Страница 54 из 61
От населённого пункта Цаганнур мне нужно было двигаться дальше уже в сторону России по Чуйскому тракту, который пересекает Алтайский Край с юга на север, а по территории Монголии идёт до самого Улан-Батора. Я не стал искать гостиницу в городке, а решил заночевать в юрте пастуха, с которым познакомился на местном базаре. Его стоянка располагалась примерно в трех километрах южнее населённого пункта. Основной проблемой для передвижения пешим порядком в этих местах, были стаи монгольских свирепых собак. Огромных лохматых овчарок держали все скотоводы, чтобы охранять свои отары, табуны, стада яков-сарлыков и юрты не только от людей, но и от волков.
Моего нового знакомого звали Барбакоол, что в переводе с монгольского дословно означает - толстый мальчик. Нужно заметить, весь внешний вид чабана говорил о противоположном его имени, он был худым, жилистым и довольно подвижным человеком.
Передвигаясь по рынку, я выбрал Барбакоола для знакомства по одной простой причине, чабан знал русскую и тувинскую речь, отчего нам было легко общаться. Мы разговаривали одновременно на трех языках, вставляя в монгольские предложения, удобные фразы на русском языке.
Из Цаганнура мы вышли пешком и сразу же отправились в сторону его стойбища. Свою лошадь пастух вел в поводу. Очевидно, в знак уважения ко мне Барбакоол не решался забраться в седло, однако любезно предложил это сделать мне, но я тоже отказался. Я был опытным путешественником и три километра пути считал лёгкой прогулкой.
По дороге к его стоянке расположенной на берегу маленького в виде блюдца и слабосоленого озерца нам пришлось миновать несколько юрт других животноводов и всюду стаи собак встречали нас громким лаем. Меня, конечно, охватывал страх при виде свирепых псов, однако, вскоре я заметил, что как только очередная желтошерстная свора приближалась к моему знакомому на расстояние примерно ста метров или чуть меньше, тут же у собак менялся характер поведения. Все животные враз, как по чьей-то команде умолкали и, трусливо поджав хвосты, бросались наутёк в сторону своих стойбищ, и больше не делали попыток напасть на наш отряд, как то не уверенно и с опаской облаивали его издалека. Я поинтересовался у Барбакоола о столь необычном и довольно странном поведении собак. Мне было непонятно, чего псы вдруг начинают бояться, как только приблизятся к нам на определенное расстояние? Такое поведение совершенно не свойственно смелым, свирепым собакам пастушьей породы, их в основном повсеместно держат монгольские чабаны. Во время этого разговора о поведении животных, мы как раз спускались в небольшую долину, на дне её стояли две юрты, от которых уже доносился громкий лай собачьей своры. Устремившихся к нам на встречу разного калибра собак было пять или шесть. Впереди стаи мчался огромный, лохматый кобель овчарка чистой монгольской породы, его свирепый вид не предвещал ничего хорошего. Я даже поёжился от страха, но мой спутник, ничуть не волнуясь, успокоил меня.
- Не бойся,- сказал он, - я их сейчас отправлю обратно домой. Они в пылу собачьего азарта не могут меня узнать. Их вожак ослеплён присутствием нового человека - тоесть тебя. К тому же для собак непривычен тот факт, что люди идут пешком и ведут за собой лошадь. Здесь редко кто ходит пешком. - Уточнил Барбакоол.
Собаки между тем стремительно приближались. Они заворачивали по кругу, так как приучены с рождения вести себя подобным образом, чтобы надёжно окружить отару овец, волка или не прошеного человека. Пастух, зорко наблюдая за атакой стаи, передал мне повод лошади и велел забраться в седло.
- Забирайся на коня, - сказал Барбакоол, - там тебе будет не так страшно, а я попробую отпугнуть этих глупых смельчаков. - Он легонько подтолкнул меня и кивнув головой на стремя. Я, не мешкая, забрался в седло, думая только о том, что если собаки подбегут вплотную, то можно будет поджать ноги, чтобы они не могли схватить меня за пятки. Но то, что произошло дальше, привело меня в удивление.
