Страница 54 из 94
В последующих поучениях «чадцам» явственно проступают контуры близкой опричной реформы. «А как людей держати и жаловати, и от них беречися, и во всем их умети к себе присвоивати, и вы б тому навыкли же. А людей бы есте, который вам прямо служат, — рекомендует царь сыновьям,— жаловали и любили, их ото всех берегли, чтобы им изгони ни от кого не было, и оне прямее служат»[960]. При веденные рассуждения в скором времени воплотились в привилегии людей «прямой службы», опричников, которые были ограждены от всякой «изгони» и пользовались полной безнаказанностью. Иван усердно внушает сыновьям милосердие по отношению к подданным: «А каторыя (люди. — Р. С.) лихи, и вы б на тех опалы клали не вскоре, по разсуждению не яростию[961]. Конечно, если бы царь вздумал учить сыновей милосердию в разгар кровавых опричных казней, в его словах можно было бы усмотреть сплошное лицемерие. Накануне опричнины подобный совет звучал совсем иначе.
В царском завещании отчетливо слышатся ноты тревоги Ивана томят мрачные предчувствия, он сознает, что его наследников ждут многие испытания, может быть, изгнание. Все это расплата за его собственные грехи: «...и вам (сыновьям. — Р. С.) есми грехом своим беды многия нане сены...»[962]. Иван заклинает сыновей не забывать родителей среди бед, «не токмо что в государствующем граде Москве или инде где будет, но аще и в гонении и во изгнании будете...»[963]. Поучение детям заканчивается выражением надежды на то, что наследники-сыновья в конце концов добьются трона: «А будет бог помилует, и государство свое доступит и на нем утвердитеся и аз благословляю вас...»[964]. Приведенные строки появились на свет скорее всего после того, как сам Грозный отрекся от власти из-за боярского своеволия покинул «государство», сделав ряд оговорок в пользу сыновей.
Наряду с поучением чадцам завещание содержит «исповедание», наполненное поразительными признаниями. Иван кается во всевозможных грехах и преступлениях и откровенно признает, что снискал всеобщую ненависть своими злыми делами: «аще и жив, но богу скаредными своими делы паче мертвеца смраднеишии и гнуснейший... сего ради всеми ненавидим есмъ...»[965]. Царь говорил о себе то, чего не смели произнести вслух его подданные.
Всего лишь за полгода до опричнины боярин Курбский пенял на чудовищную неблагодарность царя, сетовал на изгнание в дальние страны и т. д. «... воздал еси мне злыя за благие, — писал он Ивану, — и за возлюбление мое непримирительную ненависть...»[966]. Теперь совершенно тем же языком заговорил другой «изгнанник» — царь Иван. Ум покрылся струпьями, жалуется Иван, «тело изнеможе, болезнует дух, струпи телесна и душевна умножишася, и не сущу врачу, исцеляющему мя, ждах, иже со мною поскорбит, и не бе, утешающих не обретох, воздаша ми злая возблагая, и ненависть за возлюбление мое»[967].
Не прошло и полугода с тех пор, как Грозный бросил Курбскому горделивую фразу о «вольном Российском самодержьстве». И вот наступил жалкий финал. Самодержец и помазанник божий был «изгнан» от своего достояния своими холопами боярами и «скитался» по странам. Для человека, обладавшего колоссальным честолюбием и вполне традиционным складом мышления, свято верившего в божественное происхождение своей власти, отъезд «с государства» не был фарсом. Исполненные трагизма жалобы царя на невыносимые душевные и телесные страдания и отчаянное одиночество как нельзя лучше передают то страшное потрясение, которое пережил Грозный после отъезда в слободу. Как рассказывают современники, в дни отречения от престола Иван впал в тяжелое нервное расстройство, внезапно изменившее весь его облик. Когда царь вернулся в столицу после десятинедельного отсутствия, многие люди не могли узнать его, так он изменился[968]. Как видно, жалобы на «изнеможение» тела, умножение струпий телесных и душевных в царском завещании не были простой риторической фразой.
В дни отречения и отъезда в слободу царь Иван испытывал смертельную тревогу за будущее династии, за судьбу сыновей. В этом заключен, пожалуй, весь пафос его завещания, окрашенного в мрачные, трагические тона.
3 января 1565 г. в Москву прискакал гонец К. Д. Поливанов, привезший обращение царя к митрополиту, Боярской думе и всему православному населению столицы.
