Страница 4 из 16
Видно, что им до страданий моих дела нет!»
Ждал с нетерпеньем Зевес у себя сицилийца:
«Скоро ль придёт во дворец Огневластец земной?
Кто он такой, что нисколько не чтит Олимпийца?
Не поступал никогда и никто так со мной!»
59
Вдруг ожиданье нарушил Гермес быстроногий:
«К вести отрадной прислушайся, добрый отец!
Скоро заявится к нам рукодельник убогий,
Организовано мною!» – промолвил хитрец.
«Кто ж на земле оказался Гермеса умнее,
И для кого мощь Ареса совсем не страшна?»
«Он, если честно, меня и Ареса сильнее,
Но, я уверен, не ведает силы вина!»
60
И рассказал сын отцу о намеченном плане:
«Бог виноделия быстро идёт к кузнецу
И убедит он творца в пьяном дружеском стане
В том, что он сам собирался поехать к дворцу!»
«Там будет длительный пир? До чего ж это кстати!
Есть на земле у меня небольшие дела…
Я ненадолго уйду и вернусь на закате» —
Вымолвил Зевс, бойко сдвинув корону с чела.
61
А на Сицилии в эти ночные мгновенья
Гости поспешно устроили радостный пир,
Пляски менад под звучание громкого пенья
Видел впервые за годы свои ювелир.
Лишь Прометей был тогда в стороне от веселья —
Сидя на камне, с тоскою смотрел на творца:
«Ум затуманит приятелю бог виноделья
И убедит отправляться в покои дворца…
62
Юный Дионис не пьёт, а поёт, словно пьяный,
И не жалеет для друга похвал и вина,
А мой приятель, безумством уже обуянный,
Скоро качаться начнёт посильнее челна!
Рядом с Гефестом сидит молодая менада,
Звонко смеётся, кладёт в рот ему виноград.
Много ли юноше ласк и внимания надо?
С нею поехать на гору приятель мой рад!»
63
Ночь отступала пред Эос, как снег пред весною,
Выпала в поле зелёном обильно роса,
Спал изнурённый Гефест под огромной сосною,
Но не смолкали весёлых менад голоса.
Вспомнил лукавый Дионис уже на рассвете,
Что не доставил Гефеста в покои дворца,
Долго искал кузнеца и нашёл в очерете:
«Умная дичь никогда не идёт на ловца!»
64
Вскоре туда прискакали хмельные сатиры,
И принесли, хохоча, на себе бурдюки:
«Разве не пьют по утрам кузнецы-ювелиры?
С ними, великий Дионис, умрёшь от тоски!»
Сразу проснулся кузнец от толпы голосящей,
Только была голова у него тяжела…
Килик вина поднесли, как нектар настоящий,
И подогнали сатиры большого осла.
65
«Ох, до чего же хитры у царя виноделы! —
Быстро подумал, увидев игру, Прометей. —
Вот и покинул мой друг островные пределы,
Не избежал он расставленных Зевсом сетей…»
В утренней дымке над морем сокрылась орава
Шумных и пьяных сатиров и голых менад.
Так над строптивцем непьющим свершилась «расправа» —
Вскоре осёл был у стен олимпийских палат.
66
К тронному залу Гефест шёл тяжёлой походкой,
Гордо Дионис шагал позади кузнеца,
Остановились они пред женой-сумасбродкой,
Не обращая вниманья на злобу лица.
«Что там вещал мне Дионис о плене царицы?
Мол, не открою на кресле чудесном замки?» —
Щёлкнули мягко они от движенья десницы,
Нежно коснулся Гефест материнской руки…
67
Стоя в проёме дверей, видел Зевс эту сцену,
Быстро вернувшись к престолу ни свет, ни заря:
«Сын не напрасно подверг мать жестокому плену —
Будет Аргея ценить и детей, и царя!»
Первая любовь
68
Рад был Зевес возвращенью наследника трона,
Нравились явно ему кузнеца простота,
Схожесть с царём, и глаза, словно синь небосклона,
Сила, смекалка и даже его хромота.
Не замечал металлург лицемерия Геры:
Думала мать, восхваляя его при царе:
«Первенцу Зевс уделяет вниманья сверх меры,
Лучше б сидел тот безвылазно в горной норе!»
