Страница 74 из 94
Правительство проявило заботу о земельном обеспечении оставшихся в ссылке княжат и дворян и в качестве общей меры распорядилось увеличить их поместья до половины их настоящего оклада. Однако и после выезда из Казани большей части опальных дворян фонды казанских земель оказались недостаточными. Поэтому правительственное распоряжение было выполнено лишь частично.
Так, во время новой разверстки земель в октябре 1566 (7075) г. боярин князь П. А. Куракин получил поместья князя В. Чеснокова, князей Бабичевых, князя Ю. Сицкого и Б. Шипшина, выехавших из Казани по амнистии. В результате его владения увеличились со 160 четвертей до 301 четверти пашни и 60 четвертей перелога. К этим землям добавлялись «дикое поле» и лес, засчитанные за пашню. Все эти угодья и земли были приравнены писцами к 500 четвертям пашни, т. е. половине боярского земельного оклада[1371].
Подобным же образом в «половину» оклада были испомещены в Казани и другие воеводы: князья Г. А. Булгаков (450 четвертей пашни), Ф. И. Троекуров (450 четвертей), А. И. Засекин (350 четвертей)[1372].
В Свияжске князь С. Б. Пожарский получил 123 четверти пашни в дополнение к старому владению в 40 четвертей. «Да князю Семену ж Пожарскому отделено из порозжих поместей по другой разверстке 75-го году в октябре, что по прежнему отделу в поместье за прежними новыми свияжскими жилцы, которых государь велел от свияжского житья отставить»[1373].
Боярину и воеводе князю А. И. Катыреву в Свияжске было отведено 280 четвертей пашни и 440 четвертей перелога и дикого поля. Все вместе было приравнено писцами к 500 четвертям пашни[1374]. Таким же способом испомещены были в пол-оклада другие свияжские жильцы воеводы князья М. Ф. Бахтеяров (350 четвертей), Н. Д. Ростовский (300), Н. М. Стародубский (300), дворяне Р. Н. Бурцев (200), М. Образцов-Рогатый (175), Я. Кашкаров (150), Ф. Н. Ольгов (100) и т. д.[1375].
Как мы видим, после проведения амнистии правительство заметно улучшило земельное обеспечение опальных людей, оставленных в ссылке. В дальнейшем многие из этих опальных получили- возможность вернуться в Москву. Согласно записи Разрядного приказа, «другую половину дворян (т. е. тех дворян, которые оставлены были на поселении в 1566 г. — Р. С.) взял и пожаловал государь после»[1376]. Можно установить, что правительство провело новые амнистии ссыльных не позднее чем через год-два после первой амнистии. Так, из ссылки вернулись родня Адашева Н. Ф. Ольгов и М. Я. Путилов, получившие взамен старых костромских вотчин земли на Белоозере. К 1567—1568 гг. Ольгов и Путилов успели продать свои новые владения[1377].
Амнистии казанских ссыльных, проведенные весною 1566 г. и в последующие годы, знаменовали собой крутой поворот в опричной земельной политике. По существу опричное правительство вынуждено было отказаться от некоторых важнейших результатов земельных мероприятий, проведенных им при учреждении опричнины. Земельная политика опричнины начинает терять свою первоначальную антикняжескую направленность. Объясняется это многими обстоятельствами. Прежде всего, конфискация княжеских вотчин была с точки зрения феодального права мерой незаконной и возбудила сильное негодование среди знати. Монархия не могла длительное время проводить политику, которая шла вразрез с интересами могущественной феодальной аристократии. Для этого она не обладала ни достаточной самостоятельностью, ни достаточным аппаратом насилия.
Возврат земель опальным людям не мог снять последствий крушения княжеско-вотчинного землевладения при учреждении опричнины. Во-первых, казанские переселенцы были до тла разорены ссылкой. После амнистии многие из них вынуждены были распродавать земли. Во-вторых, казна возвращала ссыльным старинные родовые земли не в общем и обязательном порядке, а выборочно и по своему усмотрению. В-третьих, возврату подлежали в первую очередь запустевшие земли. С точки зрения правительства казанское переселение достигло основной своей цели, подорвав влияние J и богатство фрондирующей титулованной знати. По этой причине оно и отказалось от продолжения антикняжеских репрессий.
