Харама

— Приподними ее за руку, Рафаэль.

При свете, падавшем из закусочных, вода в реке вновь обрела глинистый оттенок, тот самый красноватый тон, какой был днем. «Господи, какое несчастье!» — вздохнула какая-то женщина. Паулина прижалась к Себасу. Вдруг, словно испугавшись чего-то, обернулась. Позади — темная стена деревьев, притихшая роща, а дальше — мост, луна мирно светит на кирпичи сводов; по насыпи, прорезающей пустошь, кто-то ехал верхом. Негромко попросили посторониться: появились две треуголки, жандармы пробирались сквозь толпу. Они подходили к тому месту, где на песке лежало тело Луситы.

Кто-то выслушивал ее. В первом ряду полукруга стояли дети, мальчики и девочки уставились на обнаженное тело утопшей. Мокрое тело, положенное на бок, блестело в лунном свете. Лица не было видно, оно оказалось в тени и к тому же закрыто волосами.

— Не толкайся, ты! — сказал один мальчишка.

— Это не я, меня тоже толкают…

Дети пятились назад, насколько могли, будто боялись переступить невидимую черту на песке, как бы незримый круг смерти.

Жандармы вошли в круг, бросили беглый взгляд на труп.

— Почему с ней ничего не делают? — сразу же спросил жандарм постарше, обращаясь к пловцу, которого звали Рафаэлем.

Тотчас поднялся другой, тот, который выслушивал, и сказал, откинув со лба мокрые волосы:

— Бесполезно. — Он все еще тяжело дышал. — Я — студент-медик.

— Понятно, — сказал жандарм. Он снова взглянул на труп, снял треуголку и покачал головой: — Вот несчастье. Такая молодая. А каково родителям?

Тито стоял впереди, руки его висели, как плети. Рядом с ним — Паулина, она искоса глядела на Луситу, словно боялась повернуться к ней лицом, руку она положила на плечо Себасу.

— Кто-нибудь знает ее? — громко спросил жандарм, снова надевая треуголку.

Через несколько секунд услышал рядом:

— Мы.

— Вы оба?

— Мы трое, вот еще он.

Жандарм посмотрел на Тито, который машинально ткнул себя пальцем в грудь.

— Она приехала с вами, правильно?

— Да, сеньор.

— Невеста? Сестра?

Они отрицательно покачали головой.

— Значит, друзья, — заключил жандарм, рубанув ладонью воздух.

— Да, сеньор, — сказал Себас.

Паулина задрожала и заплакала в голос, уткнувшись в грудь Себаса. Разговоры в толпе стихли, словно люди хотели получше расслышать плач, они вставали на цыпочки и вытягивали шею, силясь разглядеть, кто там плачет. Пловцы глядели в землю. Пожилой жандарм вздохнул:

— Такие дела…

Второй жандарм глядел на полураскрытую ладонь Луситы и носком сапога касался ее пальцев. Пожилой сказал уже твердым голосом:

— Та-ак… Значит, вы трое никуда отсюда не уходите, ясно?

Потом обернулся к пловцам:

— Теперь вы и вот этот молодой человек, который говорит, что учится на врача, также будьте добры остаться. И еще… кто-нибудь из тех, кто присутствовал при этом. — Он оглядел полукруг. — Ну, вот вы двое. Ладно, пусть четверо, хватит. Я прошу вас остаться и дать показания судебным властям.

Затем, повысив голос, обратился к толпе:

— Остальных прошу разойтись! Расходитесь по своим местам все, кого мы не пригласили остаться! Пожалуйста, освободите берег! По своим местам!..

Он дважды хлопнул в ладоши. Молодой жандарм встрепенулся и пришел на помощь товарищу.

— Проходите, проходите, пошевеливайтесь… — И стал легонько подталкивать в спину тех, кто стоял поближе.

— Я же и так ухожу, зачем еще толкать.

— Поторопитесь, поживей.

Народу уже оставалось немного, последние человек сорок уходили в темноту рощи. Девять человек — два жандарма, четыре пловца, Тито, Паулина и Себастьян — остались на берегу, возле тела Луситы, освещенные светом фонарей у входа в закусочные на противоположной стороне узкого рукава реки. Еще мокрые полуголые тела белели на свету, а в тени казались совсем черными. На дамбе теперь виднелось лишь шесть-семь силуэтов. Пожилой жандарм посмотрел на Тито и Себастьяна и сказал:

— Вот что, послушайте, — пусть от каждой группы по одному человеку сходят за своей одеждой и одеждой товарищей, чтобы все оделись.

Один из четырех пловцов посмотрел на свои мокрые, прилипшие к телу брюки.

