Источник

– Мы победим их жаждой.

– У них, конечно же, есть и цистерны, – напомнил Цадок.

– Мы можем и подождать, – ответили юные воители, но он запретил им обсуждать эту тему, и они больше ничего ему не сказали.

Тем не менее они позаимствовали платья у своей сестры Леа и, пройдя в облике женщин к источнику, собрали массу сведений, которые смогут им пригодиться в случае войны. И они поговорили с молодежью, предупредив о намерениях хананеев.

До середины этого лета, полного неясности и неопределенности, Леа часто ходила в город за водой. Миновав ворота, она шла по переполненным улицам, лавки которых так привлекали ее. Как и другие девушки хорошего происхождения, она держалась в стороне от храма с проститутками и всегда опускала глаза, пока шла по длинному темному проходу к источнику. Леа была красивой семнадцатилетней девушкой и держалась с удивительным изяществом, как свойственно многим, кто носит на голове кувшины с водой. Многие хананеи одобрительно смотрели на нее и, когда она проходила мимо, бросали работу, чтобы улыбнуться ей.

Цадок хотел выдать Леа замуж за молодого человека, в котором уже сейчас просматриваются задатки будущего вождя, а может, даже судьи. Однако Леа, каждый день проходя через город, обратила внимание на симпатичного юношу Зибеона, неспешно прогуливающегося у ворот или сидящего на трехногом стуле правителя, и, хотя она никогда не улыбалась ему, оба они чувствовали, что их частые встречи нельзя назвать случайными. Она встречала Зибеона у главных ворот. У ворот, ведущих к источнику. Он ездил верхом вдоль оливковых рощ. А однажды он встретил ее у дверей лавки, в которой продавались глиняные богини. У него была смущенная улыбка и вежливые манеры, что Леа, знавшая до сих пор лишь грубоватые обычаи пустыни, сразу же оценила.

Как-то утром Леа вошла в город, питая надежду увидеть Зибеона, но его нигде не было. Полная печали, она покинула освещенные солнцем улицы и ступила в длинный темный проход между каменными стенами, что вел к источнику, но, едва она миновала караульню, летом пустующую, поскольку все мужчины работали на полях, кто-то схватил ее с такой силой, что кувшин упал с головы и разбился. Она почувствовала, как ее втаскивают в караульню и покрывают бесчисленными поцелуями. Сначала она перепугалась, ведь никто из мужчин так с ней не обращался, но, когда она увидела, что это Зибеон, страхи оставили ее, потому что Зибеон был с ней мягок и нежен. В этот день они всего лишь страстно целовались, и прошло довольно много времени, прежде чем она неохотно рассталась с ним. Зибеон шепнул Леа, что ей нужен новый кувшин для воды, и, оставив ее в караульне, побежал покупать новый сосуд. Он предупредил ее, что на вопрос о странном кувшине она должна отвечать, мол, по ошибке взяла у источника чужой. В этот день подмена осталась незамеченной, и в течение жарких летних дней Леа часто ходила к источнику, всегда надеясь, что Зибеон перехватит ее у караульни. Теперь они уже не только целовались.

Как-то Эфер заметил, что кувшин его сестры не похож на те, которыми пользовались другие девушки, и спросил, откуда такой взялся, а она, густо покраснев, ответила: «Должно быть, я по ошибке взяла его у источника». Но Эфер не поверил сестре и попросил одну пожилую женщину, которая тоже ходила за водой, присмотреть за Леа, и вскоре женщина сообщила, что Леа и сын правителя встречаются в караульне.

– В караульне?! – повторил Эфер.

И караульня, и проход, ведущий к источнику, были в его плане главными точками, которые необходимо захватить при штурме Макора. Он был и обрадован, узнав, что караульня пуста, и возмущен при мысли, что его сестра, возможно, проводит там время с хананеем, ибо его опыт был почерпнут лишь из общения с храмовыми проститутками. Сначала он подумал, что надо посоветоваться с отцом, но потом отказался от этой мысли, поскольку старик был всецело занят организацией оседлой жизни. Эфер обо всем рассказал своему брату Ибше, и они вдвоем начали следить за сестрой.

