Буря на Волге

— Ну, так как же, мамаша, когда мы с вами споемся?

— Что тут говорить, Володя, я-то и с первого разу была согласна, только вот невесту-то никак не уговоришь.

— О, теперь я ею сам займусь, — расхрабрился после третьей рюмки поручик.

— А если так, тогда и с богом, да прямо в церковь. Подогретый водкой и обещаниями матери, Подшивалов с нетерпением ждал приезда Нади.

Надя вернулась в самом веселом расположении духа.

— Ты что это, милая, заехала, да и торчишь там, будто дома делать нечего, — как обычно ворчливо встретила дочь Белицина.

— Запьянствовала, мама, вот и опоздала, — весело проговорила Надя.

— То-то, видно, запьянствовала. А без тебя Владимир Петрович приходил.

— А чего удивительного? Он и при мне то и дело приходит, — возразила дочь.

— Слушай, дочка, как будем решать, чего ты надумала?

— О мама, я хорошо надумала! — весело воскликнула Надя. — Знаешь чего, мама? Давай отдадим за него тетю Дусю.

— Или ты рехнулась, или в самом деле пьяная, — укоризненно сказала мать.

— Право, мама, она лучше бы ему подошла. Она и письма любовные сочинять хорошо умеет... На-ка вот, почитай.

Мать, вглядываясь в строки записки, шевелила губами, ничего не понимая, пока не прочитала последнюю строку, где значилась сумма десять тысяч рублей. И только теперь она вспомнила, догадалась, что их проделка с ребенком раскрыта. Она остолбенела и не могла ничего выговорить, только ворочала белками больших глаз и шевелила толстыми посиневшими губами, то глядя на дочь, то переводя взгляд на дрожавшую в руке записку.

— Где ты эту бумажку взяла? — наконец прошипела она.

— Там же, где и ребенок был.

«Так вот она, дура, чему радуется, опять себе обузу нашла», — подумала мать.

Пока Белицина старшая раздумывала, Надя потихоньку вытащила бумажку из ее руки и проговорила:

— Я к себе пойду, в лавку сегодня, пожалуй, не соберусь. Пусть тетя за кассой постоит.

Мать не возразила.

Надя пришла в свою комнату, заперла дверь на крючок и тут же села писать письмо Чилиму:

«Вася, голубчик! Если в твоем сердце осталась хоть одна капля того чувства, какое было, когда я жила в вашей деревне, поверь мне, милый, что и этого было бы достаточно, чтобы ты написал мне письмо. Неужели ты так скоро забыл меня? Нет, милый, этому я никогда не поверю. Вася, дорогой мой, я узнала, что нынешним летом ты был в Казани и заходил к нам, но встретиться нам с тобой не удалось. Тебя встретила тетя Дуся, а чего тебе она наговорила — я не могла ни от кого узнать. Ты это знаешь один и почему-то молчишь. Вот передо мной твое письмо к матери, которое ты прислал с Веретенниковым. Ты просишь мать, чтобы она узнала, вышла ли я замуж? Вася, глупенький мой мальчик, ты не думаешь ли, что я из таких, чтоб дать слово одному, а выйти замуж за другого? Если так думаешь и веришь этим сплетням, то, прошу тебя, выкинь все из головы.

Милый Вася, сердце мое разрывается от боли, что ты ранен и лежишь в госпитале. Напиши поскорее, как поправляется твое здоровье? Ты еще не знаешь, как я теперь счастлива. Спешу и тебя порадовать нашим общим счастьем. Ты не можешь себе представить, что наш сын Сереженька нашелся и живет теперь у твоей матери. Не удивляйся и не думай, что я рехнулась, нет. Он, оказывается, не умер. А просто нас провели, одурачили моя разлюбезная мамаша с тетушкой. А узнала я из записки, найденной у сельского старосты. И теперь я счастлива, как никогда... Счастлива и тем, что ты жив. И придет время, что мы с тобой снова встретимся, только бы эта встреча была поскорее. Ты не можешь себе представить, как я по тебе скучаю... Ну, милый мой, скорее поправляйся да пиши мне. А что думал — выкинь из головы. Обнимаю и крепко целую тебя.

Навсегда твоя Надя».

Глава пятая

Поезд тихо двигался с Северного на Юго-Западный фронт. Солдаты не особенно тужили, что он ползет, как черепаха. Успокаивала русская поговорка: «Тише едешь — дальше будешь». Да и торопиться было некуда. В вагонах все-таки лучше, удобнее, и дождем не мочит, и под боком доски, а не сырая холодная земля, да и пули не свистят над головой.