69
Но простодушный кователь не видел презренья
И обретённой семье был безудержно рад.
Геру простил он давно, прямо в то же мгновенье,
Как отключил полонивший её автомат.
Жизнь потекла на Олимпе стократ интересней:
Стал украшать ювелир помещенья дворца,
Радовал общество Феб каждый день новой песней,
В коих чудесно воспел он талант кузнеца.
70
Зевс мастерскую позволил создать на вершине,
Так, чтобы та не разрушила весь пантеон.
Кузницу быстро построил сын в горной «брюшине»,
Где мастерил украшенья прелестницам он.
Многих красавиц он видел под твердью гранитной,
Очаровала Гефеста богинь красота,
Быстро он стал для бессмертных фигурой солидной,
И никого не смешила его хромота.
71
Славный царевич трудился и нощно, и денно,
И отдыхал по привычке уже по утрам —
Чтобы творить возле горнов всегда вдохновенно,
Он незаметно для смертных бродил по горам.
Стал собирать драгоценные камни в ущельях,
Чтоб угодить своенравной царице богов:
«Будет прекрасней любимая мать в ожерельях
Из янтаря, изумрудов, морских жемчугов!»
72
Дивные цепи из злата, колье и браслеты
Юноша вскоре сложил в превосходный ларец —
Радугой яркой сверкали на нём самоцветы,
Было не стыдно такой принести во дворец!
Встретила юношу мать со скучающим видом,
Радостью вспыхнула, только подарок узрев:
«Завидно будет Киприде и всем нереидам,
Я буду в злате прекрасней нетронутых дев!»
73
Первенец молча покинул покои царицы:
«Видно, с чудесным ларцом я пришёл невпопад —
Встретила сына она взглядом сонной волчицы,
Словно я в скуке безмерной её виноват…»
Юноша, думая, шёл по большой анфиладе.
«Эй, ювелир, в тронный зал загляни – ждёт Зевес!»
Голос знакомый Гефесту послышался сзади,
Вспомнил кузнец, с кем не тратил он лишних словес.
74
В зал он ступил, и увидел отца изнурённым,
Царь потирал мокрый лоб и седые виски,
Вмиг притворился кователь Гефест присмирённым,
Зная от друга про тяжесть отцовской руки.
«Слушай, мой сын, отвлекись от игрушек на время,
Знаю, что в мире нет равных тебе в мастерстве!
Можешь рассечь аккуратно властителю темя? —
Кто-то живёт беспокойно в моей голове!»
75
«Времени мало займёт это, Тучегонитель,
Но инструмента пока подходящего нет!
Будет изъят мной сегодня назойливый житель!»
«Вот и узрим, кто в моей голове был пригрет!»
Нужное в кузнице мастер нашёл средь поковок
И углубился в свой труд, хоть болела стопа.
Долго его крепкий молот не знал остановок —
Сделан топор был из золота в виде серпа.
76
Зевс умолчал о любовных своих похожденьях —
В тайне хранил он измены от юных сердец…
Молодость часто витает в святых заблужденьях,
И не поймёт этих мыслей ни царь, ни мудрец.
«Разве могу я поведать о дивной Метиде,
Что подарила безумную страсть мне в ночи?
Дети порой остаются надолго в обиде
От осознанья того, как отцы горячи!
77
Не расскажу никому я про дочь Океана
И промолчу, что ребёнка носила она…» —
Воспоминанье о ней захлестнуло тирана,
Словно рыбацкую лодку большая волна:
«Мойры, великие Мойры! Вы – судеб царицы,
Коим неведомы жалость, любовь и обман!
Что ж не закрыли дорогу мне к сердцу девицы?
Я окунулся в любовь, как в запретный лиман!
78
Поздно сказали, что дева подарит мне сына,
Он предначертанно свергнет с престола меня!
Это была для плененья Метиды причина,
Больше она не узрела ни ночи, ни дня —
Деву в себя поглотил, уподобившись Крону,
Не дожидаясь явления свету дитя.
Ныне Гефест с топором должен влезть под корону —
Боль в голове истерзала меня, не шутя!»