Буря на Волге

— Подождите, мы вам поможем и лодку сгрузить, — выскочили из лачуги два молодых парня из отрядников.

— Спасибо, товарищ Мульков, — растроганно сказал Чилим.

— Садитесь, закуривайте, — ответил комиссар, присаживаясь около будки. — Ну как, Василий, поживаешь после ухода из армии? На работу устроился?

— То-то, пока нет.

— А почему?

— Потому что не берут, на бирже народу полно. Вот собрал все свое и женино барахло, променял на хлеб, и тот было отобрали. Не будь здесь вас, что бы я стал делать?..

— Ничего, не обижайся, отрядники не виноваты, им дан такой приказ — все лодки останавливать и хлеб отбирать. Правда, вы везете по девять пудов на брата, а вчерашней ночью задержали пять лодок, так в некоторых было по сто пудов и более. Это уже спекулянты, а мы ведем с ними борьбу. Понял?

— Все понятно, только вот у нас табачку нет на дорогу, да и хлеба ни крошки, — заметил Чилим.

— На вот, отсыпь, — подал ему кисет Мульков и крикнул: — Ребята! У кого есть хлеб? Поделитесь с товарищами.

Молодой парень, что помогал Маслихину грузить в лодку мешки, вынес из будки краюху и передал ее Чилиму.

— Вот спасибо, теперь мы до Казани живем... Спасибо вам всем, — благодарил Чилим, пожимая на прощанье руку Мулькову. — Может быть, вы нам бумажку напишете, чтоб в другом месте не задержали? — спросил Василий.

— И так доедете, на Волге отрядов нет.

— Пятнадцатый день сегодня, а Васи все нет. Обещал вернуться дней через десять, — вздыхала Надя.

— Далеко, видимо, заехали, — попыталась успокоить Ильинична.

Накануне Наде удалось достать фунт сахару, и сегодня у них с Ильиничной был праздник: пили малиновый чай с сахаром. Свекровь сбросила клетчатый платок, Надин подарок, поправила чепчик на седой голове и торжественно разливала чай из начищенного самовара.

— Домик-то тот цел, в котором мы жили на даче?— спросила Надя.

— А куда он денется? Стоит с заколоченными окнами. Нынче много в нашей слободке заколоченных домов. Почитай, все уехали: кто в Сибирь, кто в Вятскую губернию. Лошадей меняли за пуд хлеба.

— Кому меняли-то? — спросила Надя.

— Как кому? Богатые-то остались, у них запасы хлеба, а скотины всякой набрали задарма. Они такому случаю радуются да подсмеиваются над бедными: «Что, наработались при Советской власти? Теперь с голоду подыхаете». А что Советская власть сделает, если во всю весну ни единого дождичка не выпало?! И молебствовать ходили на родник к поповскому саду, и утопленников отливали. А нет, ничего не помогло, земля вся истрескалась, выгорела, как зола.

— Глупости, — сказала Надя, — кости покойников не дадут никакой влаги.

— Знамо, чай, так, а что с попом да с народом сделаешь...

Надя вздохнула и задумалась. Перед се глазами, как во сне, поплыли картины Волги и прошлые дни.

Ильинична чувствовала себя в Надиной квартире как дома, но в голове все время вертелся вопрос: хоть бы повенчались, что ли, или в загсу сходили. Однако спросить Надю стеснялась.

Надя, видимо, догадалась. И решила сама сказать:

— Мамаша, ты, наверное, еще не знаешь, а мы ведь с Васей расписались.

— Слава тебе, господи, — перекрестилась Ильинична. — Дай бог вам счастливой жизни, — и расцеловала невестку.

— Вот они, с чаю-то целоваться вздумали, — смеясь, сказал вошедший Чилим. — Помогите лучше хлеб с телеги сгрузить. Из соседних квартир вышли во двор. Даже нелюдимый старый холостяк бухгалтер и тот высунулся из окна по пояс, кричал:

— Эх, Василий Иваныч, какой ты счастливый! Да если бы я имел столько хлеба, несмотря на мою корявую физиономию, непременно женился бы на самой знатной барыне.

— Съезди на Каму и ты привезешь, — тоже пошутил Чилим.

— А оброс-то, как дикий человек, — заметила Надя.

— На лаишевской пристани чуть было не побрили, спасибо Мулькову — выручил из беды...

Василий рассказал историю своей поездки.