Чилим сидел на нижних нарах теплушки, зажав обеими руками голову, и ругал себя за то, что до сих пор не выполнил поручения кастелянши Горевой — передать письмо полковнику Дернову. «Вот, черт побери, у полковника-то я был, а про письмо совсем позабыл, да и этот адъютантишка Малинин все время вертелся около его стола, а Горева наказывала, чтобы передал письмо лично и без свидетелей».

Поезд остановился. Чилим взял жестяной чайник и крикнул:

— Ребята! Я за кипятком!

Пока стояли за кипятком, поезд тронулся, и Чилим с пустым чайником на ходу вскочил в штабной вагон.

Чтобы не попасть на глаза ротному командиру, он стоял в тамбуре за дверью. В купе шла попойка. Чилим слышал веселый разговор, смех, хлопанье пробок и звон стаканов.

— Господин полковник! Скажите на милость, куда мы едем? — услышал Чилим гнусавый голос капитана Лихирева, командира первого батальона.

— На Юго-Западный, для поддержки штанов Брусилова, — смеясь, ответил Дернов. — Он, говорят, очень далеко в Галицию забрался, аж до самого Перемышля. А теперь боится, чтобы с него там штаны не сняли. Вот нас, сибиряков, его охранять и погнали.

Все громко рассмеялись. Особенно выделялся заливистый тенорок прапорщика Малинина, полкового адъютанта.

— Ну, тише, господа! Я серьезно спрашиваю, — снова прогнусавил Лихирев.

— Нет, браток, сейчас тебе серьезнее никто не скажет, — заметил полковник.

— Ну, хорошо, я согласен. Наливай, Малинин! Выпьем за святую Русь и наше храброе воинство!

— Господа! — крикнул Дернов, — Брусилов еще в начале войны говорил, что наступать надо по всему фронту, тогда война будет выиграна.

— 3-замечательно сказано, прямо золотые слова! Он талант! — снова протянул Лихирев.

— Да грош цена этим золотым словам, — возразил Дернов.

— Как?! — вдруг воскликнули несколько голосов.

— А вот так. Чтобы наступать по всему фронту, нужна артиллерия, преимущественно тяжелая. А где она? Где снаряды? У нас для своей полковой не хватает. А где ружья, пулеметы? Зачастую на двоих солдат одна винтовка, да и та без патронов.

— На заводах еще стволы вытачивают, — за метил кто-то.

— Вот то-то и оно, что стволы точат, а нас немцы строчат да строчат... Если бы дать все нашему солдату, давным-давно прошли бы всю Германию — насквозь в глубже...

Все замолчали. Полковник вышел в тамбур и наткнулся на Чилима.

— Ты как сюда попал? — строго спросил оп Чилима.

— Виноват, вашскородие! Не успел в свой вагон, прыгнул на ходу и попал в ваш, — вытянувшись во фронт, ответил Чилим.

— Вольно, — сказал Дернов.

Чилим запустил руку в карман шинели и передал полковнику письмо. Тот разорвал конверт и, открыв дверь, выбросил, а письмо быстро пробежал глазами а спрятал в боковой карман кителя.

— Спасибо тебе за службу, — тихо проговорил Дернов.— А теперь марш за мной. Господа офицеры! Старые друзья встречаются вновь! Друзья! Представляю вам защитника отечества и офицерства, георгиевского кавалера! Вот вам наглядный пример героя-солдата! Будучи сам ранен, не бросил в беде тяжело раненного офицера, вынес его из-под огня на собственной спине. Малинин! Налей ему стакан водки!

— А вам, господа? — обратился адъютант к компании офицеров.

— Наливай всем! Выпьем за нашего героя! — крикнул поручик Голиков.

— Вот чертова глотка, как воду, дует, — заметил Лихирев, увидя, как Чилим в два глотка опорожнил стакан.

— Молодец! — крикнул Дернов.

— Рад стараться, вашскородие! — вытянувшись, ответил Чилим.

В это время поезд остановился.

— Разрешите идти? — козырнул Чилим.

— Иди,— качнул головой ротный.

Чилим спрыгнул с подножки и побежал снова искать кипяток. «Оно, пожалуй, как они воюют, так можно воевать и до победы. С водкой-то все сойдет, — думал Чилим, нацеживая кипяток в чайник. — А все-таки здорово повезло, черт побери, давно я уже не пил. Скоро развезет... Славный этот Дернов. Вот такому жизнь спасти можно. Он солдата где накажет за проступок, а где просто уговорит, урезонит, а под суд отдать — нет, он это не любит. Вот таких побольше бы было командиров. А этим воевать можно и до победы... В блиндаже под шестью накатами не так уж опасно, да еще после водки, выпитой для храбрости... А вот попробовали бы в окопах посидеть вместе с солдатами, где грязь через голенище в сапоги валится, а сверху то дождь тебе за ворот льет, то снегом засыпает, а ты не двигайся, не шевелись. Высунулся из окопа — пуля тебе в лоб».