Страница 51 из 60
Костя маялся недолго. Скоро он уже был не добр и мягок, а язвителен и жесток. Скольких «шишек» он раздел догола в прямом и переносном смысле! Его имя и, конечно, фамилию склоняли и так и эдак. Но передачи его, полные, недопроверенных слухов и эфемерных компроматов, смотрели, если верить рейтингам, не отрываясь.
Вечером Косте позвонил Кривокрасов и сразу сказал, не здороваясь и на «ты»:
— Эта последняя твоя передача… Неплохо сработано. Кстати, наверху есть мнение, что пора разобраться с мэром Белоярска. Ты же слышал о скандале в Белоярске? Только — ка-чес-твен-но! Думаю, если получится, тебя пригласят в пресс-службу Кремля.
Кривокрасов мог позволить себе не здороваться. Он был председателем Госкомимущества и, по слухам, с президентом на короткой ноге. К Косте он питал особую слабость. Тот с воодушевлением выполнял заказы, данные, конечно, не в тупом чиновничьем тоне, а мягко, но убедительно. Он немало сделал для последних выборов президента, убийственно комментируя действия остальных претендентов и даже проводя собственные расследования их деятельности.
— А что там было хоть? Криминальные разборки?
— Есть такое предположение. Есть и другие серьезные основания считать, что Богомолов был фигурой весьма м-м-м… татуированной.
— Как это понять?
— Ты журналист, не мне тебя учить, как это понимать. Думай.
— Ладно, — после паузы сказал Костя. — Но ведь Богомолова уже нет. Так как же…
Костя имел в виду, что не стоит лягать мертвого льва.
— Как раньше говорили — он умер, но дело его живет. Не хочешь покопаться?
И Костя согласился. Он вылетел в Белоярск вместе с правительственной комиссией, которая и собиралась разобраться во всех, как говорил Кривокрасов, «художествах» покойного мэра. И в первый же день Болдыреву на стол легла такая уйма материала, и такого материала, что Костя понял — он не зря тащился через всю страну. Это должна быть бомба.
Жена мэра Богомолова, оказывается, возглавляла местную телерадиокомпанию. Вызывать на дуэль мертвого не было никакой возможности, а вот поспрашивать кое о чем его вдову…
И Болдырев предложил Нине Викторовне Богомоловой встретиться с ним в прямом эфире. Он, дескать, хочет задать ей несколько вопросов о покойном супруге. Нина Викторовна согласилась. Она была телевизионщицей и, хотя до сих пор пребывала в трауре, понимала, что должна рассказать, каким ее муж был добрым, честным, трудолюбивым, умным, любящим, веселым человеком.
Болдырев так подгадал, чтобы передача прошла в прямом эфире и в Москве, и в Белоярске. Это было сложно, потому что временная разница была существенной. Когда в Белоярске было утро, в Москве — еще глубокая ночь. Но Болдырев, не без помощи Кривокрасова, перетасовал всю сетку вещания на первом канале и поставил свою программу так, чтобы ее могло посмотреть как можно больше народа по всей стране.
Богомолова шла на передачу, искренне считая, что она будет посвящена памяти ее мужа, впрочем, это так и оказалось, только память мэра Белоярска Болдырев с документами в руках обливал такими потоками помоев, что Нина Викторовна — красивая женщина с бледным лицом и синяками под глазами — в первые минуты просто растерялась.
— Расскажите нам, Нина Викторовна, на какие деньги построена дача господина Богомолова?
— Если вы имеете в виду…
— Что я имею в виду, я знаю, а вот что вы имеете в виду?
— У него только государственная дача…
— И еще три левых, записанных на ваше имя…
— На мое? Как?
— Ах, ну да, вы же об этом ничего не знали. У вас украли паспорт, подделали вашу подпись, зачем-то подарили вам три дачи на общую сумму в пять миллионов долларов. А известно вам, сколько стоит суточное питание одного больного в больнице Белоярска? Два рубля двадцать восемь копеек!
— Я не знаю ничего ни о каких дачах… — Нина Викторовна уже готова была расплакаться.
— И о самолете, принадлежавшем вашему сыну, тоже ничего не знаете? Тогда, может быть, вы знаете, откуда у студента такие приличные заработки? Даже самый маленький самолет стоит по меньшей мере…
— У Олега нет самолета! Что вы говорите?!
— А это что? — Была продемонстрирована фотография. — Велосипед? Или тут тоже чей-то коварный подарок без ведома самого одариваемого?
Нина Викторовна судорожно сглотнула.
— Эти документы?.. Я не знаю, я впервые их вижу…
— Мы тоже. И нам очень любопытно. А вот этот милый уголок земли вам знаком? Как? Опять нет? Это же ваш участок. Вернее, тещи покойного господина Богомолова. Может быть, вы тогда знаете, что это за дом в Москве?
Нина Викторовна закрыла глаза дрожащей рукой и с усилием сказала после немалой паузы:
— Мы живем в простой квартире, в простом пятиэтажном доме «хрущевской» постройки.
— Правда? Как трогательно! Но именно в Москве ваш муж имеет целый этаж жилой площади! Общим размером четыреста пятьдесят восемь квадратных метров! Наверное, вся ваша телерадиокомпания занимает куда меньшую территорию. И все-таки вопрос, Нина Викторовна: откуда такие деньги? Простите, у нас телефонный звонок. Алло?
В эфире прозвучало:
— Я вот что хоЧу сказать — зажрались они все там, народ грабят…
— Представьтесь, пожалуйста.
— Рабочий рыболовецкого колхоза «Дружба».
— А как вы думаете, откуда у этих господ такие деньги?
— Да воруют, гады!
— Спасибо. Что скажете, Нина Викторовна? Откуда деньги?
Богомолова молчала.
— Я вам подскажу. Вернее, покажу. Пленочку, пожалуйста.
Нина Викторовна повернулась к монитору.
— Конечно, — сказал человек с запечатанным компьютерным способом лицом, — давал я мэру. А как не дать? Ни одно дело без него не начнешь. Сколько давал? Я уж и не упомню— тысяч двадцать пять, наверное… Нет, не рублей, конечно. Ну, это не взятка, взятки он брал в куда больших суммах…
Когда пленка кончилась, в студии сидел уже один Болдырев. Богомоловой не было.
Он, впрочем, не смутился и дальше размазывал свою обличительную палитру. А уже к концу передачи ему на стол вдруг положили листок. Он быстро прочитал его и тут же выдал в эфир:
— А вот и еще одна новость. Жена господина Богомолова только что подала в отставку с поста председателя телерадиокомпании. Но у нас снова звонок. Алло?..
— Богомолова действительно подала в отставку? — Да?
— Вот это честный поступок.
Болдырев хотел было что-то сыронизировать, но не получилось. Он на секунду запнулся. Этого от себя он не ожидал. Ему нечего было сказать. Никакого обличительного пафоса не нашлось почему-то.
— Да-да, спасибо, а мы продолжаем нашу передачу… То есть… У нас есть еще один видеоматериал.
Когда пошла пленка, Болдырев секунду сидел, как истукан, а потом заорал:
— Кто подсунул мне эту филькину грамоту?
— Я, — робко сказал редактор передачи.
— Кто? Кто вам ее дал? Вы проверили? Это вранье! Такие люди не уходят сами, их уводят под белы руки.
— Вот ксерокопия ее заявления, вот виза, она действительно ушла.
Болдырев впился глазами в бумажку. Этого не могло быть, как же он так обдернулся?! Как же выпустил в эфир факт, напрочь, как ему казалось, опровергающий всю передачу со всеми ее громкими разоблачениями. В таких передачах черное — всегда угольное, а белое — всегда голубиное! Если вкрадываются полутона — значит, вранье. Что-то из этого вранье… Или черное — неправда, или белое.
В результате он скомкал финал передачи, а в конце выдал вообще то, чего никак уж не готовил и даже в страшном сне не мог предположить, что когда-то выдаст подобное в эфир на своей передаче:
— Впрочем, все эти факты еще нуждаются в проверке, может быть, мы что-то и преувеличили.
После эфира ему позвонили из правительственной комиссии, сказали, что передача произвела нужный резонанс. В студию, в пресс-службу мэра, в правительственную комиссию звонили часто и возмущенно. У всех только теперь открылись глаза, вон, оказывается, каким был их любимый Богомолов!
Позвонил и Кривокрасов: