Буря на Волге

— Видимо, перед смертью так отчаянно бушует наш новый командир, — сказал разжалованный унтер-офицер Крицкий.

— Посмотрим, как на передовой он запляшет, — ответил Чилим.

Наконец, настало утро. Полк вывели в поле, где была наспех сколочена дощатая трибуна. Спустя некоторое время туда же подъехал командир корпуса, генерал, дряхлый, изъеденный морщинами, с седыми пожелтевшими от курева усами и сивыми бровями. Он, не слезая с коня, поздоровался с солдатами. Затем спешился и бросил поводья ординарцу. Хриплым голосом он крикнул:

— Господа офицеры! Выйдите из строя!

Офицеры нехотя покинули строй.

— Дальше, дальше! — снова крикнул он, махнув рукой.

Когда офицеры удалились на достаточное расстояние, генерал выпрямился, выпятив живот, и замахал обеими руками, крича:

— Ко мне, братцы! Ко мне!

Солдаты сгрудились вокруг генерала плотной стеной.

Но он молчал, видимо, боролся с какой-то тяжелой мыслью... Вдруг плечи его затряслись, он склонился и горько заплакал. Но это продолжалось недолго.

Он, овладев собой, выпрямился и, не вытирая слез, крикнул:

— Скажите, братцы, чем вы недовольны? Может быть, вас плохо кормят? Или офицеры бьют? Все мне рассказывайте!

Но солдаты, бесправные, забитые армейской дисциплиной, по старой привычке молчали и думали:«Только высунуться с языком, а завтра и зубов не соберешь>.

— Что же вы, братцы, молчите? Значит, жалоб нет, — он снова принял свой строгий генеральский вид.

— Ну и артист, — проворчал кто-то в строю.

— Господа офицеры! Займите свои места! — скомандовал он. — Полковник, читайте манифест!

Круглый, как шар, с красным лицом, полковник быстро влетел на трибуну и торопливо начал читать. Из прочитанного манифеста солдаты поняли одно: царь Николай Второй отрекся от престола, а на его место поставлен великий князь Михаил.

— За царя Михаила! Ур-ра! — побагровев от натуги, закричал Ушнов.

Но у солдат на этот раз вышла заминка, правда, крикнули, но очень немногие. Полковник снова громко заговорил:

— А о революции чтобы ни звука! Слышите?! Замеченных будет судить полевой суд! — грозно сверкнул глазами полковник. — И еще предупреждаю: бросьте пить водку!

— Где ее, взять, водку-то?! — громко крикнул кто-то в строю.

— Нам ладно и самогонку! — добавил второй голос.

Но полковник, видимо, пропустив мимо ушей солдатские возражения, поторопился отдать приказ разойтись.

На этом и кончилось чтение долгожданного манифеста. Генерал уехал, солдаты, ругаясь, расходились по своим местам. Начались однообразные» дни тыловой службы,

Глава восьмая

Надев на Сережку новенький костюмчик, Надя залюбовалась своим сыном. Целуя малыша, она приговаривала сквозь слезы:

— Милый ты мой, да какой хорошенький! И весь в отца, настоящий волгарь.

Ей тяжело было расставаться с сыном, которого она только нашла и которого теперь должна была покинуть из-за нелюбимого ею Подшивалова. Правда, малыш, живший почти с самого рожденья по чужим людям, еще не успел горячо привязаться к ней. Но от этого Надя страдала вдвойне. А Сережу занимал больше новенький синий матросский костюмчик, чем материнские поцелуи. И вот тут-то в Наде еще сильнее вспыхнула ненависть к матери с тетей Дусей и Подшивалову.

«Ждите там, так я и приеду на свадьбу к вам», — по-думала она, вытаскивая из чемоданчика коробку с кольцами, браслетками и разными брошками, и сказала Ильиничне:

— Мамаша, вот эту коробочку припрячь и сохрани до прихода Васи или меня.

Теперь ей казались мелкими и ничтожными проповеди отца Панкратия и разговоры домашних. Она поделилась своими планами с Ильиничной и, простившись, уехала.

Приехав на Устье, она наняла извозчика и прикатила к вокзалу. За несколько минут до отхода поезда ей удалось через носильщика достать билет на Москву.

Поезд плавно отошел от станции и, перейдя мост через Казанку, стал набирать скорость. Надя все время смотрела в окно. Мелькали осенние луга с серыми стогами сена. А за гривой оголенного осенью кустарника блестела светло-голубой лентой Волга. Вскоре поезд загремел через высокий волжский мост. Надя посмотрела на Волгу сквозь переплет железных балок, но родная река в эту пору осени показалась ей холодной и скучной. Надю стало клонить ко сну. Она расположилась на средней полке и заснула с мыслью о близкой встрече с Васей.

