Тополиный пух

— В том-то и дело, что не нахожу, — печально заметил Меркулов. — Ну, рад за вас.

— И это все, ради чего вы звонили? — прямо-таки изумился Степанцов.

— Нет, не все, разумеется. Поскольку расследование началось с официального поручения генерального прокурора, то вы, как юрист, знаете, что его прекращение должно также основываться на официальном документе — вашем письменном заявлении: И если вы настаиваете на прекращении, милости прошу прислать свое заявление. Можно на имя генерального, можно и на мое. Всего вам доброго. Еще раз извините за поздний звонок.

— Погодите, а для чего анекдот? Смысла не уловил.

— Да какой там смысл? Так, анекдот перед сном — чтоб крепче спалось. Но если вам вдруг что-то припомнится, придет в голову, не забудьте моих предостережений, ибо все вами высказанное на сей счет может быть немедленно использовано против вас же.

— За предостережение — спасибо, но… хорошо, я, пожалуй, поразмышляю над вашими словами, хотя… вряд ли. Нет, не думаю. Тогда уж я, наверное, и с заявлением не буду торопиться, ваши слова относительно… чести там, достоинства… они искренние, спасибо. Доброй и вам ночи.

— Доброй! — воскликнул Константин Дмитриевич коротким гудкам в телефонной трубке и шмякнул ее на место. Аппарат был еще советских времен, с диском, а не современными кнопками, в которые без очков и пальцем-то не попадешь, и все в нем было, вообще, сделано по-старому, солидно, на совесть — словно специально для таких вот ситуаций: швырнул со злости, а не разбил.

Степанцов же был в полной растерянности. Любого вопроса мог ожидать он от Меркулова, но не такого. «Сомнительные места»? А с какой стати? Ах, ну да, ведь в статье упоминалось о том, что он якобы посещал модные в недалеком прошлом сауны со специфической обслугой. Ну, было, конечно, может, пару-тройку раз. Но когда — уже и не упомнить. Да и вряд ли смог бы он тогда отказаться от участия в тех компаниях, когда собирались избранные, можно сказать, партийная элита. Дело настолько прошлое, что вряд ли сегодня кто-то об этом помнит что-то конкретное. А обвинения вообще — пустое место, напрасная трата времени. Так что и сам факт публикации подобного обвинения он спокойно относил в разряд банальных завистливых сплетен. Правда, когда они появляются, вот как сейчас, не вовремя, возникает и опасный резонанс. Но от такого обвинения можно, в конце концов, отмахнуться, потребовать представить неопровержимые доказательства, которых не может быть, как теперь говорят, по определению. Фальшивки — это сколько угодно, но для этого имеются опытные эксперты…

Неужели Меркулов не верит ему? Но почему вдруг? Нет, этого быть не может, не должно…

И тут словно осенило. А не мог ли какую-нибудь гадость в этом смысле подбросить ему Федор? Ведь он так настойчиво призывал его в сауну, в бассейн, где наверняка плескались те девицы. Ну, то, что Федор — известный провокатор, ни для кого из тех, кто его знает, не секрет. Работа всю жизнь была такая. Спровоцировать человека, подставить, привязать его к себе и доить, как корову, самая их забота…

Но ведь Федор просил о помощи! И Кирилл, кстати, не забыл просьбы, нашел возможность уже на другой день встретиться с Аликом, студенческим еще товарищем, а ныне заместителем министра по природным ресурсам, который как раз и занимается вопросами нарушителей природоохранного закона. Степанцов попросил того о чисто дружеской услуге — не разрушать домов в поселке Новотроицкое, что на Клязьминском водохранилище. Тот откровенно рассмеялся и сказал, что ему и в голову не пришла бы такая дикая, сумасбродная мысль. Смысл же их «операции», как он сказал, был в том, чтобы припугнуть малость совершенно оборзевшую публику, постараться ввести ее в границы хотя бы примерной законности, ну, может, убрать там две-три бани, что вообще возле уреза воды выстроены, чтоб заодно и окрестных жителей утихомирить. А жестких репрессий не будет, да и какой сумасшедший их сегодня позволит?

