Тополиный пух

Вячеслав Иванович вызвал свою машину с водителем, они погрузились и весь путь до Ленинского проспекта, до Костиного дома, проделали практически молча, изредка перебрасываясь незначительными репликами. А когда вышли и остановились у подъезда, чтобы пожать руки и пожелать спокойной ночи, Костя с хитрецой сказал им:

— Ладно уж, поезжайте, я ведь не обижаюсь на вас, ребятки. Но ты сам, Саня, вспомни, цитировал когда-то одного из своих приятелей: «У меня, может, и немного принципов, но те, что есть, мне дороги». Твои же слова практически, не забывай их. А обсудить? Да обсуждайте себе сколько угодно!

И он ушел в подъезд.

— Вот же зараза какая! — засмеялся Грязнов. — Все равно сделает так, что последнее слово останется за ним! Ну, Костя! Уважаю…

— А ты понял, что он нам втолковывал? — спросил вдруг Турецкий.

— Саня, ты меня пугаешь. — Вячеслав посмотрел на друга с подозрением и даже на шаг отступил. — У тебя остались еще сомнения?

— Обменяемся?

— Давай, только выпить хочется. А в машине — ни слова, водила у меня новый.

— А старого, Борьку, куда девал?

— На повышение пошел. Начальником колонны сделали. Им сегодня возить генералов — не велика радость. Режима никакого, удовольствия — тоже немного, вот и…

— Понятно.

— Да ничего нам в их жизни непонятно! — словно разозлился Грязнов.

— Преувеличиваешь, старина, — Турецкий хлопнул Славку по плечу. — Просто люди хотят нормальной, спокойной, семейной, ну да, и семейной жизни, а не такой, как у нас с тобой. Ни дня ни ночи, вот и перехватываем подвернувшуюся удачу фактически на бегу. А удача она или просто так, нечто, и сами не знаем.

— Э-э, брат, куда тебя потянуло! Бегом домой, сейчас лечить буду!

— А ты понял, что сегодня сделал Костя?

— Все понял, ну чего ты, стоять здесь будем? Поехали!

— Сейчас, закончу мысль. Он показал нам с тобой, Славка, дуракам набитым, что, играя в азартные политические игры, нельзя делать сомнительные ставки. Пусть мы с тобой где-то уверены в их подлинности. Но если один процент даже из тысячи остается сомнительным, в проигрыше можно не сомневаться. Госпожа удача, когда игра идет уже по-крупному, способна выкинуть такой фортель, что только диву даешься! Вспомни, сколько раз мы прокалывались на таких мелочах, о которых и рассуждать-то было неловко… смешно. А ведь было — никуда от этого не денешься. К сожалению, Костя прав. Но это не значит, что я готов опустить руки.

— Ага, меня ты уже в расчет не берешь? — подколол Грязнов.

— А куда я без тебя? — Турецкий пожал плечами.

— Ох и мудрые вы, блин, с ним оба! Куда уж нам — простым мужикам, крестьянам!

4

Меркулов, поднявшись к себе в квартиру, выглянул в окно и увидел внизу стоявших у подъезда Турецкого с Грязновым. Они что-то обсуждали, жестикулируя при этом. Долго стояли, видно, говорили о чем-то серьезном, не о пустяках. Хотел было помахать им рукой, окликнуть, но передумал, а вместо этого сказал жене Леле, что сыт, ужинать не будет и ему надо срочно сделать один очень важный служебный звонок.

Он удалился в свой кабинет, сел к телефону и позвонил в справочную службу. Назвал пароль, и ему немедленно выдали номер домашнего телефона Степанцова.

Потом посмотрел на часы — звонить еще не поздно, десяти нет. Константин Дмитриевич по старой московской привычке полагал, что звонить, если ты заранее не условился, после десяти вечера в семейный дом крайне неприлично. К сожалению, многое, что считалось прежде неприличным, стало позже нормальным явлением, и если бы это касалось одних телефонных беспокойств!

— Константин Дмитриевич? — удивился Степанцов. — Вот не ожидал! Что-нибудь важное случилось?

— Мне Турецкий доложил о вашей просьбе, что ли, не знаю, как назвать это предложение… Я не поздно, извините, ради бога?

— Да какое поздно? Вечерняя жизнь только начинается, звонками одолевают.

— И чего хотят от вас? — словно не понимая, спросил Меркулов.

— Да чего? Одного. Активной реакции. Демонстрации каких-то решительных действий, сами понимаете…

— И кто предлагает, если не секрет?

