Страница 25 из 61
Сейчас сидя на кладбищенской скамье рядом со странным человеком - Иваном без родства, который назвался кладбищенским распределителем душ, Петрович каким-то непостижимым образом понимал, что они с бойцом по фамилии Тадоренко, находятся в охваченном войной Берлине и неминуемо погибнут через несколько секунд.
Было странно осознавать, но он помнил, что им осталось жить в этом жутком мире убийств буквально мгновения, секунды, пока летит граната, брошенная в их сторону здоровенным рыжим немцем. Фашист без страха стоял в створе окна на втором этаже и ехидно улыбался беззубым окровавленным ртом. Петрович в тот момент успел подумать, что немцу выбило зубы ударом осколка отбитого пулей от кирпичной стены.
Граната, брошенная немцем, всё ещё продолжала полёт в сторону красноармейцев, а тот, кем был Виктор Петрович, к своему удивлению успел сквозь дым и пыль разглядеть как автоматная очередь выпушенная бойцом Тадоренко, прошила наискосок тело Ганса. По необъяснимой причине Петрович был уверен, что немецкого солдата зовут именно Гансом.
Схватка продолжалась, но все действия протекали невероятно медленно. Рыжий немец, пробитый несколькими пулями, стал медленно валиться назад. В следующий момент, словно в замедленном кадре фильма, в вышине, над зданием взорвался снаряд. Боеприпас прилетел со стороны наступающих частей Красной Армии. Болванка боеприпаса раскололась от взрыва, словно яичная скорлупа и самый крупный осколок её ударил по шее Ганса, перерезал её как бритвой, окровавленная голова немца почему-то полетела вниз, на заваленную мусором войны мостовую, а обезглавленное тело дёрнулось вбок. Всё происходило медленно, словно растянутое во времени, однако он ясно понимал, что ритм лично его тела изменился, что он проживает происходящее в невероятном темпе.
В следующую секунду сзади Виктора рванула брошенная немцем граната.
Однако тот, кто был Петровичем, всё же успел повернуться и к своему ужасу увидел, как Тадоренко бросив автомат, в необъяснимом отчаянии поймал гранату грязными обожженными порохом руками. Глаза солдата при этом были широко раскрыты, а рот выплёвывал матерные слова. Граната разорвалась в руках бойца так же замедленно, как и снаряд в воздухе над улицей. Рванула, отрывая кисти рук несчастного солдата и обезображивая осколками его искаженное от ужаса лицо.
- Всё! Тадоренко погиб и меня убило! - Подумал Петрович или тот, кем он был до своего рождения? Однако сквозь смертельный туман он вновь на миг увидел обезображенное взрывом тело Тадоренко и ещё что-то, очень похожее на его полупрозрачного двойника, выскочило из истерзанного, окровавленного тела бойца и умчалось вон из поля зрения.
Через какое-то время Виктор понял, что вопреки смерти тела всё ещё жив какой-то таинственной и необъяснимой частью или разума, или сердца.
Он не видел себя в новом качестве, но не сомневался, что эта сущность является главной и способна логически рассуждать даже после таких страшных событий произошедших с его теперь уже мёртвым телом.
Бой, к тому времени, откатился за пределы улицы и гремел где-то в соседнем квартале, а здесь немедленно появилась санитарная команда бойцов с повязками на рукавах, на которых были начерчены красные медицинские кресты.
Петрович в жутком оцепенении наблюдал за мужиком лицом и фигурой похожем на Ивана Романовича. Самым невероятным и совершенно необъяснимым для оцепеневшего в трансе Виктора было то, что он ясно помнил о присутствии Ивана, знал, что он сидит сейчас на скамье рядом с ним, в семи тысячах километров от Берлина и пятидесяти годах от событий, разыгравшихся в его воображении.
Тем временем Петрович, находящийся в Берлине, с дрожью наблюдал за Иваном, деловито сволакивающим трупы бойцов под стену разрушенного дома, с ужасом увидел, как распределитель равнодушно подобрал оторванные руки Тадоренко и бросил их на кучу из окровавленных тел красноармейцев и немцев. Теперь непримиримые в противостоянии враги, оказались рядом, друг на друге, переплетаясь конечностями и соприкасаясь головами.