— Да, и кто из вас пойдет, — добавил жандарм, обращаясь к Себасу, — пусть захватит все вещи пострадавшей, понятно?

Паулина, совсем обессилевшая, опустилась на песок. Села, поджав ноги, и все плакала, но уже потише, уткнувшись в колени Себастьяна. Снова открыли водоспуск, загрохотала вода. Из рощи донесся громкий голос, звавший Тито и Луситу. Это был Даниэль, меж деревьев показалась его тень. Подбежав, остановился как вкопанный у трупа.

— Это Луси… — пробормотал он. Поднял голову, увидел Тито: — Тито!

Тот подошел к Даниэлю и обнял его:

— Даниэль, будь оно проклято, Даниэль!..

Он прислонился лбом к плечу товарища и стонал от горя и ужаса.

— Зачем надо было этому случиться?.. Совсем недавно мы там, втроем… А теперь видишь, что случилось, будь оно проклято!.. А матери, что мы скажем ее матери? Что мы скажем ей, Даниэль? Что?..

Даниэль глядел из-за плеча товарища на тело Луси и молчал. Снова послышался плач Паулины. Пожилой жандарм подошел и оторвал Тито от плеча Даниэля.

— Держись, парень. Случилось несчастье, надо его пережить. Будьте мужчинами. Возьмите себя в руки и ступайте за вещами, идите. Еще простудитесь, схватите воспаление легких, кому это надо. Ступайте. И возвращайтесь побыстрей.

Тито отвернулся и вытер слезы ладонями, потом он и Даниэль пошли за вещами. По дороге к ним присоединился Рафаэль, он молча шагал рядом с Даниэлем. В роще, должно быть, никого уже не оставалось: не слышно было голосов, под деревьями царила тьма, лишь кое-где белели пятна лунного света, пробивавшегося в просветы между деревьями. Вдруг меж стволов шевельнулась человеческая тень: «Эй, это вы?»

— Это я, Хосе Мариа, — откликнулся Рафаэль. Затем повернулся к Тито и Даниэлю: — Наш товарищ, если надо будет вам помочь, позовите.

— Спасибо, — сказал Даниэль. — Управимся.

— Как хотите.

Рафаэль остался с товарищем, Тито и Даниэль пошли дальше.

— Ну, что там? — спросил Хосе Мариа.

— Мы ее вытащили мертвой.

— Это я уже знаю. А эти кто такие?

— Надо все собрать и нести туда.

— Да скажи, кто эти ребята?

— Эти двое? Они приехали вместе с утонувшей. Совсем растерялись.

— Представляю себе. А как это случилось?

— Слушай, потом будешь расспрашивать. Сейчас надо собрать все вещи и отнести туда.

— Все? А почему все? Они что, сами не могут прийти?

— Не могут, конечно, не могут. Понимаешь, нас четверых жандармы попросили дать показания судебным властям.

— Так бы и сказал. А то — откуда мне знать? Ну, тогда это дело долгое, пока они выполнят все формальности…

— Наверно.

Они подошли к месту, где лежали их вещи.

— Слушай, нам хоть разрешат позвонить домой?

— Думаю, разрешат. Ну, Хосе Мариа, давай собирать шмутки.

Тито и Даниэль не сразу отыскали место, где провели день, они заплутались в темноте. Потом Тито зацепился за что-то ногой, слабо блеснул алюминиевый судок.

— Здесь, я нашел.

Прислонившись к стволу дерева, под которым они сидели втроем, он опустился на землю. Подошел Даниэль:

— Ты что, Тито?

Тот лежал ничком, уткнувшись в ворох одежды.

— Ну вот, опять? Вставай!

— Больше не могу, Даниэль, клянусь тебе, не могу, я совсем развалился…

Даниэль наклонился и потряс его за плечо:

— Ну, соберись как-нибудь, что теперь поделаешь, думаешь, другие не переживают?

— Другие! Ты же не знаешь, ты ничего не знаешь! Ничего!.. В жизни ноги моей не будет в этом месте, клянусь тебе! Никогда не стану я купаться в этой чертовой реке! Я ее ненавижу! Ты слышишь, Даниэль, никогда, проживи я хоть сто лет!..

Голос его звучал глухо, он говорил, уткнувшись в одежду.

Когда Тито и Даниэль пошли за вещами, пожилой жандарм сказал молодому:

— Слушай, прежде всего я схожу тут неподалеку, позвоню, чтобы приехали власти, понятно? Ты оставайся здесь и, когда принесут одежду, забери все вещи погибшей и набрось на нее что-нибудь, чтоб не лежала раскрытая.