Барбакоол движением руки приказал мне оставаться на месте, а сам сделал несколько шагов навстречу собачьей стаи. Я видел, как он резко выбросил руку в сторону стаи и громко свистнул, потом крикнул несколько слов по-монгольски. В пылу напряжения я даже не разобрал смысл сказанного им. Было такое чувство, что монгол посылает навстречу разъяренным животным свою собаку. Но с нами не было собаки? С нами была только лошадь. Однако спустя несколько секунд наступающие на нас псы разом остановились и прекратили лаять и через секунду с испуганным визгом кинулись в разные стороны, будто бы спасались от незримой угрозы. Барбакоол, повернулся в мою сторону, и подал знак, чтобы я продолжил движение. Я спешился, и мы вновь зашагали рядом, ведя в поводу коня. Далее, добираясь до его чабанской стоянки, мы миновали ещё одну юрту, у которой крутились две огромные овчарки, увидев Барбакоола, собаки не посмели к нему приблизиться, лаяли на нас издалека.
Когда мы, наконец, достигли юрты Барбакоола, то хозяина и меня радостным визгом встретила огромная стая щенков монгольской породы. Их было не меньше десяти. Щенки были примерно одного возраста, песочной масти с тёмными точками над глазами. Собачата лаяли приветливо в нашу сторону, но не подходили близко не к своему хозяину, ни ко мне. Под навесом в крепких вольерах сидели две огромные суки, они вообще беззвучно смотрели на меня и Барбакоола.
- Ты не бойся моих собак, - сказал с улыбкой чабан. - Те, что бегают вольно ещё щенки, а их матери сидят в надёжных клетках и до тебя не доберутся. - Он рассмеялся добродушно.
- А где их отец? - спросил я, с опаской оглядывая стоянку, всё ещё не решаясь спрыгнуть с лошади, на которую вновь забрался, когда увидел щенков.
- Отец на пастбище караулит отару, а шкура деда щенков, висит на юрте. - Показал пастух, в сторону своего жилища. Действительно, с северной стороны, на конусе юрты, была разослана огромная собачья шкура, снятая с животного по всем правилам тайного ритуала - с головой, лапами и хвостом.
- Слазь с коня, проходи в юрту. - Пригласил хозяин. - Моя жена, ещё не скоро вернется с пастбища. Она пригонит овец ближе к закату Солнца.
Мы, расположились у железной печурки посреди жилища, и пили чай. Я выбрал момент и спросил у Барбакоола, в чем же кроется секрет того, что его так необъяснимо бояться все собаки в округе и даже свои собственные, которых у него великое множество? Пастух, посмотрел на меня с серьёзным видом, очевидно решая, стоит ли мне раскрывать тайну такого его отношения с местными собаками, потом добавил в мою пиалу наваристого чая с молоком и после некоторого раздумья заговорил.
- Особой тайны в том, о чем ты спрашиваешь, нет. В нашем аймаке, да и за его приделами, меня знают многие скотоводы и табунщики. Дело в том, что в свое время мой отец, а теперь я сам, мы всегда занимались выращиванием и продажей пастушьих овчарок. Это особая порода собак. Она предназначена для пастьбы овец и охраны скота от волков, которых особенно много в горах Монгольского Алтая. Бывали времена, когда я держал по три самки и всегда только чистопородных. Ты видел, я держу сук в вольерах, чтобы случайно самки не смогли спариться с каким-нибудь кобелём неизвестного происхождения.
Занимаясь всю свою жизнь разведением собак, мой отец ещё молодым побывал в далеком горном монастыре, расположенном под горой Цаст-Уул, на вершине которой, всегда лежит снег. Гора такая высокая, что закрывает полнеба и вокруг неё водятся удивительные собаки, монгольские волкодавы. Там у монастырских монахов он купил лучшую суку из всех, каких ему пришлось держать на своей стоянке, у этого самого озера. За собаку отец отдал верблюда и свою лошадь. В том же монастыре лама - собаковод, научил его не бояться даже самых свирепых псов. Он заставил отца купить за пределами обители очень злую собаку и, соблюдая тайный ритуал, вырвал у неё сердце, и велел зашить собачий орган за подкладку душегрейки. С тех пор мой отец никогда не боялся собак. Любой волкодав убегал от него без оглядки, как только он приказывал тому убитому особым способом кобелю, охранять его от своих сородичей.