Довольно быстро братья убедились, что она странно ведет себя. Как-то днем они, оказавшись у главных ворот, подслушали, как она прощается со своим любовником, и, едва только Леа оказалась вне поля зрения стражи, они схватили ее и приволокли в шатер Цадока. Но сын правителя, поднявшись на башню, увидел ее с братьями и, не позвав никого на помощь, кинулся за троицей. В лагере ибри они оказались одновременно.

– Она распутничает с хананеями! – закричал Эфер отцу.

Зибеон, выскочивший из-за спины Эфера, ударил брата Леа по губам. Блеснули кремневые ножи, и ибри убили бы юношу, не вмешайся старый Цадок, который ждал ответа Леа.

– Чем ты занималась? – спросил он дочь.

– Пряталась в темноте с хананеем! – рявкнул Эфер.

Снова Зибеон кинулся к молодому ибри, но его остановило вмешательство Цадока, который продолжал ждать ответа Леа. Та ответила, что любит сына правителя и, если их отцы договорятся, хотела бы выйти за него замуж.

– Они уже поженились! – предупредил Эфер, и Леа зарделась, когда тот ощупал ее тело и убедился, что она беременна. – Забросаем их камнями! Тут же, на месте! – потребовал Эфер, но Цадок уже допрашивал молодого Зибеона.

Как и многие хананеи, Зибеон был обрезан. Он был готов принять Эль-Шаддая как единого бога и не собирался заставлять Леа поклоняться Баалу или Астарте. Зибеон был привлекательным и честным молодым человеком, и можно было понять, почему Леа обожает его.

Все это Цадока устраивало, а потому, поручив Зибеона защите своих старших сыновей, он направился к алтарю, перед которым молился столько лет:

– Эль-Шаддай, как бы ты поступил в этом деле? Должны ли мы принять хананея в нашу семью? Должны ли мы подчинить тебе их богов?

Ответа не последовало, но, по крайней мере, великий бог колена Цадока не возразил против этого союза, так что патриарх, вернувшись к сыновьям, сказал:

– Если правитель Уриэль согласится, ваша сестра выйдет замуж за его сына.

Он отверг все возможные возражения и в молчании возглавил делегацию, которая проследовала к главным воротам. Возбужденная толпа высыпала на стены, а ибри были готовы к столкновению с правителем Уриэлем и его женой Рахаб.

– Наши дети хотят пожениться, – сообщил патриарх.

И настал момент проверки тех добрых намерений, которые были свойственны обоим главам общин. Уриэль отчетливо понимал важность этого брака, ибо именно на такой путь развития отношений он и надеялся. Он был удивлен, что во все это оказался вовлечен его сын, но считал необходимым поддержать эту попытку слияния обеих групп.

Его жена придерживалась другой точки зрения.

– Зибеон должен найти себе жену в стенах города, – сказала она. – Настанет день, когда он станет его правителем…

– Это хороший брак, – попытался урезонить ее муж.

– Баал его не одобрит, – предупредила жена. – И Астарта не благословит наши поля.

– Ваш сын женится не на Баале и не на Астарте, – указал Цадок.

– Готов ли ты принять их бога? – спросила сына Рахаб.

Когда Зибеон кивнул, Уриэль поразился, но понадеялся на то, что установится хоть какой-то мир.

– Вполне возможно поклоняться и Баалу, и Эль-Шаддаю, – сказал правитель.

Это был предельно напряженный момент, который мог разрушить все отношения между хананеями и ибри, и Цадок благородно согласился:

– Правитель Уриэль прав. Его сын может поклоняться обоим богам.

Уриэль облегченно перевел дыхание. Он оценил желание Цадока избежать конфликта и прекрасно понимал, как близки были две группы к открытому жестокому столкновению. Уриэль начал обсуждать предстоящую церемонию, надеясь, что проблемы соперничества уже остались в прошлом, но его проницательная жена сказала прямо и откровенно:

– Такое единение богов не сработает. Этот брак не должен состояться.

Рыжеволосый Эфер локтями проложил себе путь вперед и сурово сказал:

– У Леа будет ребенок.

Рахаб сделала усилие, чтобы удержаться от грубости.

– Прошу прощения, – сказала она, – но придет день, когда мой сын будет править этим городом, и он должен иметь порядочную жену.