После присоединения мусульманских ханств Поволжья царизм проводил насильственную христианизацию местных народов. Татар нередко предавали смерти за отказ принять православие[1378]. Завоевание ливонских земель поставило перед правительством вопрос об отношении к протестантской религии. Православное духовенство готово было подвергнуть богомерзких ливонских «люторов» таким же гонениям, как и мусульман[1379]. Требования духовенства стали весьма настоятельными после учреждения опричнины, а точнее после того, как правительство «вывело» многих немецких бюргеров из Юрьева Ливонского в земские города Владимир, Кострому, Углич и Нижний Новгород[1380]. Церковники старались любыми средствами предотвратить распространение лютеранской ереси на святой Руси и с этой целью требовали воспретить переселенцам-протестантам отправление их религии.
Однако царь и его опричные дипломаты, лелеявшие планы образования в Ливонии вассального Орденского государства, не желали оттолкнуть от себя протестантское ливонское дворянство. По этой причине Грозный отверг все домогательства церковников и к великому их возмущению позволил немецким бюргерам-переселенцам отправлять свой культ. Протестантский проповедник Ваттерман свободно ездил по русским городам, где жили немцы, и учил их «люторской ереси»[1381].
Царь не только защищал еретиков, но и приблизил к себе некоторых из них. Он зачислил в опричнину К. Эберфельда, А. Кальпа, И. Таубе и Э. Крузе[1382]. Особым влиянием в опричнине пользовался доктор прав из Петерсхагена Эберфельд. Царь охотно слушал рассказы немецкого правоведа, часто расспрашивал его об обычаях и нравах его страны. Эберфельд присутствовал на всех совещаниях Грозного с Боярской думой. Ходили слухи, что ему поручено было сосватать невесту для наследника престола в Германии[1383].
Присутствие в опричнине «советников»-лютеран вызывало особые подозрения ревнителей православия, осуждавших сближение царя с безбожными немцами.
В свое время правительство отказалось от услуг датского печатника Г. Миссенгейма. Предложение датского короля основать в Москве типографию было расценено как попытка распространить на Руси лютеранскую прелесть. Царь, желавший ввести печатное дело, вынужден был надолго отложить осуществление своих планов. Вскоре после отставки Сильвестра казна отпустила средства на закупку типографского оборудования и строительство печатного двора. Итальянский купец Барберини, посетивший московскую типографию летом 1564 г., утверждает, что московиты закупили оборудование в Константинополе: «в прошлом (1563.— Р. С.) году они ввели у себя печатание, которое вывезли из Константинополя»[1384]. Свидетельство Барберини подтверждается послесловием к Апостолу, авторами которого были московские первопечатники. По их утверждению, царь намеревался следовать примеру византийцев (греков) и итальянцев и заботился о том, «како бы изложите печатные книги, якоже в Грекех и в Венецыи и во Фригии и в прочих языцех»[1385].
1371
ЦГАДА, ф. Поместного приказа, № 643, лл. 241—246.
1372
ЦГАДА, ф. Поместного приказа, № 643, лл. 247—251, 251 об — 255.
1373
ЦГАДА, ф. Поместного приказа, № 848, лл. 164—164 об; Список, стр. 83—84; Л. М. Савелов. Князья Пожарские. Летопись историко-родословного общества в Москве, 1906, вып. 2—3, стр. 84. Писцы, составлявшие Свияжские книги в конце 1566 г., различали «новых» жильцов и «новых прежних свияжских жильцов, которых государь велел от свияжского житья отставить». Под «новыми прежними жильцами» писцы подразумевали амнистированных княжат, выехавших из Свияжска после 1 мая 1566 г.
1374
ЦГАДА, ф. Поместного приказа, № 848, л. 136; Список, стр. 66—68.
1375
ЦГАДА, ф. Поместного приказа, № 848, лл. 136, 140, ,146 об, 147 об, 165 об, 182, 187 и др.; Список, стр,. 69—70, 70—72, 73—75, 83—84, 76—78, 85—86, 82, 84, 89—90 и др..
1376
Разряды, л. 327 об.
1377
См. Исторический архив, т. III, № 22—23, стр. 217—219.
1378
После падения Казани многие татары были переселены на Русь. Некоторых из них привезли в Новгород и содержали там в тюрьме более двух лет. Об их судьбе новгородский летописец сообщает следующее: «давали дияки по монастырем татар, которые сидили в тюрмех и захотели креститися; которые не захотели креститися, ино их метали в воду». (См. Новгородские летописи, стр. 87).
1379
Церковное руководство проявляло крайнюю нетерпимость к «люторской ереси» со времен суда над Башкиным. В период Полоцкого похода митрополит Макарий объявил, что цель православного воинства это священная борьба против «прескверных лютор», засевших в Литве. (См. ПСРЛ, т. XIII, стр. 351).
1380
ПСРЛ, т. XIII, стр. 351; Г. Штаден. Записки, стр. 138.
Ко времени ссылки юрьевских немцев наместником Юрьева был земский боярин М. Я- Морозов. Бывший сподвижник Сильвестра и Адашева готов был заплатить любую цену во искупление прежних «провинностей». По его доносу были преданы суду стародубские воеводы И. Шишкин и др. Два года спустя наместник «оболгал» перед царем дерптских жителей. (См. Г. Штаден. Записки, стр. 57). Бюргеров обвинили в том, что они «ссылалися с маистром ливонским, а .велели ему притти под город со многими людми и хотели государю... изменити, а маистру служити». (См. Наказ русскому посланнику в Литве, сентябрь 1565 г. —Сб. РИО, т. 71, стр. 322). Официальная версия о предательстве дерптских бюргеров вызвала критику со стороны хорошо осведомленного псковского летописца. «Того же лета, — записал летописец, — выведоша немець из Юрьева..., а не ведаем за што, бог весть, изменив прямое слово, што воеводы дали им, как Юрьев отворили, што было их не изводить из своего города, или будет они измену чинили?». (См. Псковские летописи, т. II, стр. 248).
К началу опричнины Россия столь прочно утвердилась в Северной Ливонии, что юрьевцы никак не могли надеяться на возвращение прежней орденской власти, тем более что Орден к тому времени распался, а магистр укрылся за Двиной в Курляндии. Возможно, что наместник русской Ливонии опасался повторения событий, происшедших незадолго до того в шведской Ливонии. Там небольшой отряд дворян с помощью местных бюргеров изгнал шведов из сильно укрепленного города Пернова. Ливонский хронист Рюссов указывает, что перновская история имела самое непосредственное влияние на судьбы немецкого населения в Юрьеве. (См. Прибалтийский сборник, т. III, стр. 155; Г. Штаден. Записки, стр. 87).
1381
Царь Иван пытался оградить ливонцев от преследований со стороны православного духовенства с помощью весьма решительных мер. Когда митрополит насильно заставил одного немца-протестанта принять православие, царь наказал его. Слухи об этом проникли в протестантскую Германию в весьма преувеличенном виде. Рассказывали, будто митрополит принужден был заплатить за насилие над лютеранином 60 000 (!) рублей. (См. Письмо Ф. Зенга 1566 г. — Н. М. Карамзин. История государства Российского, т. IX, прим. 166; Г. В. Форстен. Балтийский вопрос,, т. I, стр. 474). Немецкие купцы, ездившие в Москву, с похвалой отзывались о веротерпимости царя и его расположении к немцам. Царь, передавали они, обнаруживает обширные познания в религиозных вопросах. Он охотно ведет диспуты на догматические темы, особенно с ливонскими пленниками (протестантами), разбирает различия между православием и католичеством, серьезно думает о соединении церквей. (См. Г. В. Форстен. Балтийский вопрос, т. I, стр. 471). В середине 70-х гг. царь Иван дозволил немцам выстроить протестантскую кирху в двух верстах от православной столицы. (Прибалтийский сборник, т. III, стр. 156; Д. Цветаев. Протестантство и протестантизм в России до эпохи преобразований. М., 1890, стр. 36—41, 42).
1382
Г. Штаден. Записки, стр. 131; Г. В. Форстен. Балтийский вопрос, т. I, стр. 473.
1383
Г. В. Форстен. Балтийский вопрос, т. I, .стр. 473, 468, 474.
1384
См. В. Любич-Романович. Сказания, стр. 34. Авторы многочисленных работ о начале книгопечатания на Руси не оценили в должной мере достоверность известия Барберини. Между тем, осведомленность итальянца не подлежит сомнению. Он посетил московский печатный двор и с большой похвалой отзывался об искусстве московских первопечатников.
«Я сам видел, с какою ловкостью уже печатались книги в Москве», — писал он в своем отчете о поездке на Русь. (Там же, стр. 34). Барберини беседовал с Иваном Федоровым и принял от него заказ на поставку в Россию типографской краски и бумаги. В торговой книге итальянского купца мы находим следующую запись: прислать в Москву «четыре или пять пуд висмуту для типографщиков, четыре или пять тюков (по десяти стоп) большой бумаги, для печатания». (См. там же, стр. 53). Деятельность московской типографии была затруднена из-за недостатка бумаги. Чтобы преодолеть эту трудность, казна основала бумажную мануфактуру. Но ее продукция не употреблялась печатниками из-за низкого качества. «Затеяли они также вести делание бумаги и даже делают, но все еще не могут ее употреблять, потому что не довели этого искусства до совершенства». (См. там же, стр. 34).
1385
См. М. Н. Тихомиров. Начало книгопечатания, стр. 13.