Реабилитированный Есенин

Замышляя террористический акт против графа Мирбаха, большевики, как говорится, одним выстрелом убивали сразу нескольких зайцев: уничтожали посла Германии, который своей телеграммой так «подорвал авторитет Ленина» в глазах «благодетеля России» кайзера Вильгельма, закрепляли за собой право и в дальнейшем пользоваться подачками Германии и, что самое главное, получали изумительную возможность раз и навсегда разделаться со своими последними союзниками – левыми эсерами. Таким образом они становились полновластными правителями в стране. Без всякой оппозиции. К несчастью нескольких поколений россиян, осуществить этот коварный замысел им вполне удалось.

В пользу этой версии говорят и следующие факты. В книге «Большевики и левые эсеры» ее автор Ю. Фельштинский приводит рассказ бывшего в то время наркома торговли и промышленности Леонида Красина о том, как Ленин собирался действовать в связи с растущей популярностью левых эсеров: «Рассказывая мне об этом предполагаемом выходе из положения, он с улыбкой, заметьте, с улыбкой, прибавил: “Словом, мы произведем среди товарищей эсеров внутренний заем… и таким образом и невинность соблюдем, и капитал приобретем“».

После ареста лидера эсеровской партии Марии Спиридоновой и расстрела 13 других руководителей видный большевик Л. Красин заметил: «Я хорошо знаю Ленина, но такого глубокого и жестокого цинизма я в нем не подозревал».

Коварная расправа над левыми эсерами – истинными защитниками трудового крестьянства – позволила Троцкому провозгласить новый лозунг: «Да здравствует гражданская война с крестьянством!»

У бывшего сельского паренька Сергея Есенина появились сомнения в правомерности действий большевистской власти, а заодно, – своих оценок октябрьского переворота. Воспевать в таких условиях патриархальные устои деревенского быта стало делом явно несвоевременным. Если не сказать – опасным.

Буквально через десять дней после 5-го съезда Советов в Екатеринбурге была расстреляна вся царская семья вместе с прислугой. Правда, сразу сообщили только о казни самого Николая II, мол, по той причине, что к городу приближался восставший полк чехов и словаков, и якобы не было возможности вывезти императора в другое место.

Вполне реально, что такой сценарий вожди революции разработали еще на съезде. Но через десяток лет тот же циничный идеолог партии Николай Бухарин злорадно заявит, что царских дочерей мы «перестреляли за ненадобностью». Это сказано о царевнах, которые так великодушно относились к Есенину во время его воинской службы в Царском Селе и кому он тогда посвятил свое пророческое стихотворение «В багровом зареве закат шипуч и пенен».

Однако дела на фронтах братоубийственной гражданской войны шли не очень успешно, и власти мобилизуют бывших царских офицеров и резервистов, в том числе и представителей творческой интеллигенции. Над Есениным нависает угроза оказаться в роли «пушечного мяса». И здесь не дезертируешь, как в 1917 году, потому что в таком случае вся ответственность за поступок беглеца ложится на его семью.

Как бы в ответ на все происходящее в стране, и особенно на разгром левых эсеров, члены этой партии в июле – августе осуществили несколько терактов. Террорист-одиночка Сергеев выстрелил в спину и убил комиссара по делам печати Петрограда Моисея Володарского. Затем непосредственно в здании ЧК также террористом-одиночкой Леонидом Каннегисером застрелен председатель Петроградской чрезвычайной комиссии Моисей Урицкий. А буквально на следующий день на заводе Михельсона Фанни Каплан выстрелом из пистолета ранила председателя Совнаркома Владимира Ленина.

Большевики решили не мелочиться. В ответ на единичные выстрелы эсеров они объявили массовый красный террор. Для реализации этого решения у них были уже сформированы специальные национальные воинские части, в том числе и наемные – китайские, латышские, венгерские, финские и др.

Сразу же после убийства Моисея Володарского по настоянию Троцкого китайским отрядом был расстрелян герой Балтики Алексей Щастный. Тот, кто в марте 1918 года вместо того чтобы потопить, а это значит – отдать немцам весь русский флот в его главной базе того времени Гельсинфорсе (Хельсинки), не выполнил такой продажный приказ главвоенмора, и буквально под носом у германской эскадры, ломая лед, привел в Кронштадт 236 боевых кораблей.

