Буря на Волге

— Ты чего возишься да вздыхаешь? — спросила она.

— Так. Не спится что-то, — тихо ответил Василий, почувствовав на своей шее теплую мягкую руку жены.

Под утро сон взял-таки свое.

— Вставайте, пора на работу, — тихо сказала Ильинична.

— Что, уже утро? — спросила Надя, не открывая глаз.

— Чуть было не проспали, — проворчал Чилим, торопливо соскакивая с постели.

- Ты подожди, Вася, вместе пойдем, — сказала Надя.

На скорую руку позавтракали. Василий с Надей вышли из дому. Ильинична долго смотрела в раскрытое окно вслед уходившим. В глазах ее теплилась радостная

улыбка.

У перекрестка Надя отняла свою руку, спросила:

— В какое время там кончают работу?

— Не знаю, Наверное, в четыре.

— Ну, ладно. Иди, работай, мне направо, — Надя быстро пошла к госпиталю.

На производство Чилим пришел раньше положенного и, дожидаясь начальника, присел на скамейку около проходной. Начали подходить и другие рабочие.

— А, Василий, явился. Здорово, брат! — сказал подошедший Маслихин. — Значит, трудимся.

— Пожалуй, пора.

— Ну, что ж, хорошо. Пойдем, провожу тебя в мастерскую, наверное, скоро звонок.

— Прохор Федорыч, вы не слыхали, куда меня назначили?

— Сейчас должен подъехать товарищ Выжлов, он распределяет. Думаю, в бригаду монтеров. Я бы к себе не прочь взять, да, пожалуй, для тебя будет невыгодно. Мы ведь такелажники, все время с грузами возимся, а тебе нужно учиться. Вот, кстати, и Выжлов.

— Семен Иваныч! Куда новичка-то определили? — спросил Маслихин.

— Ты, наверное, его к себе облюбовал? Ничего не выйдет, я его в бригаду монтеров назначил. Пусть явится к Кузьме Антонычу Шустрову! — крикнул Выжлов, торопливо проходя в свою конторку.

— Пойдем, я тебя провожу в мастерскую, — сказал Маслихин Чилиму, — монтеры там собираются.

Чилим вошел в мастерскую, находившуюся в полуподвальном помещении, где стояли токарный и сверлильный станки и два верстака с несколькими тисками. Ему показалось, что тут тесно и недостаточно света для работы. Но не теснота и не темнота этой маленькой мастерской поразили его, а разговор рабочих, которые здесь находились. Вот что он услышал:

— Ну, как оно дела, товарищ Плаксин? — спросил пожилой рабочий, садясь на верстак рядом с тем, к которому обратился.

— Тебе товарищ брянский волк, — огрызнулся сосед.

— Ты что-то сегодня не в духе?

— Будешь в духе, когда жрать нечего, — ворчал Плаксин.

— Да, житуха неважная пришла, — поддержал первый.

— Вот и вспомнишь, как, бывало, рождество праздновали, целых три дня. Нет денег, пойдешь в первый день славить, и денег наславишь, и сам наславишься... Бывало, когда фонарщиком служил, придешь к пароходчику Стахееву, и чего только па столе у него нет: и севрюжка, и осетринка, и икра всякая. Сразу тебе стакан водки, и закусывай, сколько твоей душе угодно, не то чтобы где на кухне, а прямо в передней за столом все угощал. А после вытаскивает толстенный кошель и сует, тебе полтину или рубль. Все время ходишь и смекаешь, а к последнему идешь к Подуруеву. Тот на ногах никогда не выпустит, от него обязательно ползешь на карачках. И глядишь, за праздник наберешь рубликов двадцать—тридцать. А теперь и праздник этот отменили, да и пойти не к кому, — печально закончил Плаксин.

— Да, — не вытерпел Чилим. — Выходит, большой заработок вы потеряли с приходом Советской власти...

Иронию в его серьезном голосе вряд ли кто мог уловить.

— А как ты думаешь? Конечно, тридцать рублей тогда деньги были порядочные, — продолжал Плаксин.

— Не спорю. А случайно от них не пахло барским столом? — заметил Чилим.

— Вы-то, молодежь, конечно, теперь не поклонитесь, сами хозяева стали. Вот и сидим голодные, — процедил сквозь зубы Плаксин.

— Да, здорово вас подкузьмила Советская власть, добавил Чилим.

— Нам что ни поп, так батька. Только бы денег побольше платили, да хлеб подешевле был.

— Да еще б и не работать... Тогда б и совсем хорошо, — добавил Чилим.