— Больше я тебя никуда не пущу, — сказала Надя. — Да я и сам-то не очень собираюсь.

Увидя привезенный хлеб, Ильинична перекрестилась.

— Слава тебе, господи, — затем обратилась к сыну. — Иди скорее обедай.

— Подожди, мама, вот я побреюсь да умоюсь.

— На вот, переоденься. Весь в муке, как мельник, - сказала Надя, подавая мужу рубашку.

Загорелый, чисто выбритый, в новой рубашке, Чилим, садясь за стол, спросил:

— Чего это вы давеча вздумали целоваться? Меня, что ли, увидели, обрадовались?

Ильинична подошла к Васе и, целуя в щеку, промолвила:

— С законным браком, сынок.

— Ах, вот они что вспомнили, — рассмеялся Василий. — Свадьба-то прошлый год была. Два самовара тогда чаю выпили. Горько, конечно, не кричали, чай-то с сахаром пили. Только один дядя все надоедал, сядет рядом с молодушкой, а меня заставляют выкупать, а я не знаю, что делать, как ее выкупать. Хорошо мой друг напомнил: «Целовать, говорит, надо».

— А кого? — спрашиваю.

— Ну, конечно, говорит, не дядю.

Надя, вспомнив свадьбу, до слез рассмеялась.

Глава пятая

На второй день после приезда с Камы Чилим долго валялся в постели, болтая с сыном. Надя ушла на работу, а Ильинична была все время на кухне.

— Вставайте завтракать, хватит вам нежиться да обниматься, — входя в комнату, проворчала Ильинична. — Бабенка одна работает, а вы, два мужика, лежите.

Сережа вскакивает с постели, бежит к бабушке и кричит:

— Бабушка, бабушка! Я тоже мужик!

— Вытри нос-то, мужик, — ворчит она.

— Чего ты, бабуся, на меня сердишься? Когда я вырасту большой, тоже буду работать, — тихо говорит Сережа, вытирая нос.

— Милый ты мой, — обнимает и целует Сережу Ильинична. — Да разве это я сказала? Горе мне не дает покоя. Мать твою жаль, мучается она с нами.

— А чего ее жалеть, мамку-то, она у меня хорошая, все умеет делать. Вот погляди, какую мне рубашку сшила, — показывает вельветовую курточку Сережа.

— Да, что и говорить, мастерица на все руки, без дела не просидит, а вот отец-то твой без работы шляется.

— Хватит, мама, и я скоро буду работать, да и тужить пока не о чем, хлеб у нас есть, — сказал, вставая, Чилим.

Вечером того же дня Чилим отправился к Маслихину — узнать насчет работы; Маслихин обещал помочь.

— Прохор Федорыч дома? — спросил он женщину, открывшую ему дверь.

— Проша, тебя! — крикнула она, пропуская в дверь Чилима.

— А, Василий Иваныч! Здорово, друг. Познакомься с моей Федосьей Андреевной. Та самая, о которой тебе рассказывал, — добавил он.

Чилим поклонился и молча пожал ей руку.

— Заходи, присаживайся. А я, было, к тебе собрался, да хорошо, что ты сам пришел. Вот какие дела-то, Вася: завтра наш представитель идет на биржу труда набирать рабочих на временные, сезонные работы. Наша станция расширяется, устанавливаем третью турбину на три с половиной тысячи киловатт. В городе планируются большие работы по прокладке кабельных линий подземной электросети и оборудованию трансформаторных пунктов. Ты на учете биржи труда состоишь?

— Давно записался.

— Вот так, значит, Вася, я напомню нашему представителю, чтоб тебя записал первым.

— Буду вам премного благодарен.

— Завтра обязательно устроишься, пусть на первый случай чернорабочим, это не важно, а важно то, что ты будешь работать. Ты ведь связист, тебе легко будет выучиться и на электрика. А это дело у нас новое, оно только еще развивается, работы будет непочатый край, Вот так, Вася, завтра с утра вали на биржу.

Чилим распростился с Маслихиным и в самом веселом настроении вернулся домой.

На следующий день Василию долго пришлось на бирже труда ждать представителя электростанции. Наконец, он явился, и сразу же был атакован со всех сторон. Многие желали попасть к нему в список, который был невелик, да и наполовину заполнен заранее. Но Чилим был записан первым, как и говорил Маслихин.

Плохо спалось в эту ночь Василию. Он все думал, как устроится на новом производстве. Надя тоже не спала.