Харама

«Ой, уписаюсь!» — без конца твердила она. Ее пытались успокоить. Вбежала Фаустина и, заметив следы ног на столе, сказала:

— Знаете что, можно, конечно, шуметь и веселиться как угодно, но влезать ногами на стол, за которым едят, это уж никуда не годится, понятно? Где же ваше воспитание, если мне второй раз приходится указывать вам то на одно, то на другое? Я вижу, вы хотите, чтобы я пошла и позвала мужа! Так что извольте вести себя как следует! Да что за компания такая, надо же, будто мне и делать больше нечего, как следить тут за вами вроде няньки какой, только этого мне и недоставало!.. — И вернулась в дом.

У стола кто-то сказал:

— Я знал, что так получится. Нельзя такие штуки отмачивать в этих местах. Люди…

— Эта тетка — само пугало собственной персоной: в жизни не видал такой безобразной сварливой ведьмы, черт ее дери!

— Она у себя дома. Кажется, тоже надо учитывать, я так думаю.

— Это заведение всегда открыто для публики!

Лолита кричала:

— Хочу туфельки! Пусть мне дадут мои туфельки!

Стали искать по саду ее туфли.

— Смотря кого считать публикой. Не всякого можно отнести к этой категории, понимаешь? Кое-кого надо из нее исключить… Ну-ка, что там такое с Лоли?

Она внезапно расплакалась. Никак не могли найти вторую туфлю.

— Ну вот, я осталась босая! Потерялась туфелька — и пускай, не ищите, пусть пропадает, я осталась босая, ничего не поделаешь!.. Приду я домой, мне откроют дверь и увидят, что я… Мать спросит, а что я ей скажу, что это шутка, ну да, шутка, что ж за шутка такая, — нет у меня выхода… Приличная девушка не возвращается домой босиком, не теряет свои туфельки!..

Мария Луиса обняла ее и принялась успокаивать.

— Успокойся, Лолита, сейчас ее найдут, ну, неужели ты не понимаешь, что устраиваешь нам глупую сцену? И уж совсем ни к чему эти слезы и твои причитания! Ты же выставляешь себя на посмешище! Неужели непонятно? Найдется твоя туфелька, вот увидишь…

— Ну, детка, ты и задаешь нам жару в последний момент!

Лолита положила голову на колени подруги и бормотала:

— Мне все равно без разницы нисколько я не беспокоюсь… я ей скажу мама бей меня пока не устанешь… Скажу мама я потеряла туфельку когда плясала во время пьянки ты меня бей а я все равно буду опять плясать и показывать ноги… ты меня бей и увидишь завтра и послезавтра и послепослезавтра ты бей меня трепли мамочка а я буду танцевать самбу завтра и послепослепослезавтра и парни будут целовать меня в кино и я буду развлекаться без конца…

Наконец туфля нашлась. Лукас присел около Лолиты:

— Давай обую, принцесса.

Девушка посмотрела на него:

— Лукитас, голубчик, большое спасибо… Я — как тряпка… — Она засмеялась. — Клянусь тебе…

Лолита дала обуть себя. Потом ее затошнило, Мария Луиса и Хуанита повели ее к курятнику.

— Она выпила, а потом взялась отплясывать, выделывать разные там фигуры, чего еще можно было ждать, представляешь, что у нее внутри получилось, — ужас!

Возвращаясь к столу, она пожелала идти сама, оттолкнула руки подруг, которые поддерживали ее.

— Я еще не разучилась ходить! — сказала она им. — А вы как думали? Терпеть не могу, когда ко мне лезут помогать, помогать по всякому поводу, когда надо и не надо, до чего нудные люди. — Она повернулась лицом к столу. — И все-то вы — пескари несчастные: когда девушке нутро выворачивает, после того как она вас развлекала, вы на нее глазеете, издеваетесь и насмехаетесь… — Она подошла в столу, села и, смеясь, посмотрела на всех. — Ну, что сидите, как сычи? Никто ничего придумать не может, чем закончить праздник?

В лунном свете стояли люди на берегу и глядели все в одну сторону. Они шли по суше вровень с пловцами и теперь столпились у водохранилища, почти в самом конце острова. Там, где Тито и Паулина вышли на берег, никого не было. Он схватил свои брюки, которые лежали на земле, и, держа их в руках, побежал. Они бежали мимо белесых стволов деревьев, темных фигур людей, стороживших пожитки и пытавшихся разглядеть, что же делается на мысу.

Из темноты выскочила собачонка, облаяла бегущую Паулину, а Тито опередил ее уже шагов на десять. Он слышал, как она звала его, задыхаясь:

— Подожди меня, Тито, подожди…

Камешки и сучки впивались в подошвы босых ног. Человек сто, а то и больше, сгрудившись, загораживали от них реку. Они прокладывали себе дорогу локтями, мокрые, протискиваясь сквозь толпу. Все молчали. Тито шел впереди, Паулина следом.

— Не толкайтесь, — сказал кто-то, — все хотят посмотреть.

Тито не ответил. Взял Паулину за руку, и вдвоем они протиснулись в первый ряд. Здесь музыка слышалась еще отчетливей, разносясь по глади водохранилища, и от воды исходил слабый отраженный свет ламп, горевших возле закусочных. Напротив, шагах в пяти — десяти, белела над водой узкая полоска бетонной дамбы, отгораживающей водохранилище. Там виднелись теперь головы трех или четырех пловцов. Паулина крикнула: «Себастьян!» Шумел водоспуск. Люди вплотную придвинулись к воде, так что невозможно было пройти к мысу по берегу, и Паулина и Тито шли прямо по воде. Они прошли перед фронтом неподвижных лиц, обращенных к реке и освещенных луной и дрожащими отблесками ламп. Немного ниже образовался кружок: обступили раздетого мужчину, присевшего на корточки у самой воды. Это был Себастьян. Паулина опустилась на колени рядом с ним:

— Себастьян!

Он не ответил. Слышно было, как тяжело он дышит. Себастьян сидел, обхватив ноги и уткнувшись в колени лицом. Паулина запустила пальцы в его мокрые волосы и приподняла голову, чтобы посмотреть в лицо:

— Себас!

В темноте она едва различала его черты. Она крепко вцепилась ему в волосы и чувствовала, какая тяжелая у него голова. Понятно было, что он плыл до полного изнеможения. Она обеими руками стиснула его голову и прижала к груди. Чьи-то колени упирались Паулине в спину. Их окружал темный частокол ног, оставляя им совсем маленький кусочек пространства. Паулина чувствовала, как ее ноги перепутались с чужими ногами, топтавшимися по песку. С трудом подняла она глаза и увидела лица стоявших вокруг людей, оцепивших их плотным полукругом, открытым только в сторону реки. Тито стоял спиной к ним, четко выделяясь на фоне освещенной воды. Паулина уткнулась в затылок Себаса и крепко прижалась. Музыку выключили. Люди выбегали из закусочных на дамбу, там чернело все больше силуэтов. Правее, начиная от боковой дамбы, вода была скрыта густой тенью. Паулина почувствовала, как ее трогают за плечо, подняла голову — какая-то женщина спросила, кивая в сторону реки.

— Ваша родственница?

Лица женщины было не разглядеть.

— Она с нами приехала сюда.

Женщина кивнула головой: «Вон что!» — и снова стала смотреть на реку. Видимо, закрывали водоспуск, потому что шум воды становился все слабее, потом заглох совсем. Стало тихо, и только шелестел шепот в толпе. Кто-то пояснил, что водоспуск надо было закрыть, иначе пловцов могло бы затянуть туда и они не сумели бы вытащить тело на берег. Внезапно Паулина почувствовала какое-то общее движение, и частокол ног вокруг них пришел в движение. «Вон, вон вытаскивают!» Они не смогли подняться, толпа опрокинула их в неожиданном порыве, им наступали на ноги и на руки, перепрыгивали через них, обсыпая песком. Тито громко звал их. Наконец они поднялись и побежали вместе со всеми. Пловцы подплывали к берегу, поддерживая тело на поверхности и толкая его, будто лодку. Толпа заговорила, и снова им троим пришлось прокладывать себе путь в усиливавшейся давке. Народ сгрудился на мысу. Отсюда по правую руку от водохранилища видны были освещенные закусочные, расположенные за глухим рукавом реки, через который был переброшен дощатый мостик. Одна за другой вырастали на дамбе тени, а многие, видимо, бросились бежать к роще, поскольку ветхие доски мостика отчаянно скрипели. Внезапно голоса смолкли, и когда тело подтащили к берегу, воцарилась тишина. Все отчетливо услышали усталый голос: