Страница 3 из 11
Я не знала, что им ответить. Вероятней всего, мы сгорели в той машине на глазах всей этой толпы, но тогда каким образом мы наблюдаем за всем этим и чувствуем себя почти прекрасно, несмотря на бледный вид и запылённую одежду? У меня не было никакой уверенности, что мы умерли, напротив, мне всё больше стало казаться, что эта история куда более запутанная, чем я думала.
Моя богатая фантазия напомнила мне о существовании неземных цивилизаций и о летающих тарелках, ворующих землян для своих научных экспериментов, и ещё массу всяких других малонаучных предположений, но детям я сказала совсем другие слова.
– Мои дорогие дети, с нами произошло что-то, в чём мы пока не можем разобраться, но главное, что мы – вместе, а это вселяет в нас надежду на будущее. Ведь так?
– Да, мамочка, ты можешь запутать кого угодно! – усмехнулся сын и нежно обнял меня за шею. – Я люблю тебя, мама!
Мы немного посидели все вместе на краю мира, а затем отползли вглубь плато, встали на ноги и отряхнулись. Пыль медленно осела на землю, но одежда безвозвратно потеряла свой цвет и почти превратилась в лохмотья.
– Нам надо идти, дорогие мои, не станем же мы сидеть здесь до скончания веков. Мы ведь ухали из города, чтобы всласть хлебнуть приключений. Так вот и пойдемте навстречу этим самым приключениям.
Дети были согласны, и мы побрели вглубь плато, все дальше и дальше удаляясь от нашей смерти. Среди камней стали появляться маленькие кустики, похожие на «перекати-поле». Ни единого листочка, только стволы и колючки. Возможно, они бы могли перекатываться с одного места на другое, но в этом мире не было ветра.
Но ветра не было только здесь, а облака над нами быстро плыли по небу, загораживая полуденное солнце. Не было ни холодно, ни жарко, и, как ни странно, совсем не хотелось пить, что сильно меня беспокоило, намекая на отсутствие жизни в наших телах.
На горизонте показались какие-то развалины. Подойдя поближе, мы поняли, что это целый город. Огромный город, занимающий всё расстояние до края плато. Остовы домов, когда-то гигантских небоскрёбов, теперь лежали грудой камней на мощёных улицах и казались безжизненными и нереальными. Но по мере нашего продвижения в глубь этих развалин мы заметили тени, скользящие вдоль улиц.
– Мама, мне страшно, – захныкала Соня.
Мне самой было жутковато, но, если честно, самое страшное, что могло с нами случиться, уже произошло сегодня утром. Единственное, чего я ещё могла опасаться, это потерять детей. Я крепко держала их, наверное, даже слишком крепко, потому что Соня с криком вырвала свою руку из моей.
– Больно! Ты что, мама! Нельзя же так!
– Ладно, солнышко, не буду так сильно, – и снова взяла её ладошку в свою.
В отличие от нас Антон не испытывал страха:
– Послушайте, здесь как на съёмочной площадке. И это кино про конец света.
– Сынок, не надо так шутить, пойдём отсюда, да побыстрее, пока твой фильм не превратился в реальность.
Мы уже хотели вернуться назад, чтобы обойти это страшное место, но вдруг услышали тихий стон. Он раздавался из дома, совсем рядом с нами.
– Мам, давай посмотрим, кто это?
Сын дёрнул меня за руку и потянул в сторону звука. Прижавшись к остову здания, сидел человек, весь покрытый пылью так сильно, что нельзя было разобрать, во что он одет. И даже его лицо можно было угадать лишь приблизительно, зная, что оно обычно бывает на голове по другую сторону от волос. А волосы у него были бесконечно длинные, настолько, что продолжались далеко за столбом, к которому он прислонился. Человек протяжно выл на солнце, недавно выглянувшее из-за рваных туч. Мы подошли к нему почти вплотную, но дети стояли сзади, слегка прячась за мою спину. Наконец-то человек заметил нас, и дрожь пробежала по всему его телу так, что немного пыли слетело на землю, и мы увидели его лицо. Оно было страшно измождённым. Большие бесцветные глаза занимали половину лица, но это были глаза умные, внимательные. Они без страха разглядывали нас с ног до головы, ни разу не моргнув. Затем он поднял руку и протянул её мне, не сводя с меня пристального взгляда. Мои руки были заняты, и мне было страшно отпустить детей, но, немного поразмыслив, я отпустила Соню и протянула руку незнакомцу.
