Страница 2 из 6
Директор болезненно поморщился. Угрозы и оскорбления на заднем плане стихли. Там прислушивались.
– Ладно, приводите, – сдался г-н Мерио. – Постараюсь вам помочь.
Моргане и Венеции в виде исключения выделили крохотную комнатушку в приюте Фоли-Мерикур. Можно было подумать, что ради них опустошили чулан для метел. Единственное окно выходило на глухой дворик, где из прохудившейся трубы лила вода, раздражающе барабаня об асфальт. Брата поселили по сравнению с ними роскошно – в светлой просторной комнате. К сожалению, Симеону приходилось делить ее с товарищем – сверстником по имени Тони. Каждый вечер Тони присоединялся к остальным в игровой комнате, и Симеон благославлял того, кто изобрел настольный футбол. Только тогда Симеон мог достать учебники, которые прятал на самом дне своего чемодана. Он усвоил уже давно – с яслей, если точно, – что в его же интересах скрывать от сверстников свои способности.
«Могут быть освобождены от опекунских обязанностей те, для кого возраст, болезнь, территориальная удаленность, исключительные обстоятельства профессионального или семейного характера делают такую нагрузку чрезмерно затруднительной…»
Сидя на полу спиной к стене, Симеон взвешивал каждое слово Гражданского кодекса, который взял в библиотеке своего лицея. Получалось, что по закону трудно отказаться от опеки над несовершеннолетнем сиротой, если приходишься ему дедушкой или бабушкой. Насчет братьев и сестер ничего определенного не говорилось. А тем более насчет сводных. В дверь заскреблись, отрывая Симеона от чтения. Сестры прошмыгнули к нему в комнату.
– Ну как? – почтительно осведомилась Моргана.
– Продвигаюсь, – ответил Симеон, захлопывая Гражданский кодекс. – Потом надо будет порыться в Уголовном кодексе, выяснить, сколько лет мне могут дать за убийство Кролика.
Кроликом прозвали Тони из-за длинных передних зубов.
– Вам-то хорошо, – сказал Симеон. – Вы на ночь остаетесь вместе.
Он видел их кровати, стоящие впритык. Как бы ему хотелось спать там же, хотя бы у них в ногах, вместе с плюшевыми игрушками.
– Да-а, только Моргана не так хорошо рассказывает сказки, как мама, – пожаловалась Венеция.
Тихий ангел пролетел над детьми Морлеван. Немой ангел горя.
– Ну ладно, – подвел черту Симеон. Голос у него был немного хриплый. – Во вторник у нас встреча с судьей.
– За что нас судить? – возмутилась Венеция. – Мама же не из-за нас убилась на лестнице!
Симеон кивнул средней сестре:
– Объясни ей.
– Это не такой судья, который наказывает, – начала Моргана. – Это чтобы решить, куда нас отправят после приюта…
– Объяснишь потом, – оборвал Симеон, указывая на дверь. – Мне надо еще поразмыслить.
Девочки послушно вышли. Размышления Симеона – это святое. Мальчик взглянул на часы. Было 21:15. Красное пятно повыше часов понемногу синело. На другой руке тоже появилось такое. Он не хотел об этом думать.
– 21:15, – сказал он вслух, чтобы сосредоточиться на чем-нибудь другом.
В 21:30 вернется Кролик. Значит, остается сколько? Четверть часа. Четверть часа, чтобы поплакать.
«Все это, – думал Симеон, глуша всхлипывания подушкой, – все это вопрос са-мо-дис-ци-пли-ны».
Объятия ночи сомкнулись над ним.
– Мама, – вздохнул он, засыпая.
На следующее утро Симеон столкнулся в коридоре с двумя парнями из старших классов, которых знал только в лицо. Они преградили ему путь.
– Это правда – то, что Кролик рассказывал про твою мать вчера в игровой?
Симеон оценивал положение. В коридоре больше никого. Этих двое, и они на голову выше его. Нельзя было ни отступать, ни нарываться.
– Не знаю, о чем вы говорите, – ответил он самым бесстрастным тоном.
– Что твоя мать покончила с собой, хлебнув «Сортирного Крота».
Боль пронзила худое тело Симеона. Ему стали, наконец, понятны эти взгляды – смесь ужаса и жалости, – которыми его провожали, эти шепотки, стихавшие, когда он входил в комнату. Он изобразил улыбку, давая себе время собраться, и ответил:
– Вранье! Это был «Блеск».
