человек! А ты...
- О человеке разве речь? - удивился Дед и мохнатые брови взлетели вверх. - О человеке и речи нет. Ты!
Длинный как сухая ветка палец вытянулся в сторону Донаты.
- Потому и Лес пропал, что такое с собой носите!
- Ничего я не ношу! - огрызнулась Доната. Он еще думает ее упрекать! Хватит с нее упреков!
- Вот и мать твоя так говорила, - протяжным скрипом ответила старая ель.
- Моя мать... моя мать, - от обиды Доната растерялась. - Да она любила тебя! Любила! А чем ты ответил ей на любовь? Чем отплатил?
- Раздухарилась... Смотри, лес подожжешь. Ты о какой матери речь ведешь?
- О той самой. О единственной. Не было у меня другой.
- Знаю я, про кого говоришь. Ты на себя много не бери, девка. До Кошки далеко тебе, как иному дураку до человека умного. Кошка... мать... туда же. Это твоя мать с демонами якшалась, да порчу на Лес и навела! Вот все мои дочери и померли. Все твоя мать - успеть бы дотянуться, собственными руками бы...
С внешностью согбенного старца, по мере того как он говорил, стали происходить перемены. Плечи разогнулись, спина выпрямилась, а колючее лицо в космах седых, торчащих с разные стороны волос, выросло, наплывая на Донату. В бесцветных глазах замерцали недобрые искры, а вдруг обнаружившийся в поросли волос крючковатый нос вырос до размеров огромного птичьего клюва. Лицо его, перекошенное от долго скрытой и теперь проявившейся ненависти, было отвратительно. Лесной Дед дрогнул, и вслед за ним содрогнулся Лес. Даже Гелион поспешил спрятать свой лик, то ли от страха, то ли от неприятия. Вечер, такой же безрадостный, как сам Дед, поспешил накрыть лес серым покрывалом.
Но Доната осталась безучастной к тому, какой давней ненавистью упивался Дед. Ее чуткий слух уловил за колючим занавесом хриплый вздох Ладимира. И тогда ей стало страшно. Сейчас, пусть некоторое время спустя, но Ладимир уйдет. Уйдет, как ушла мать. И она останется наедине с целым миром.
И гадким Дедом.
- У меня была одна мать, - затосковала Доната, - Рогнеда. Просила передать привет тебе... если увижу.
- Рогнеда, - филином ухнул Лесной Дед.
И стало тихо. Молчали птицы в кронах деревьев. Смолк ветер, бродивший в густой листве. Так тихо не было даже в подземелье, в колодце Наказания. На миг Донате, не спускающей глаз с круглого могильного камня, показалось, что Дед исчез. Но не просто исчез, а забрал с собой лес. Она встрепенулась, но все было на месте. Даже Дед.