Уже приближались сумерки. Надю разбудили громкие голоса подвыпивших офицеров.

— Сколько вы были в Казани? — спросил поручик штабс-капитана.

— Ерунда, всего три дня, но зато уж в эти дни попировали с поручиком Подшиваловым.

— Что у него за праздник был?

— Женился он, да так удачно, черт побери, прямо ему повезло.

— Значит, вы на свадьбе были?

— Нет, свадьба будет еще через три дня, да оставаться-то мне было нельзя, я и так просрочил. Мы просто так, заранее отпраздновали. Да ему черту курносому, очень повезло: женится на купеческой дочке и, говорят, очень богатой. У нее только одна мать, капиталец, брат, больше миллиона, — причмокнул от зависти штабс-капитан.

— Да, действительно, можно позавидовать. Таким везет, а все потому, что дядя генерал, — проговорил поручик. — А девка-то, наверное, какая-нибудь уродина.

— Ну, брат, нынче на это не смотрят, были бы денежки, а там будут и девушки.

В сердце Нади закипала злость к друзьям Подшивалова. Закутав лицо пуховым платком, она притворилась спящей и, утомленная, вскоре действительно заснула.

Приехав в Москву, Надя совсем приуныла, почувствовала себя одинокой в этом огромном городе. она долго бродила по городу, но пока что ей не удалось узнать,с какого вокзала нужно ехать на Северный фронт. Уставшая и голодная, она завернула в чайную. Столовая была полна: там были и солдаты, и гражданские. Наде казалось, что все на нее смотрят. Она увидела молодую женщину, примерно ее лет, в военной форме. Она сидела смирно в уголке за маленьким столиком.

— К вам можно присесть? — робко спросила Надя.

— Пожалуйста. Стул свободный, — любезно пригласила та.

Надя заказала обед из двух блюд и на третье стакан какао. Женщина, видимо, очень торопилась. Она нервничала, часто оглядывалась в ту сторону, откуда появлялись с тарелками и подносами торопливые официанты.

— Вы не здешняя? — спросила Надю соседка.

— Из провинции.

— Вы беженка? Ваша местность занята?

— Нет. Я из далекого тыла сама еду на фронт... Ну, как вам сказать, не на самый фронт, а в прифронтовой госпиталь. Да вот не знаю, как туда добраться, — вздохнула Надя.

— Не скажете, где находится этот госпиталь?

— В Риге.

— Так... А номер госпиталя знаете?

— Баусское шоссе, дом три, а номер госпиталя не указан.

Женщина улыбнулась:

— О! Я этот госпиталь знаю, он в Бенегофе, за Двиной. А зачем туда едете?

— Муж там лежит раненый, — вздохнула Надя.

— И вы решили навестить?

— Да, вынуждена...

— Наверное, ваш муж офицер?

— Нет, — покачала головой Надя.

— Он тяжело ранен?

— Не знаю.

— Так... А ведь нам с вами по пути. Я тоже туда еду.

— В этот город?

— Не только в этот город, но и в этот госпиталь.

— Неужели? Вот совпадение! — радостно воскликнула Надя. — А проехать туда свободно?

— Да уж вместе как-нибудь проедем.

— Вы там работаете?

— Да, сестрой. Кстати, нам вдвоем будет удобнее и веселее. Я медикаменты везу. Поможете мне возиться с чемоданами. У вас свой-то багаж есть какой?

— У меня все тут, — Надя показала на маленький чемоданчик.

— Ну, хорошо, значит, едем.

— Я вам закажу стаканчик какао? — спросила Надя, желая задобрить свою приятельницу.

— Спасибо, не нужно, я сыта, — ласково произнесла сестра и подумала: «Сразу видно, что провинциалка, они всегда на угощение щедры».

После обеда они отправились на Виндавский вокзал, а через некоторое время сидели уже в вагоне поезда, мчавшегося в Ригу. Надя часто выбегала на остановках — то приносила кипяток, то покупала чего-нибудь закусить — и все время угощала свою новую приятельницу. Она уже знала, что ее знакомая родилась в крестьянской семье, в Тверской губернии, до войны жила в Москве, но по сложившимся обстоятельствам пришлось ей уехать на фронт, а зовут ее Валентиной Викентьевной.