Воля богов!

   -- Большой наплыв клиентуры в последнее время, - пояснил Гермес. - Пропускная способность рассчитывалась исходя из других параметров, и теперь её не хватает. Персонал не справляется. Я предупреждал, но меня не услышали.

   -- Куда они так все рвутся? - спросил Парис. - Разве тут есть куда торопиться? И почему он одних пускает в лодку, а других нет?

   -- Это перевозчик Харон, - объяснил божественный экскурсовод. - Он перевозит мертвецов на тот берег, если, конечно, они были как положено погребены. Ну, сам понимаешь, бесплатно никто трудиться не будет - боги тоже. Раз кто умер, надо его похоронить, жертвы принести, и тогда уж Аид может брать их на довольствие, а то уже бывали случаи, что покойников специально не погребали, и они... Впрочем, это уже не интересно. Короче говоря, все, кто без погребения и без жертв, остаются теперь и без перевоза тоже. Торчат, значит, на этом берегу, злятся, нервничают, пытаются толпой влезть в лодку, теснят честных покойников, которые, конечно, тоже возмущаются. Отсюда и бардак. А ну, сгинь!

   Последние слова были обращены к мертвецу, который загородил им дорогу, не желая пропускать без очереди. Гермес пинком отшвырнул наглеца, одновременно огрев своим жезлом по спине другого, пытавшегося влезть перед ним. Покойники громко возроптали, но Гермес не придал этому значения и продолжил проталкиваться к берегу.

   Парису открылась панорама царства мёртвых. На другой стороне, за чёрными водами Стикса виднелись лишённые всякой растительности скалы, среди которых можно было различить отдельных людей. Особенно хорошо выделялась подсвеченная зловещим алым огнём фигура, катящая в гору огромный камень. Докатившись до вершины, камень срывался, человек спускался за ним и снова катил его наверх.

   -- Это Сизиф, - пояснил Гермес. - Его здесь всем в первую очередь показывают. Наказан в назидание будущим поколениям, чтоб все знали, что боги так могут покарать, что и после смерти покоя не будет.

   -- За что ж его так? - ужаснулся Парис.

   Гермес таинственно улыбнулся.

   -- Всё-то тебе знать нужно! Было за что, раз наказали.

   Тут он увидел испуганное лицо Париса и, рассмеявшись, пояснил:

   -- Своевольничал, богов обманывал, судьбы избежать хотел. Короче, тебе бояться нечего - он полная твоя противоположность, а тебя на том берегу ждёт что-то совсем другое. Ты не думай, что там всем плохо. Кто с богами ладил, тому и на том свете очень даже тёпленькое местечко выделят. У тебя есть хорошие связи, а больше человеку ни в жизни, ни в смерти ничего не надо. Я знаю, что Афродита сегодня встречалась с Аидом. Они наверняка говорили о тебе, а Афродита умеет убеждать, пожалуй, не хуже меня, так что тебе бояться нечего - всё будет хорошо.

   Гермес поднял руку и подозвал лодку.

   -- Кто такой? Свидетельство о погребении покажь! - потребовал неприветливый перевозчик.

   -- Всё будет, Эребыч, - ответил за Париса Гермес. - Прими под мою ответственность. Распоряжение Самого: "Не затягивать". А ну, назад! - прикрикнул он на покойников, пытавшихся вскочить в лодку. - Мест не занимать! Спецрейс! Попутчиков не берём!

   "Позор!", "И здесь всё по блату!", "Развели любимчиков!" - заголосили мертвецы.

   -- Да вы что, Париса не узнали?! - заорал Гермес, перекрикивая гомон толпы.

   Мертвецы замолчали, отступили, и вдруг вся эта толпа разразилась аплодисментами. Парис, уже стоявший в лодке, растерянно огляделся, смущённо кланяясь на все стороны.

   -- Видишь, Сашок, как тебя все любят, - умилился Гермес. - Мне Аид говорил, что почти всё население преисподней только и мечтает, чтобы ты поскорее к ним присоединился, так что тебя ждёт тёплый приём.

   Харон поднял весло, чтобы оттолкнуться от берега, но Гермес его задержал.

   -- Слушай, Саня, - сказал он. - На том берегу ты забудешь всё, что было...

   -- Неужели всё? - перебил его Парис.