— От работы не отказываемся. Работали, знаем. Ты еще только, господи, благослови, не успел рукава засучить, а уже рассуждаешь... Мы десятками лет до революции работали и вот таким, как ты, носы утирали... — злобно прошипел Плаксин.

Чилим был изумлен: «Кто же все-таки эти люди? И почему так тяжело и скорбно расстаются со старым?»

Но мысль его была прервана вошедшим Маслихиным. Плаксин соскочил с верстака и, отворачиваясь, что-то ворчал себе под нос.

— Ты, Василий, видел Кузьму Антоныча? — спросил Маслихин.

— Нет еще, говорят, он на складе материал получает.

— Ну, подожди, скоро вернется, — и Маслихин ушел.

— Кто тут меня ждет? — спросил вошедший пожилой человек в засаленной кепке и синей куртке, несоразмерной его росту.

— Вы будете Кузьма Антоныч? — поздоровавшись, спросил Чилим и передал сопроводительную.

Шустров прочитал записку, улыбнулся сам себе, проговорил:

— Как раз к делу прислали, сегодня начинаем оборудовать новый киоск. Пойдем на склад, материал грузить.

— Поздравляю с новым хорошим работником! — крикнул им вслед Плаксин.

— Где учился? — спросил Шустров, когда вышли из мастерской.

— Нигде, — ответил Чилим.

— А работать на производстве приходилось?

— Тоже мало, только что на земляных работах.

— Ну, что ж, ладно, учиться будем. Грузите вот на телегу все оборудование, а я оформлю накладные и пропуск на вывоз.

Чилим с возчиком погрузили все и подъехали к воротам. Вышел и Шустров с накладными и пропуском. Все передал вахтеру. Выехав, они долго плутали кривыми улицами окраины. Наконец, выехали на прямую дамбу.

— Вот наш киоск, — сказал Шустров, соскакивая с телеги, — сгружайте.

Пока Чилим с возчиком сгружали и таскали оборудование в помещение, Кузьма Антоныч все время смотрел вдоль дамбы в сторону города и что-то ворчал.

— Чего вы смотрите, али чего потеряли? — спросил Чилим.

— Да Пашку Чаплина послал в одно место, а он что-то не возвращается, — Антоныч часто замигал покрасневшими глазами с опаленными бровями и ресницами. — Ах, вот он, кажется, вылезает.

Невдалеке на бровке дамбы появился человек; он быстро шел к киоску.

— Прибыл. А это кто? — кивнул подошедший на Чилима.

— В ученики нам назначили. Ну, а как твои дела? Башка дьявольски трещит.

— Ничего не вышло, Антоныч. Придется к Чугунову идти. Да, положим, чего идти, вот лошадь освободилась, как господа, подкатим к ресторану.

— Подожди, Павел, не кипятись, нужно разметку сделать. Его оставим работать, а сами отправимся.

— Так еще лучше. У тебя хоть и больная башка, а здорово соображает, — весело проговорил Чаплин.

— Как тебя звать-то, парень? — спросил Антоныч Чилима.

— Василием.

— Ну-ка, товарищ Василий, пойдем в киоск. С нами, брат, скоро выучишься... Давай-ка, приставляй вот эту раскорягу к стене. Вот так, правый бок подними повыше! Есть, хорошо. Теперь держи крепче, а я намечу. Вот так значит. Отставляй каркас в сторону, бери шлямбур и начинай пробивать намеченные дыры. Как все пробьешь, вот эти болты начинай замазывать на цемент. Знаешь, как разводить цемент?

— Нет. Не знаю, — замялся Чилим.

— Эх, чудак, да это проще пареной репы. Берешь одну часть цемента, три части песку, все перемешиваешь в сухом виде, а потом поливай водой и размешивай вот этой лопаточкой, мастерок она называется. Сделаешь мягкий раствор, как тесто у баб бывает, тогда и замазывай болты, забивай мелкой щебенкой, чтоб крепче было. Резьбу болтов оставляй снаружи, Понял?

— Понятно.

— Ну, вот и вали, а мы поехали. Постой-ка, чуть не забыл. Если приедет Выжлов, наш заведующий, да будет спрашивать, то скажи, что, мол, только вот вышли, наверно, еще видать. И для полной уверенности выйди, погляди на дорогу. Понял?

— Хорошо.

— Ну, жми, это тебе самая лучшая учеба.

На следующий день Антоныч спросил Чилима:

— Ну, как вчера, все закончил?

Сделал.