Степанцов и успокоился — не о чем, значит, волноваться. Даже позвонил Кулагину и сказал, что все устроилось, никого сносить не будут. А потом он же помнил, что у Кулагина баня прямо в доме, в подвальном этаже, значит, ничего ему лично и не грозит. Поэтому уж от Федора он никак не мог ожидать каких-нибудь гадостей в свой адрес. Но тогда почему именно про баню упомянул Меркулов?

Кириллу Валентиновичу были памятны «банные похождения», как их назвали в прессе, своих коллег, не забывал он и чем те дела закончились. Не расстреляли, не казнили, но опозорили на весь божий свет, а это другое дело, хотя стыд, говорят, не дым, глаза не выест. По-прежнему живут люди в свое удовольствие, еще и приличные посты занимают, и кто теперь вспоминает о том, что было когда-то? Да никому это неинтересно…

Проще всего было, конечно, набраться решимости и позвонить Федору. Но едва появлялась эта мысль, почему-то начинало безумно болеть сердце, словно Кирилл действительно совершил страшное преступление, за которое его хотят казнить. И дело всего лишь за тем, когда появится палач.

И вдруг пришло в голову: вот оно откуда название взялось — «Требуется палач»! Совесть, что ли, должна человека замучить? Но при чем здесь совесть, если ты не виноват и твердо в этом уверен? В чем же тогда причина? В предупреждении Меркулова?

А кому нужно это его, Степанцова, письменное обращение в Генеральную прокуратуру? Одно дело — действительно попросить защитить свою честь и достоинство, что он, собственно, и сделал, а совсем другое — официально заявить, что, мол, меня устраивает сложившееся положение. Не стану я судиться с каким-то подонком, прощаю его, потому что Бог велел прощать врагов своих. Или он не велел, а рекомендовал? Но такой гуманизм в наше время в самом деле хуже воровства. Тут Меркулову в логике не откажешь…

Вот поэтому и не станет он писать никаких прошений, пусть все идет своим чередом. Турецкий, похоже, не шибко старается, хотя и говорит, что уже нашел анонимщика. Ну и пусть его! Нашел? Значит, ему и допрашивать. Так что, может, дело и уладится либо просто сойдет на нет, когда они сами поймут, что возиться ним — только зря свое дорогое время растрачивать.

И снова не давала покоя мысль: почему Меркулов упомянул в первую очередь все-таки именно баню? Особенно в контексте «злачного места»? Нет, этот вопрос, видно, так и не даст ему сегодня спокойно заснуть…

Глава седьмая ПУТЬ К ИСТОКАМ

1

Не было тех слов, с помощью которых Александр Борисович мог бы выразить свое искреннее изумление, когда он наконец вернул трубку на телефонный аппарат. Любой поворот судьбы мог бы предположить, но только не такой. И было чему изумляться — в тридцать четыре года человек, точнее, вполне еще молодая и очень сексапильная женщина сделала неожиданный рывок в карьере и заняла пост заместителя генерального прокурора Соединенных Штатов Америки! Такое просто не придумаешь. Но оно так и было. Ведь никогда не стал бы старина Пит обманывать без серьезной на то причины своего друга и соратника Алекса Турецки! Но то, о чем он только что поведал, было поистине уму не постижимо…

Развивая предложение Меркулова загодя подготовиться к зарубежной командировке, Александр Борисович первым делом, естественно, позвонил в Германию, в небольшой и очень опрятный баварский городок у подножия Швейцарских Альп, который назывался длинно и непривычно для русского уха— Гармиш-Партенкирхен. На этом альпийском курорте, куда с удовольствием приезжают со всей Европы, включая и Россию, богатые люди, чтобы покататься на горных лыжах и попить необычайно приятного белого вина, которое производится в окрестностях, среди прочих достопримечательностей был расположен и Международный учебный центр, где готовили специалистов высшей квалификации по борьбе с терроризмом. Со дня основания и по сей день, то есть уже примерно на протяжении десятка лет, этой секретной школой руководит американский генерал в отставке Питер Реддвей, большой друг Александра. Одно время Турецкий был даже заместителем Пита и с постоянным успехом читал «студентам» лекции о следственной практике.