Приют Фоли-Мерикур был скопищем подростковых бед. Но такое – такое впечатляло. Парни притихли и прижались к стенкам, пропуская Симеона. Он вошел в столовую и сразу заметил, что сестры, уже сидевшие за завтраком, только что плакали.
– Что случилось? – спросил он, усаживаясь перед своей кружкой.
– Это все Кролик, – сказала Моргана. – Он говорит, что мама умерла, потому что вып… что выпи… выпила…
Она разрыдалась и не смогла договорить. Симеон повернулся к младшей, и та сообщила шепотом, словно какой-то позорный секрет:
– Потому что выпила «Сортирного Крота».
Симеон снова натянуто улыбнулся, давая себе время собраться. Такой у него был прием, чтобы подготовить ответ, когда его захватывали врасплох.
– Вранье, – уверенно сказал он. – У нас дома никогда не держали «Сортирного Крота».
– А, ну ладно, – облегченно вздохнула Венеция, совершенно успокоенная.
Глава вторая,
в которой дети Морлеван ждут волхва
Судья по делам несовершеннолетних, г-жа Лоранс Дешан, была энергичная миловидная женщина, склонная к полноте, и работала на черном шоколаде. Плитки шоколада «Нестле», 52 % какао, горького и сладкого, твердого и мягкого, всегда лежали у нее в ящике стола. Досье детей Морлеван выглядело таким сухим и бесплодным, что г-жа судья решила позволить себе два кусочка самого твердого, самого черного шоколада. Она откусила прямо от плитки, оставив на ней след своих крепких зубов.
В дверь постучали.
– Входите! – отозвалась она немного смущенно.
Г-жа судья поспешно задвинула ящик и вытерла мизинцем уголки губ. У нее была навязчивая мысль – как бы кто-нибудь не увидел у нее шоколадных усов и не узнал про ее тайную слабость. В кабинет вошла Бенедикт Оро, молодая сотрудница социальной службы. Они с судьей работали вместе недавно и плохо знали друг друга.
– Садитесь, – сказала Лоранс. Рот у нее еще был набит шоколадом, и она постаралась компенсировать это величественным видом.
Оробевшая Бенедикт присела на краешек стула.
– Я пригласила вас по поводу детей Морлеван, – сказала судья. – Прежде всего, хорошо ли им в том приюте, куда вы их поместили?
За сухой официальностью тона Бенедикт почудился упрек. Она уставилась на судью, пытаясь сообразить, что ответить. «У меня шоколадные усы», – сделала ошибочный вывод Лоранс и потерла уголки губ с видом скорбного раздумья.
– Какова их реакция?
– Ну, я.… У них стресс, – сказала Бенедикт, цепляясь за свою излюбленную формулировку.
– Разумеется. Старший… Мальчик, кажется?
– Да. Симеон.
– Четырнадцать лет, если не ошибаюсь?
– Да.
– Замкнутый или скорее агрессивный?
– Н-н-нет, – замялась Бенедикт, которая, по правде говоря, не знала что и думать об этом мальчике.
– Он хоть разговаривает? – допытывалась судья. – Он в шоке?
– Вообще-то… вообще-то нет.
Судья раздраженно листала досье.
– Невероятно! – сказала она. – Как в пустыне живут! Ни родных, ни друзей. Никого. Социальный вакуум! Не представляю, как тут назначать опекуна или организовывать семейный совет.
– Есть приходящая няня Венеции. Она готова заботиться о девочке, пока ей не подыщут приемную семью.
– Н-да, – вздохнула Лоранс Дешан. – Жаль было бы разлучать брата и сестер. Мальчику четырнадцать? Он… в четвертом,[1] так?
– В выпускном, – пролепетала социальная сотрудница.
– Нет. Не в четырнадцать же лет, – отрезала судья, точно иначе и быть не может.
И озадаченно нахмурилась, потому что наткнулась в досье на строчку: «Симеон Морлеван, 14 лет, выпускной класс „S“ в частном лицее Св. Клотильды».
– Да он же феномен! – воскликнула Лоранс.
– Это уж будьте уверены! – поспешила облегчить душу социальная сотрудница, которой с Симеоном всегда было не по себе. – Он не похож на нормальных детей. И вообще, считает себя особо одаренным.
1
Во французской средней школе классы считаются в обратном порядке: шестой – третий (первые пять лет начальная школа). Потом лицей: второй, первый и выпускной классы.