Страница 55 из 94
Опасность народных волнений и твердая позиция представителей посада оказала сильное влияние на решения импровизированного Земского собора, заседавшего на митрополичьем дворе[976]. Противники Грозного, пользовавшиеся большим весом в Боярской думе и среди титулованной знати, не осмелились поднять голос среди общего негодования на «изменников» и таким образом безвозвратно упустили благоприятный момент. Под давлением обстоятельств Боярская дума не только не приняла отречения Грозного, но и вынуждена была предоставить главе государства неограниченные полномочия. Дума просила митрополита взять на себя роль посредника и немедленно ехать к царю. Боярская дума и весь собор выразили царю полную покорность и обещали выдать ему головой всех изменников, «...хто будет государьские лиходеи, которые изменные дела делали, и в тех ведает бог да он, государь, и в животе и в казни его государьская воля»[977].
После длительных совещаний митрополит решил «для градского брежения», на случай волнений остаться в столице. Делегацию к царю возглавили архиепископ Пимен и архимандрит Левкий, известные любимцы и «угодники» Грозного. Не теряя времени, посланцы митрополита и члены Боярской думы отправились в слободу прямо с митрополичьего двора, не заезжая на свои подворья. Согласно официальной версии, бояре направились к царю в порыве верноподданнических чувств. По свидетельству же некоторых современников, царь сам назвал имена лиц, которые должны были немедленно явиться в слободу[978]. Опричник Штаден утверждает даже, что царь выехал в слободу якобы из-за мятежа (опасаясь мятежа), затем оцепил слободу воинской силой и приказал привести из Москвы и других городов тех бояр кого он потребует[979].
Путь из столицы в слободу, отнявший у царского поезда почти месяц, был преодолен посланцами собора в два-три дня. Подступы к слободе охранялись сильными воинскими заставами, задерживавшими ходатаев. Царь велел пропустить в слободу одних лишь посланцев митрополита. Для вида он долго упорствовал в решении покинуть трон, но затем «уступил» слезным молениям близкого приятеля Левкия и Пимена. Ознакомившись с благоприятным для него решением собора, Грозный приказал пропустить в слободу руководителей Боярской думы. Слобода в те дни напоминала настоящий военный лагерь. Бояре были доставлены во дворец под сильной охраной, «как явные враги»[980]. Руководство думы верноподданнически просило царя сложить с них гнев и править государством, «как ему государю годно»[981].
Отвечая думе, Грозный вновь перечислил боярские измены и на этот раз прямо обвинил своих противников в стремлении свергнуть законную династию. Он напомнил им, «как мятежны были его подданные по отношению к нему и его предкам... до сего дня и как много пролили они крови этого рода (Владимира Мономаха. — Р. С.), пытаясь прекратить высокославную династию и посадить вместо нее другую, и теперь еще они постоянно готовы совершить это»[982]. После смерти Василия III, заявил царь, бояре хотели лишить его законных прав и сделать своим государем выходца из рода князей Суздальских-Горбатых[983]. Этих людей он ежедневно сам должен видеть в числе тех, кто причастен к правлению[984]. Обвинения против Горбатого и прочих крамольных бояр царь заключил утверждением, будто изменники «стремятся лишить его жизни, уничтожив его и его близких, подобно тому, как это случилось с благочестивой, почившей в бозе царицей, происходившей из рода Романовых, и если бы бог не воспротивился этому и не открыл их козни, то то же случилось бы с ним и его сыновьями»[985]. «Вследствие этих и им подобных причин, он, царь, принужден принять меры, чтобы предупредить надвигающееся несчастье»[986].
Под предлогом якобы раскрытого им боярского заговора царь потребовал от Боярской думы и священного собора предоставления ему чрезвычайных полномочий и учреждения специальной охраны. Представители думы и духовенства не только приняли это условие, но и благодарили Грозного как могли[987].
Для выработки соглашения с Боярской думой царь оставил при себе первого боярина князя И. Д. Бельского, князя П. М. Щенятева-Патрикеева, дьяков. Прочие члены думы (князь И. Ф. Мстиславский, князь И. И. Пронский и т.д.) , были в тот же день отосланы в столицу[988]. Подобное разделение думы вполне отвечало целям и намерениям Басманова и прочих советников царя.
На подготовку приговора об опричнине ушло более месяца. Указ был окончательно утвержден думой, после возвращения царя из слободы в Москву. Подлинник указа хранился в царском архиве и был описан в архивной описи следующим образом: «Указ, как государь приехал из Слободы, о опришнине»[989]. Царь прибыл из Слободы в Москву 15 февраля 1565 г., сразу же после этого («как государь приехал») был издан названный указ[990].
Для утверждения указа об опричнине в Кремле были собраны Боярская дума и высшее духовенство. По словам очевидцев событий Таубе и Крузе, царь вызвал к себе оба сословия, т. е. духовенство и дворянство. Но в представлении немецких дворян в высшее (дворянское) сословие входили как бояре, так и дворяне[991]. Возможно, что в первом соборе опричного времени действительно участвовали представители дворянства[992].