— Доброжелатели в основном. Те, кто по десять лет не звонили, а тут, видишь ли, вспомнили, что есть такой юрист, бывший сокурсник… сослуживец… Сочувствуют. И поголовно все советуют плюнуть и растереть, понимаете ли. Собака, мол, лает, а наш караван-то идет… Я вот и подумываю, а не прекратить ли нам, в самом деле, эту ненужную возню? Потому, собственно, и звонил Александру Борисовичу. А вы, Константин Дмитриевич, со мной не согласны? Или как мне прикажете трактовать ваш звонок, коллега?

— Ну, если вы считаете, что защита чести и достоинства человека — это, в общем, мышиная возня, тогда, наверное, вы абсолютно правы. Но у меня тут возникло одно затруднение личного, так сказать, порядка. Если позволите и у вас есть несколько свободных минут, я хотел бы обсудить коротенькую информацию. Но предупреждаю заранее, все, что будет между нами сейчас сказано, должно немедленно умереть. И никаких ссылок, никаких намеков либо там подтекстов, этаких, знаете, вопросов с подковырками быть категорически не должно. Иначе мы можем очень крепко навредить.

— Господи, да кому, Константин Дмитриевич? Вы так таинственно и издалека начали, что у меня легкий мандраж в коленках приключился, — меленько, с заметной опаской, засмеялся Степанцов.

— А вы присядьте на стул либо в кресло. Что там у вас под рукой?

— Полагаете, надо? — уже серьезно спросил Степанцов.

— Вы один, надеюсь?

— Сейчас, только дверь прикрою… Ну, внимательно слушаю, — сказал Степанцов после короткой паузы. — Уж не томите, выкладывайте, что у вас? Какие проблемы? Полагаю, не такие, которые двое взрослых и опытных юристов не смогли бы успешно разрешить?

Он снова пробовал шутить. Ничего, сейчас охота пропадет…

— Ответьте мне, Кирилл Валентинович, на один коротенький вопрос так же коротко — да или нет, а потом я вам объясню смысл своего вопроса, идет?

— Слушаю.

— Вы в последнее время — ну, месяц, два, может, полгода — бывали в каких-нибудь, мягко говоря, сомнительных местах, где вас могли видеть и запечатлеть, так сказать, на память?

— Понимаете… — тянул с ответом Степанцов, — я бы разбил ваш вопрос на два: бывал ли? Бесспорно, да, и не раз. Но вот термин «сомнительное» я бы, пожалуй, исключил вообще. В сомнительных местах я никогда не бываю, Константин Дмитриевич.

— Хорошо, уточню вопрос. Предположим, место, в котором вы оказались, было вовсе и не сомнительным на первый взгляд, но вот ситуация сложилась двусмысленная.

— Ну, пример, пожалуйста, если вас не затруднит?

— А если я вам поясню одним анекдотом, до которых большой любитель и мастер их рассказывать, кстати, Александр Борисович?

— С удовольствием послушаю, — оживился Степанцов. — Пристойный, полагаю, анекдотец-то?

— Вполне, — усмехнулся Меркулов, — правда, я не очень умею их подавать. Не помню, с чем связана игра слов, но суть в двух вопросах и двух ответах на них. Вопрос: «Что вы скажете по поводу того, что ваша Танечка ходит к попу?» Ответ: «Танечка у нас верующая, и очень хорошо, что батюшка проводит с нею постоянные душеспасительные беседы». Другой вопрос: «А что вы скажете, когда узнаете, что поп ходит к вашей Танечке?» Ответ: «О, это совсем другое дело!» Может, тут чего-то не хватает, не помню, но смысл таков. Вот я и хочу вам сказать: первый вариант сомнений у нас с вами не вызывает, а как быть со вторым? Ну, к примеру, пошел человек в баню — разве это плохо? Наоборот, очень полезно для здоровья!

— А при чем здесь баня? — сразу насторожился Степанцов. — Что вы хотите сказать?

— Ровным счетом ничего, кроме того, что это может быть не баня, а, скажем, загородный ресторан, еще какое-нибудь место, которое иногда называют «злачным». Что, не припоминаете ничего, что мы могли бы обсудить?

— Нет, — категорическим тоном ответил Степанцов. — Подозревать меня — это, скажу вам… Константин Дмитриевич, просто… нелепо, извините. Это ведь все равно что пересказать содержание того пасквиля, вы не находите?