Лев Троцкий и Григорий Зиновьев обвинили Алексея Щастного в том, что он сделал это, чтобы… совершить контрреволюционный переворот в Петрограде. На самом же деле Троцкий таким образом убрал талантливого командира, которому в Гельсинфорсе стало известно о тайной связи большевистской власти с немцами. Щастного спешно расстреляли, несмотря на то, что смертная казнь в России была отменена в 1917 году.

В это же время был арестован Главнокомандующий русской армией в 1917 году, совершивший годом раньше знаменитый Брусиловский прорыв на румынском фронте, генерал Алексей Брусилов. После октябрьского переворота он тихо жил в Петрограде, не отдавая предпочтения ни красным, ни белым. Кстати, позже, как и его сын, он принял сторону красных.

Будучи вождем РСДРП, В. Ленин в 1910 году на международном съезде социал-демократов в Копенгагене подписал резолюцию против применения смертной казни. Но то было время его оппозиционной деятельности. А уже через два месяца после прихода большевиков к власти в России, 8 января 1918 года, в объявлении Совета народных комиссаров, опубликованном в газете «Известия», говорилось о создании батальонов для рытья окопов из состава буржуазного класса мужчин и женщин под надзором красногвардейцев. А в конце объявления – грозные фразы: «Сопротивляющихся расстреливать». И дальше: «Контрреволюционеров расстреливать на месте преступления».

Это уже не смертная казнь, а самосуд. Без суда и следствия.

В «Известиях» № 30 того же года появляется еще более грозное объявление: «…все бегущие на Дон для поступления в контрреволюционные войска будут беспощадно расстреливаться отрядом комиссии на месте преступления». И тут же: «мешочников при сопротивлении – расстреливать». Значит, крестьянин, не подчинившийся новой власти, мог быть тут же пущен в расход.

К лету это кровавое колесо набрало большие обороты. Особенно в Красной Армии, которую «методом устрашения» создавал Лев Троцкий. В городах и весях проводились постоянные принудительные мобилизации. У бывших офицеров переписывали всех близких родственников, которых незамедлительно арестовывали в случае их дезертирства. К каждому командиру приставлялся комиссар, который должен был следить за ним. И эту необученную, во что угодно одетую публику, сразу же отправляли на фронт. А в приказе Л. Троцкого № 18 от 11 августа 1918 года говорилось: «Предупреждаю: если какая-либо часть отступит самовольно, первым будет расстрелян комиссар, вторым командир» (Краснов, В. Неизвестный Троцкий / В. Краснов, В. Дайнес. М.: Олма-Пресс, 2000. С. 44).

Это была не просто угроза. В его же приказе № 31 от 30 августа сообщалось:

«Вчера по приговору военно-полевого суда 5-й армии Восточного фронта расстреляны 20 дезертиров. В первую очередь расстреляны те командиры и комиссары, которые покинули вверенные им позиции…» (там же).

Слово «дезертиры» не должно вводить читателя в заблуждение. Это были всего лишь отступившие под натиском белых бойцы. После сдачи белым Казани был расстрелян каждый десятый ее защитник. Так поступали с отступившими и позже.

А после убийства Урицкого 30 августа 1918 года расстрелы начали проводиться везде в массовом порядке. Ситуацию подогревали газеты.

1 сентября «Петроградская правда» публикует телеграмму членов Реввоенсовета 3-й армии Восточного фронта И. Смилги, М. Лашевича, главного политкомиссара Ф. Голощекина и комиссара Особого отряда Бела Куна председателю Петросовета Григорию Зиновьеву. В ней говорилось: «Убийство Урицкого не может остаться безнаказанным. Кровь его вопиет о мести. Трудно воевать со знанием, что в тылу гибнут лучшие товарищи от руки буржуазных наемников. Мы взываем к рабочим Петрограда: товарищи, бейте правых эсеров беспощадно, без жалости. Не нужно ни судов, ни трибуналов. Пусть бушует месть рабочих, пусть льется кровь правых эсеров и белогвардейцев, уничтожайте врагов физически».