   -- Или почти всё. Так считается - сам я там не был, и не очень хочется. Так вот, пока ещё ты всё помнишь, скажи мне напоследок как есть: почему всё-таки ты выбрал из трёх богинь Афродиту, а не Геру или Афину? Ведь их предложения и их покровительство были куда как надёжнее и практичнее.

   Взгляд Париса посветлел, хоть и остался печальным.

   -- Вы ведь всё равно не поверите.

   -- Скажи правду - поверю.

   Парис немного помолчал, опустив глаза, а потом вздохнул и ответил:

   -- Из всех трёх Афродита была самая красивая.

   -- Только поэтому?

   Парис кивнул.

   Харон оттолкнул лодку от берега и поплыл туда, откуда почти никто из смертных не вернулся. Гермес смотрел ему вслед, пока не убедился, что Парис успешно вышел на другой стороне. Его спутник уже скрылся из виду, а посланник богов всё не уходил, вглядываясь во тьму того берега Стикса. Он думал над ответом Париса. Гермес знал, что это была правда, но почему-то смысл сказанного Парисом никак не укладывался у него в голове. "Всё равно никто никогда не поверит, что Парис решил так не из-за Елены", - подумал, наконец, Гермес и, развернувшись, пошёл прочь. "Никогда нам не понять этих смертных", - мысленно подытожил он.

   А у смертного одра Париса в это время остались только его вдова Елена и брат Деифоб. Эней вышел, чтобы сообщить родителям погибшего ужасную весть.

   Деифоб посмотрел на Елену. Её умные зелёные глаза глядели прямо и нагло. Она улыбалась то ли со злостью, то ли с сарказмом. Этот взгляд привёл Деифоба в бешенство.

   "Сука!" - зарычал он, и, схватив со стола нож, замахнулся на Елену.

   Та нисколько не испугалась. Теперь в Трое, где все её ненавидели, у неё не осталось больше защитников, но она не выглядела растерянной - осклабившись, она прямо и насмешливо смотрела на пылающего гневом Деифоба.

   "Сука!" - снова завопил тот и резким движением сорвал с неё платье.

   Елена расхохоталась.

План Афины

   После бурных событий начала девятого года осады Трои всё постепенно вернулось к прежнему положению. Троянцы укрылись за неприступными стенами города, к ним постоянно подходили новые подкрепления со всех концов мира, а поредевшее войско греков сидело в своём лагере. Никто ни на кого не нападал, и было непонятно, кто кого осаждает.

   Смерть Париса, на которую многие рассчитывали, надеясь, что она принесёт, наконец, долгожданный мир, ничего не изменила: Елена вышла замуж за его брата Деифоба, и война продолжилась.

   Ни сын Ахилла, ни лук и стрелы Геракла, на которые греки возлагали столько надежд, не принесли желаемого перелома в ходе войны. Оказалось, что когда войско осаждает город, а численное преимущество при этом явно на стороне осаждаемых, не помогает ни присутствие известных героев, ни наличие чудесного оружия - неприступные стены города, мужество и многочисленность его защитников сводили на нет все надежды греков.

   Агамемнон очень изменился. Его всё реже можно было видеть разгневанным или даже просто строгим. Он не кричал и не ругался на подчинённых. Агамемнон ходил по лагерю с отрешённым выражением лица, говорил спокойно, всем улыбался. Казалось, даже Калхант, который на всякий случай предпочитал избегать встреч с командиром, не вызывал у того больше раздражения. Если их пути вдруг пересекались, Агамемнон приветливо кивал жрецу и вежливо осведомлялся о его здоровье и настроении. Общие и штабные собрания он созывал редко и говорил на них мало, предпочитая слушать других.

   Однажды, открывая собрание штаба, он сказал: "Хочу вам напомнить, друзья мои, одну давнюю историю: когда-то мы приносили жертвы богам и видели, как змея влезла на дерево и сожрала восемь птенцов и птичку. Почтенный Калхант заключил из этого, что мы победим через девять лет. Сегодня девять лет истекли, а мы не победили. Даю слово Калханту для объяснения этого странного факта".

   Калхант неохотно принял ораторский жезл, осмотрелся, оценивая пути к отступлению на случай внезапной вспышки гнева у командира, и с профессиональной важностью заговорил: "Ты, Атреич, одно важное противоречие упустил: ты сам только что сказал о восьми птенцах, птичке и змее - итого десять, а вовсе не девять".