В послании к думе и митрополиту Грозный объявлял, что покидает царство, простирая гнев и опалу на членов Боярской думы: бояр, конюшего (И. П. Федорова), дворецкого (Н. Р. Юрьева), казначеев (Фуникова и Тютина), а заодно и на дьяков и дворян, епископов, игуменов и прочих вассалов светских и духовных. Далее Иван многословно перечислял «измены боярские и воеводские и всяких приказных людей, которые они измены делали и убытки государьству его до его государьского возрасту...»[969]. Подлинник царского послания к митрополиту не сохранился. В официальной летописи его содержание передано кратко и тенденциозно[970]. Послание митрополиту в значительной части повторяло аргумент царского послания к Курбскому, написанного полугодом ранее[971]: В летописи очень кратко изложена, главным образом та часть царского послания, в которой речь шла о давнишних «изменах» Боярской думы в годы боярского правления. В те времена бояре делали «многие убытки» народу, истощили царскую казну, растаскивали государские земли и раздавали их родне и приятелям, собрали себе великие богатства и стали уклоняться от службы, не только не радели о православном народе, но и чинили насилия «крестиянам». Царь ничего не может поделать с изменниками: едва он захочет «понаказать» боярина, князя, приказного или дворянина, как духовенство, «сложась» с думой, берет опальных под свою защиту[972].
Обращение царя вызвало страх и замешательство среди членов Боярской думы, спешно собравшихся в Кремле на подворье митрополита.
Между тем, в нескольких шагах от митрополичьего двора думные дьяки П. Михайлов и А. Васильев поочередно читали царское послание к населению столицы. Слухи об отречении царя мгновенно распространились по всей столице. Вскоре площадь перед дворцом запрудила громадная толпа ремесленников, мелких торговцев, кабального люда, ярыжек, нищих и т. д. Специальным посланием царь извещал посадских людей о своем отречении и просил их, «чтобы они себе никоторого сумнения не держали, гневу на них и опалы никторые нет»[973].
Выражая милость посадскому населению, царь в то же время объявлял опалу власть имущим. Тем самым он как бы апеллировал к народу в своем давнем споре с боярством. Царь, не стесняясь, говорил об измене бояр, притеснениях и обидах, причиненных ими народу. Отречение царя и его апелляция к народу привели в движение низы и вызвали призрак народного восстания. Опасность волнений полностью дезорганизовала аппарат управления: «все приказные люди приказы государьские отставиша, и град отставиша, никим же брегом»[974].
Громадные толпы горожан, возбужденных слухами о великой боярской измене и царской опале на власть имущих, со всех сторон окружили митрополичий двор, где укрылись члены Боярской думы, приказные, дворяне и духовенство. Представители купечества и горожане, допущенные в митрополичьи покои, заявили, что остаются верны старой присяге и будут просить царя, чтобы тот «государьства не отставлял и их на разхищение волком не давал, наипаче же от рук силных избавлял»[975]. Челобитная посада заканчивалась прямыми угрозами по адресу вождей боярской оппозиции. «А хто будет государьских лиходеев и изменников, — заявляли горожане,— и они за тех не стоят и сами тех потребят».
960
ДДГ, стр. 427.
961
ДДГ, стр. 427.
962
ДДГ, стр. 427.
963
ДДГ, стр. 432. (Курсив наш. — Р. С.).
964
ДДГ, стр. 433. (Курсив наш. — Р. С.).
965
ДДГ, стр. 426. (Курсив наш.—Р. С.).
966
Курбский. Сочинения, стр. 3. (Курсив наш. — Р. С.).
967
ДДГ, стр. 426. (Курсив наш. — Р. С.).
968
G.Hoff. Указ. соч., стр. 5.
969
ПСРЛ, т. XIII, стр. 392.
970
Известно, что царские послания никогда не отличались лаконичностью и что даже по незначительным поводам царь Иван составлял широковещательные послания на десятках страниц. Очевидно, он не мог ограничиться краткой и маловразумительной отпиской в такой ответственный момент своей жизни, как отречение от престола в январе 1565 года.
971
Названные послания по существу адресовались всему Российскому государству, но одно было памфлетом на изменника Курбского, а другое изобличало всех изменников сразу. Оба послания начинались с описания преступления бояр в годы боярского правления. В послании Курбскому этому предмету посвящено несколько страниц, а в официальной летописи — несколько строк. В послании Курбскому далее следовал длинный перечень «измен» Избранной рады. В летописном изложении послание царя к митрополиту эта наиболее актуальная часть была полностью опущена. Несообразность летописного рассказа очевидна: царь не мог объявить своим подданным опалу за одни только проступки двадцатилетие давности.
972
ПСРЛ, т. XIII, стр. 392.
973
ПСРЛ, т. XIII, стр. 392.
974
ПСРЛ, т. XIII, стр. 393.
975
ПСРЛ, т. XIII, стр. 393. (Курсив наш. — Р. С.).