Дым пожарища вновь стал густо заволакивать жуткую картину и в этот момент Виктор Петрович, будто очнулся от наваждения, он даже вздрогнул всем телом от какого-то резкого звука вернувшего обычное состояние сознания.
Иван стоял против него и улыбался одними глазами.
- Что это было? - Спросил Виктор Петрович хриплым от напряжения голосом у кладбищенского распределителя. - Какое-то страшное кино?
Может быть, вы сумели меня загипнотизировать и заставили думать, что всё увиденное происходило когда-то именно со мной? Если же это действительно был я, то, как меня звали и под чьей фамилией я воевал в той страшной войне? Меня убило взрывом гранаты и где ж теперь находиться прах моего предыдущего тела? -
Виктор Петрович спросил об этом у странного кладбищенского рабочего, будто уже безоговорочно верил в существование души и её неоднократного рождения. Он чувствовал, что в сознании что-то коренным образом изменилось, что этот загадочный человек, назвавшийся распределителем душ умерших людей, с лёгкостью внушил ему вещи, о которых раньше он думал с лёгкой иронией.
- Мне известно, что погибшего в Берлине мужчину звали Виктором. И вообще в вашем роду, а он существует много веков, всех мужчин называли или Викторами, или Петрами. Так уж сложилось. - Иван развёл руками. - Фамилия мне не известна. Может быть, я её забыл? Нам распределителям нет надобности, запоминать фамилии всех умерших. Мы, приёмщики-распределители, при подборе нового тела для души, утратившей старое, руководствуемся совсем иными критериями. Нам больше важна национальность, расовая принадлежность тела, в котором будет в дальнейшем проживать душа. - Он помолчал, недолго, подыскивая слова, и сказал как-то нехотя.
- Над нами, как и везде в любой жизни, стоит высшее начальство, курирующее все, что связано со смертью и перевоплощением. Мы знаем, что в дела божественные соваться не безопасно. -
Он качнул задумчиво головой и уточнил, приведя сравнение из обычной жизни.
- Например, почтовый служащий, доставляя корреспонденцию, руководствуется только адресом. Простая работа, если не обращать внимания на то, что порой приходится долго ждать того, кому предназначено письмо. -
Виктор Петрович напрягая волю и внимание слушал монотонные объяснения Ивана и вдруг ясно вспомнил, что находится на кладбище, вспомнил, что странный тип, стоящий перед ним представился то ли надсмотрщиком над душами умерших людей, то ли работником ритуальной конторы. Чувствуя нарастающую тревогу и предательскую дрожь в руках, Петрович внимательно окинул взором площадь погоста, силясь вспомнить, что предшествовало этому его состоянию, когда бородатый ввёл его в необъяснимый транс.
- Где народ? - Спросил он у Ивана. - Тут же была толпа поминающих усопших?
- Все разошлись по домам. - Ответил мужчина и как-то протяжно и остро посмотрел в глаза Виктору Петровичу, тому от этого взгляда стало неуютно и страшно.
Иван не отрывал взгляда, продолжал.
- Тебе не положено этого знать и поэтому, нарушая правило, информирую под большим секретом. Я тебя уже распределил. -
Слава кладбищенского работника о таинственном распределении полоснули по сердцу Петровича словно бритвой. Внутренности окатило кипятком, и потроха сжались в кучу, трудно стало вдыхать приторный кладбищенский воздух.
- Что вы несёте уважаемый? - Через силу выдавил он из глотки. - Как можно распределить мою душу, если я ещё жив, здоров и сейчас веду с вами беседу? Утром я приехал сюда на городском автобусе, чтобы помянуть своих давно умерших родителей. Я это помню хорошо до мелочей.
- Да ты не переживай. Твои волнения на этот счёт совершенно необоснованны и возникли только после моего сообщения о распределении и ещё от воспоминаний о прошлой жизни и смерти.
Это всегда воздействует на психику любого умершего.
В большинстве своём все люди забывают о прошлых жизнях и тем более о смерти. Все уверены, что продолжают жить, как и жили, перешагивают черту, находятся какое-то время у мертвого тела и затем с провожатым переходят в следующую жизнь.