Я рассуждала так: отпусти я сына, он тут же юркнет в какую-нибудь расщелину, ищи его потом, а Соня наверняка останется спокойно стоять за моей спиной, боясь пошевелиться. Рука незнакомца была прохладной, но очень мягкой и даже нежной. Помедлив немного, я представилась.
– Меня зовут Анастасия, а вас как?
– Александр, – хрипло и чуть слышно простонал он.
Услышав свой голос, он поёжился, но продолжил:
– Александр, меня зовут Александр Второй, я здесь целую вечность, а может, и дольше. Я потерял счёт времени с тех самых пор, как сижу на этом месте. Раньше я хоть как-то мог передвигаться по земле, но теперь, когда мои ноги не стали меня слушаться, я перестал скитаться по мёртвому городу, сижу здесь и вою то на солнце, то на луну.
Ноги его почти завязли в пыли по самые колени, и мне показалось, что эта пыль стала застывать на нём, как цементная смесь. Ещё немного, и она поглотит его и он окаменеет.
Мы присели на корточки возле него. Смахнули пыль с его колен. Убрали острые камни и собрали волосы в один увесистый пук. Он благодарно посмотрел мне в глаза и улыбнулся. Я набралась наглости и попросила его рассказать хоть немного про этот странный и мрачный мир.
Сначала речь его была медленной, вязкой, как кисель, но чем больше он говорил, тем уверенней она становилась. Слова словно чеканили шаг, с таким достоинством он произносил каждое из них, с такой искренностью и уверенностью, словно он тем и занимался всю свою жизнь, что говорил другим свою величайшую волю.
– Я знаю немногим больше вашего. Попал я сюда очень-очень давно, и единственное, что я понял наверняка, что это – мир между мирами, между адом и раем, и здесь нет времени, но я ещё помню последние минуты своей жизни…
Я возвращался после войскового развода в Михайловском манеже, карета завернула на набережную Екатерининского канала около 2 часов 25 минут пополудни, и тут прогремел взрыв. Карету сильно тряхануло, но я не пострадал. Открыв дверь, я увидел страшную картину. На земле лежали искореженные тела казаков из моей охраны и тело мальчика. Я вышел из кареты и подошёл к нему. Его глаза были широко раскрыты, видимо, он даже не заметил своей смерти. Он просто шёл мимо…
За что? Его-то за что?
Один из раненых ещё подавал признаки жизни, и я наклонился, чтобы поддержать его и поблагодарить за выполненный долг, но не успел: тело казака дрогнуло, и он скончался. Негодяй, устроивший это злодеяние, был пойман, и я направился к нему, чтобы лично допросить, но тут какой-то человек подошёл ко мне и прогремел второй взрыв. Моё лицо обожгло пламя. Оно почти расплавило мои руки, ноги горели – боль была страшной, и я погрузился во тьму. Я думал, что я умер. Но я не умер, а вернее, умер только наполовину. Видно, я слишком много грешил или Бог попросту забыл, что когда-то позволил мне родиться. А то, что не родилось, не может и умереть. Ведь так?
– А какой год был, когда вы не совсем умерли? – спросил его Антон.
– Это я как раз помню великолепно! – оживился Александр, – 1 марта 1881 года от рождества Христова. Такой странный был день! Я едва избежал смерти, как вновь её встретил, и теперь сижу здесь в полном одиночестве. Казалось, что весь мир ополчился на меня в этот злополучный день. Но теперь я знаю, что умереть куда легче, чем просидеть целую вечность у этого столба.
Он закрыл лицо руками. Нет, он не плакал. Мужчины не плачут, но его плечи вздрагивали, словно он рыдал.
– Не волнуйтесь, – успокоила я его, – вы теперь не один. Мы поможем вам.
– Спасибо, друзья мои. Это настоящий подарок судьбы – встретить вас, когда я уже потерял всякую надежду на избавление.
Казалось, что из моих глаз, потекли слёзы, но их не было, и всё же на пыльной коже появились тоненькие бороздки. Я пыталась стереть их рукавом, но Александр достал из кармана белоснежный платок и протянул мне. Я уставилась на это чудо, перестав моргать. Белоснежный платок, тончайший, с кружевами по краям и с вышитыми на краю буквами «А. Р.». Я протёрла лицо и протянула платок Александру, но тот отстранил его рукой.