Харама

Тем временем Кармен говорила своему жениху:

— Посмотри, видишь, какие у меня стали пальцы? Как будто похудели.

Она показала ему подушечки пальцев, сморщенные от долгого пребывания в воде. Тот взял ее руки, прижал к своей груди и сказал:

— Бедные ручонки! Детка, да ты дрожишь, как мокрый щенок!

— Конечно… — ответила она тоном избалованного ребенка.

— Давай выйдем. Я вижу, с водой ты не в большой дружбе. Не надо так ее бояться.

Они в обнимку пошли к берегу, вспенивая воду коленями.

— Ты нарочно делаешь так, чтобы я пугалась, и радуешься.

— Это для того, чтобы ты привыкла, Кармела, и перестала робеть, твой страх — это мнительность.

Они развлекались тем, что шли в ногу и глядели на воду, из которой по мере приближения к берегу появлялись их ноги.

— Какой мягонький этот ил! — промолвила Кармен. — Приятно ступать по такому мягкому, верно?

— Что-то вроде студня.

Сантос наклонился, опустил руку в воду и зачерпнул со дна пригоршню красноватого ила, который вытекал у него между пальцев. Он обмазал им спину девушки.

— Вот спасибо, удружил. Теперь придется ополаскиваться. — Она остановилась и смыла ил со спины, потом сказала? — Слушай, Сантос, а верно, что настоящие пловцы обмазывают все тело жиром, чтобы не замерзнуть?

— Да, это когда надо побить рекорд по выносливости, ну, например, когда переплывают Ла-Манш.

— Вот еще какие сложности.

Они снова обнялись. Сантос оглядывался:

— Что-то я не вижу наших.

— А зачем они тебе? Сегодня с ними одна морока.

— Да, это верно. Куда лучше вдвоем — ты да я, так ведь? И никого нам не надо.

На берегу они остановились. Кармен посмотрела ему в глаза, кивнула в знак согласия, улыбнулась и сказала:

— Ты мое счастье.

— Теперь заполощи свою юбку и повесь на солнце, пусть высохнет.

Их окликнули товарищи, позвали играть в чехарду, и Сантос ушел с ними, а Кармен принялась заполаскивать юбку, которую она перепачкала в глине, когда упала по пути к реке. Паулина присоединилась к играющим. Тито и Лусита остались загорать. Себастьян добровольно стал первым «козлом», а за ним образовалась непрерывная цепочка вдоль берега реки. Тот, кто перепрыгивал через «козла», становился перед ним, чуть наклонившись и опершись о колено, и стоял так, пока не оказывался последним, — тогда наступала его очередь прыгать. Когда прыгала Мели, ей всегда кто-нибудь говорил «гоп!» и немножко распрямлялся, чтобы она упала. Но ей самой удалось свалить Фернандо в отместку, и все рассмеялись.

— Вот так-то, дружок! Будешь знать, как связываться с Мели!

Потом все объединились против Мигеля:

— Ну-ка, посмотрим, можно ли свалить этого длинноногого!

Цепочка продвигалась вниз по реке, а Мигеля все никак не удавалось уложить, и девушки вышли из игры, заявив, что игра стала слишком грубой, им это не подходит. Наконец Мигель упал, свалив и Себаса, и тут же на них попадали все остальные. Хотели снести Мигеля в реку, но не справились с ним, и в результате все четверо оказались в воде. Вышли мокрые, весело смеясь.

— Ну и Мигель! Силен, как бык!

— Такого силача не одолеешь.

Девушки смотрели на них. Паулина сказала:

— Всегда им подавай что-нибудь дикое. А без этого для них нет удовольствия.

— Мигель — самый сильный, — сказала Мели. — Они втроем ничего не могли с ним поделать.

Паулина покосилась на нее.

Кармен меж тем надела блузку поверх купальника, завязав ее полы узлом на животе, юбку она повесила сушиться. Услышала, что ее зовет Даниэль. Вид у него был забавный: он почесывал затылок, лицо красное со сна, на щеках налипли песчинки, словно оспины. Голос как будто испуганный.

— Куда все подевались?

Увидев его таким, Кармен улыбнулась.

— Да вон они, чудик, — ответила она, — вон там, не видишь, что ли?

Но Дани все еще не мог стряхнуть с себя оцепенение.

— Да нет же, ты совсем не туда смотришь.

Он потер глаза кулаками. Потом устремил мутный взор на ослепительное сияние реки. Купающихся было уже мало. Под деревьями он увидел двоих голых пузатых ребятишек в белых панамках, ниже по реке — Мели, стоявшую на солнцепеке. Обернулся к Кармен, но та уже исчезла. Тогда он лег на спину.

Лусита сказала:

— Фернандо нехорошо с тобой поступил…

— Да не знаю… — отозвался Тито. — Не говори ты мне про Фернандо.

— А во всем виновата Мели, правда?

Оба лежали ничком, приподнявшись на локтях, Тито пожал плечами:

— Да теперь не все ли равно кто?

— Послушай, а как ты смотришь на Мели?

— На Мели? В каком смысле?

— Ну, не знаю: как по-твоему, она симпатичная, ну и прочее?..

— Временами — да.

— Она интересная.

— Безусловно.

— Но все-таки слишком задается, ты не находишь?

— Да мне что, детка? Чего это ты меня заставляешь говорить о Мели? Будто другого дела нет.

— О чем-то надо говорить…

Она произнесла это с каким-то раскаянием в голосе, вроде отступая. Тито обернулся и посмотрел на нее с виноватой улыбкой:

— Прости, лапушка. Меня зло взяло, что мы говорим о Мели. Ты задаешь столько вопросов…

— Нам, девушкам, интересно знать, что вы, парни, о нас думаете, — считаете задаваками или что еще.

— Но ты-то не задаешься.

— Правда? — Лусита умолкла, как бы ожидая, что Тито скажет еще что-нибудь, затем добавила: — А вот и да. Бывает, и я задаюсь, хоть ты этому не поверишь.

Помолчали, потом Луси снова спросила:

— Тито, а как ты относишься к тому, что девушка ходит в брюках? Как Мели.

— А как мне к этому относиться? Да никак, одежда, как всякая другая.

— Но тебе нравится, когда девушка в брюках?

— Не знаю. Должно быть, смотря по тому, идут они ей или нет.

— А я, представь себе, тоже хотела обзавестись брюками, но не осмелилась. Было это в праздник Тела господня, когда мы ездили на экскурсию в Эскориал. Я чуть-чуть не купила брюки, да так и не решилась.

— Все это глупости. В конце-то концов, ну что с тобой случится?

— Ага, а людей насмешить, разве этого мало?

— Мало ли чем можно насмешить людей. К тому же я не понимаю, почему именно ты должна насмешить людей.

— Да у меня фигура не очень подходящая для того, чтобы носить брюки.

— Да что ты, детка, ты же не коротышка. Росту хватает. Вовсе не надо быть высокой, чтобы хорошо смотреться.

— А ты считаешь, что у меня внешность ничего?

— Конечно, ничего. По-моему, ты вполне можешь нравиться.

Лусита немного подумала и сказала:

— Да я вообще-то понимаю, что ты все равно так ответил бы, даже если б думал наоборот.

— Может, и так, только я сказал то, что думаю. — Он посмотрел на нее с улыбкой. — И пойдем-ка в тень, пока мы не изжарились заживо.

И они поднялись.

Снова заговорил мясник, в голосе его звучали осторожные нотки:

— А я вот не понимаю, зачем это вы говорите о своих годах. Если б вы захотели, вполне могли бы устроиться.

Лусио пожал плечами?

— Куда? Да я теперь и делать-то почти ничего не умею… Да еще с тем, что у меня за плечами!

Аниано спросил:

— А какая профессия была у вас раньше?

— Я был пекарем. Держал пекарню в Кольменаре. Мой компаньон ее продал и денежки прибрал к рукам. Ясное дело, рассчитывал, что я оттуда никогда не выберусь. Говорили, он в Ла-Корунье открыл то ли торговлю, то ли еще какое дело. Этот тип все захватил, ну что ж — вечная слава… Ищи ветра в поле…

— Да такого не может быть! Разве не осталось бумаг? Регистрации где-нибудь, документа на ваше имя, ну хоть что-то?

Мужчина в белых туфлях тоже заинтересовался.

— Бумаги! Что там бумаги! — сказал Лусио. — Попробовали бы в те годы найти какие-нибудь бумаги, что-нибудь доказать, куда там. Каждый тянул к себе, а потом поди угадай, кто по какому месту тебя стукнул. Так что у меня и мысли-то не было восстановить дело.

— Это верно, — согласился мужчина в белых туфлях. — Можно сказать, кроме неприятностей ничего не наживешь. Лучше уж так: оставайся там, куда упал, когда тебя свалили. Вы жизнь знаете.