Страница 65 из 123
— О, это тоже смертельное оружие, только не для нас, летчиков, а для наблюдателей, — и штабс-капитан показал взглядом на горизонт. — Вон, видите, колбаса висит в воздухе? Она начинена горючим газом. Налетит неприятельский самолет и вот из этой ракетницы-пистолета раз на нее ракету, хлопок — и только облако белого дыма, а привязанная корзина с тысячеметровой высоты летит на землю... Ну, ребята, мне пора.
Откозыряв, штабс-капитан пошел к своему самолету.
Солдаты остались в недоумении, допытывались у окружающих:
— Кто же все-таки этот летчик? Имеет офицерский чин, а говорит с тобой точно он тебе равный. Вот таких бы побольше!
Один старик, донской казак, рассказал о нем так:
— Я знаю его, он из нижних чинов, фамилия ему Казаков. Видимо, в роду у него отец или дедушка был казак. А что он офицер, так это ерунда, его произвели за отличные боевые действия. Ох, на него здорово злится кайзер, обещает крупную сумму денег тому, кто доставит его живым или мертвым. Вот они и охотятся за ним. Только вряд ли возьмешь...
— Правду сказал наш полковник, что если бы русскому солдату дать все, что требуется на фронте, ни одна армия не могла бы устоять против нас, — сказал Чилим.
— Вот это верно, кавалер, говоришь! Вот за это люблю! — крикнул старый донец, хлопнув Чилима по плечу.
— Ну, хватит, Ефим, айда, бежим, — крикнул Бабкину Чилим. — Теперь немножко разогрелся, а давеча у меня ноги совсем закоченели.
Солдаты припустились вперегонки к своим окопам. Ушли и казаки.
— Ну, чего хорошего видели? — спросил Чилима ефрейтор.
— Здорово навтыкал обоим, а самолет как терку сделал. Сходи, погляди. Прямо молодец летчик, офицер, а с солдатами разговаривает точно свой брат...
— Не секрет, конечно, бывают и среди офицеров порядочные люди, — заметил Кукошкин и отправился осматривать самолет.
Глава шестая
Оставшись одна, Белицина грузно опустилась на стул и, подперев ладонью пухлый подбородок, начала припоминать, как все было сделано, чтобы скрыть от Нади ребенка. Как же это все вдруг открылось, что Надька снова нашла его? Теперь изволь радоваться. Пусть бы это произошло после свадьбы, а теперь опозорит она себя на весь город, и тогда уж ей сидеть в девках до скончания века...
Мать, пожалуй, меньше волновали мысли, что Надя останется в девках. Ее беспокоило совсем другое: планы ее — завязать дружбу с высшим светом — теперь могут разрушиться. Как же подготовить поручика?
Расстроившись, она не пошла в магазин и приложилась к наливкам и настойкам, чтобы обрести спокойствие духа.
Вернулась Евдокия Петровна.
— Ты что сегодня, Матвеевна, видимо, опять захворала?
— Да, что-то нездоровится.
— А ты бы хоть настойки выпила перцовой, может быть, оно бы и отлегло.
— Пробовала, да почти не помогает, — печально ответила Белицина.
А вечером, когда после ужина Надя ушла в свою комнату, Белицина рассказала Петровне, что проделка их с ребенком раскрыта. Обоим взгрустнулось, но они не растерялись и начали строить новые планы: как выдать Надю замуж.
— Что теперь будем делать, Петровна? — вздохнув, спросила Белицина свою золовку.
— Я вот что думаю, Матвеевна: не следует ли нам обратиться к протопопу приходской церкви отцу Панкратию? Он, пожалуй, сумеет призвать ее к покорности... Как ты на это смотришь?
— Да, пожалуй, так. Эго самый верный выход из положения, — согласилась Белицина. — Только вот жених-то узнает, как бы он не отказался, — продолжала она.
— А насчет жениха, Матвеевна, не изволь беспокоиться, Я его сама обработаю... и на аркане к тебе приведу, как теленка, — пообещала Петровна.
Так на этом они и порешили. Не прошло и трех дней, как за дверью послышался сиплый бас:
— Во имя отца и сына!
— Аминь! — ответила Петровна, стоявшая ближе к двери, и заторопилась поскорее открыть.
— Я пришел очистить от грехов тяжких заблудшую дщерь вашу, — снимая шляпу, проговорил отец Панкратий.
— Ax, милости просим, батюшка! — кланялись обе хозяйки священнику, который, воздев руки к потолку, благословил их.
— Ну-с, где же ваша заблудшая овца? — озираясь вокруг заплывшими жиром глазками из-под густых нависших бровей, проговорил отец Панкратий.
— Она в своей комнате. Прикажете позвать? — спросила Белицина,
— Нам где-то надо уединиться для исповеди, — возразил поп.
— Пожалуйста, батюшка, пойдемте. Я вас провожу к ней, — вызвалась проворная Петровна.
— Во имя отца и сына! — прогудел сиплый бас батюшки у двери Надиной комнаты.
Она, видимо, не знала, что нужно ответить «аминь» и промолчала. Петровна, не дожидаясь ответа, сама открыла дверь и спросила:
— А мне, батюшка, можно послушать?
— Нет, хозяюшка, исповедь должна быть наедине, — твердо ответил батюшка.
— Ну хорошо, я здесь за дверью постою, — сказала Петровна.
— Это можно, — согласился батюшка и продолжал: — Господи Иисусе Христе, помилуй нас грешных.
— В чем дело, батюшка? — вытаращив глаза, спросила Надя.
— Я пришел с вашей мамашей побеседовать, да завернул и вас проведать. Как вы живете-можете?
— Хорошо, батюшка. Спасибо, что зашли, — тихо ответила Надя.
— Хорошо ли? — прищурив один глаз, переспросил батюшка.
— Очень хорошо, — повторила Надя.
— А я вот слыхал, что за вами грешки имеются...
— Может быть, не спорю, батюшка. Все мы грешны. А кто в грехе, тот и в ответе, — отчеканила Надя.
Поп не привык, чтобы ему так отвечали, нахмурил брови и строго спросил:
— А как вы думаете, может ли человек помимо церкви и святых тайн попасть в царство небесно? Я ваш пастырь и на мне лежит святая обязанность сохранять заблудшие души от мук вечных ада, поэтому и зашел. Может быть, вы очистите свою душу от помыслов греховных покаянием?
— А когда, батюшка? Может быть, не сегодня и не здесь, а в церкви? — спросила Надя, робко взглянув на попа.
— Оно бы, конечно, лучше в божьем храме. Но я стал замечать, что вы и в церковь-то редко ходите.
— Как редко? — возразила Надя.— Прошлое воскресенье мы все у обедни стояли.
— Может быть, может быть, — проворчал батюшка.
Он начал развертывать свою епитрахиль, чтобы облачиться для принятия грехов.
— Господи Иисусе, сыне всевышний, прости и помилуй сию грешную дщерь, да прими ее покаяние от прелюбодеяния и очисти от грехов тяжких и всякой скверны, — вздохнув, произнес поп, не упуская случая взглянуть на фигуру Нади в плотно облегавшем ее платье. Он продолжал: — Дщерь моя милая, да простит тебя господь бог мой, да не ввергнет в геенну огненную душу твою во аде кромешном. И рече господь, да искупит всякий грехи своего прелюбодеяния в храме господнем, токмо положением святых брачных венцов на главы ваши...
Фальшивая лесть Подшивалова, уговоры и истерики матери, проповеди отца Панкратия вынудили, наконец, Надю дать согласие на брак с Подшиваловым. Пока Белицина с помощью отца Панкратия приводила к покорности и смирению Надю, Евдокия Петровна повела атаку на поручика. Увидя Подшивалова, когда тот проходил в госпиталь, она сильно застучала в оконную раму и громко крикнула:
— Владимир Петрович! Когда окончите осмотр госпиталя, загляните ко мне на минутку!
— Слушаюсь! — улыбаясь, откозырял поручик. Проходя госпитальную палату, он смотрел по сторонам, не намереваясь вступать в разговор с больными и ранеными солдатами. Он глядел на них с высоты своего положения и считал совершенно излишним вести с ними какой-либо разговор. Он считал, что о больных должны заботиться врач и сестры, а его касались лишь вопросы высшего порядка. Посещал он госпиталь больше для того, чтобы быть поближе к Наде, думая о выгодной женитьбе на ней.
— Имею честь явиться! — по-военному отрапортовал поручик, войдя в комнату к Евдокии Петровне.
— Пожалуйста, присаживайтесь, — сказала Петров-на. — Ну, как ваши дела в госпитале?