Царь Иван открыл собор пространной речью. Он объяснил причины своего отречения и заявил, что для охранения своей жизни намерен «учинить» себе на своем государстве «опришнину» с «особым» двором, армией и территорией. Государство свое Московское он передает в ведение Боярской думы. По этому случаю членам думы были сделаны многословные наставления. Прежде всего, Иван указал высшим боярам на все то, что при благоприятных обстоятельствах и времени могло бы способствовать расширению и процветанию государства. Далее он велел боярам следить за тем, чтобы в случае его кончины не возникло спора и раскола между обоими его молодыми сыновьями Иваном и Федором[993]. (Аналогичные наставления сыновьям царь внес в незадолго до того составленную духовную грамоту). Грозный просил бояр, чтобы они позаботились о том, чтобы водворить в стране порядок, мир и единство. В тех же целях он требовал для себя неограниченных полномочий, права казнить опальных бояр и князей и, что особенно важно, права конфисковать по собственному усмотрению земельные богатства и все имущество («животы» и «статки») опальных. Как сообщала официальная летопись, Грозный соглашался вернуться на царство лишь на том условии, «что ему своих изменников, которые измены ему, государю, делали и в чем ему, государю, были непослушны, на тех опала своя класти, а иных казнити и животы их и статки имати»[994].
В речи к Земскому собору царь Иван в особенности настаивал на необходимости покончить со злоупотреблениями властей и прочими несправедливостями. В этом «тезисе» заключался, как это ни парадоксально, один из главнейших аргументов в пользу опричнины.
976
Мнение о деятельности Земского собора в Москве в январе 1565 г. было впервые высказано в литературе еще Н. И. Костомаровым. (См. Н. И. Костомаров. Собрание сочинений. Т. 19, СПб., 1887, стр. 328-330; см. также В. Н. Латкин. Земские соборы древней Руси, их история и организация сравнительно с западноевропейскими представительными учреждениями. СПб., 1885, стр. 80—81).
977
ПСРЛ, т. XIII, стр. 393. Примерно в тех же выражениях передают решение собора Таубе и Крузе: «Если он (царь. — Р. С.) действительно знает, что есть изменники, пусть объявит их, назовет их имена, и они должны быть готовы отвечать за свою вину, ибо он, государь, имеет право и силу строжайше наказывать и казнить... они были бы счастливы передать себя в его полное распоряжение». (Послание Таубе и Круза стр. 32).
978
Послание Таубе и Крузе, стр. 32.
979
Г. Штаден. Записки, стр. 86.
980
Послание Таубе и Крузе, стр. 33.
981
ПСРЛ, т. XIII, стр. 394.
982
G.Hoff. Указ. соч., стр. 4. Царь винил бояр в пролитии царской крови, имея в виду расправу с братьями Василия III кн. Ю. Дмитровским и А. Старицким в 30-х годах.
983
G.Hoff. Указ. соч., стр. 4. В Кенигсбергском списке Послания Таубе и Крузе упомянуто загадочное имя Barbatto, которое не смог расшифровать переводчик М. Г. Рогинский. В издании Хоффа имя опального боярина воспроизведено более точно— Garbato, т. е. Горбатый. (См. G.Hoff. Указ. соч., стр. 4). В рассказе Таубе и Крузе допущена одна неточность. Царь будто бы заявил о притязаниях на трон выходца из рода Челяднина-Горбатого. Названные авторы смешивают воедино дела о заговоре Горбатого (1565 г.) и И. П. Федорова (1568 г.). Отметим, что в боярских смутах 30-х гг. Челяднины, в отличие от Суздальских князей, почти вовсе не участвовали. И только в период опричнины И. П. Федоров-Челяднин был обвинен в намерении завладеть престолом.
984
G.Hoff. Указ. соч., стр. 5. Заявление о покушениях на жизнь царя служило не более чем предлогом для введения в стране чрезвычайного положения. Вплоть до отъезда из столицы Иван нисколько не опасался за свою жизнь и разъезжал по улицам без всякой охраны, в сопровождении герольда, который возвещал присутствие царя барабанным боем. (См. В. Любич-Романович. Сказания иностранцев, стр. 30).
985
G.Hoff. Указ. соч., стр. 5.
986
G.Hoff. Указ. соч., стр. 5.
987
G.Hoff. Указ. соч., стр. 5.
988
ПСРЛ, т. XIII, стр. 396.
989
Описи царского архива, стр. 37.
990
ПСРЛ, т. XIII, стр. 396.
991
G.Hoff. Указ. соч., стр. 6.
992
В новейшей литературе названному собору посвящена обстоятельная статья С. О. Шмидта. (См. С. О. Шмидт. К истории соборов XVI в. — «Исторические записки», т. 76, 1965, стр. 123—144). С. О. Шмидт полагает, что первый Земский собор времени опричнины начался в декабре 1564 г. в связи с отъездом царя из Москвы. Такое предположение представляется нам недостаточно доказанным. Основанием для него служит путаный рассказ Таубе и Крузе, будто в воскресенье после дня св. Николая (т. е. 10 декабря. — Р. С.) 1566 (? — Р. С.) года царь сообщил всем духовным и светским „чинам” об отречении от престола, а спустя две недели простился с боярами, духовенством, дворянами, купцами и уехал в Слободу. (Послание Таубе и Крузе, стр. 31—32). Хронология сообщаемая Таубе и Крузе, крайне сбивчива и недостоверна. К тому же в их рассказе много противоречий. По их словам, царь будто бы дважды объявлял об отречении от престола: за две недели до отъезда из Москвы и вторично через месяц. Предпочтение следует отдать более достоверному свидетельству московской официальной летописи. Даже если признать достоверным рассказ Таубе и Крузе, то и тогда прощание царя со столичными «чинами» и купцами нельзя считать «собором», поскольку «чины» ничего не обсуждали и никаких решений по поводу царского отречения не приняли, что само по себе малоправдоподобно.
993
G.Hoff. Указ. соч., стр. 6—6 об.
994
ПСРЛ, т. XIII, стр. 394. (Курсив наш. —Р. С.).