Источник

В сорок один год Уриэль был опытным правителем, который испытывал глубокое личное удовольствие, когда его поля производили больше зерна, а из-под прессов текло больше оливкового масла. Единственное, что заставляло его испытывать тщеславие, – его сын Зибеон. Парню минул двадцать один год, он был черноволос и красив. Какое-то время казалось, что он может вляпаться в неприятности, поскольку усиленно оказывал внимание девушкам, чьи родители не хотели, чтобы их дочери выходили замуж в четырнадцать лет, пусть даже в крестьянских семьях это дозволялось. Но в результате давления со стороны отца Зибеон обзавелся любовницей из гиксосов, и этот кризис прошел стороной. Тем временем правитель усердно посещал семьи своих друзей в поисках подходящей жены для своего сына.

Весенним днем 1419 года до нашей эры, когда Цадок и его ибри подошли к Макору с востока, правитель Уриэль, как обычно, сидел на своем трехногом стуле, поставив его так, чтобы видеть тех, кто поднимался по насыпи. А в городе с его пестрым населением шла обычная жизнь. Здесь были и солдаты-гиксосы, оставившие поле боя, и египетские поселенцы, и несколько африканцев, и горсточка ибри, которые забрели сюда с севера, а еще люди с берегов моря или из пустыни. Даже те, кто с полным основанием называл себя хананеями, имели очень запутанное происхождение, но все сосуществовали вместе на основе взаимной терпимости. К Уриэлю подошел невысокий коренастый молодой человек с острым крючковатым носом.

– Не хочет ли правитель произвести проверку? – спросил молодой хетт.

Его родители оказались в Макоре во время налета наемников с севера.

– Все готово? – спросил Уриэль.

Молодой человек кивнул, а правитель, приказав страже отнести стул в дом, присоединился к хетту, и они двинулись по широкой главной улице, которая по прямой пересекала холм от одних ворот до других. По пути он осматривал лавки, стоявшие вдоль главной городской магистрали: в одних продавались прекрасные гончарные изделия с греческих островов, в других на полках лежало не менее двух дюжин разных тканей, а в третьих торговали изделиями из металла: мечами, кинжалами и даже блестящими ювелирными изделиями. Как всегда, Уриэль проверил хранилища для зерна и цистерны для воды, дабы убедиться, что они в полном порядке. Затем он проследовал к востоку от северных ворот, где гончары, кидая куски глины на свои круги, лепили из них сосуды на продажу в следующем месяце. Неторопливо горели печи – после окончательного обжига глина будет звенеть, как стекло, а вот юные кузнечные подмастерья дули в длинные трубки, чтобы небольшие горны бронзовых дел мастеров пылали ослепительным пламенем, или же, качая меха, пытались добиться такого же эффекта в больших горнах.

Тем не менее сегодня правитель Уриэль не инспектировал своих ремесленников. Проводник привел его к той части стены к западу от прохода к источнику, где ограда Макора выдавалась к северу, и здесь, оказавшись в окружении низких деревянных строений, молодой хетт показал Уриэлю то последнее оружие, на котором покоилась оборона Макора. Оно было настолько страшным, что впредь осаждать Макор, возможно, станет совершенно невыгодным делом.

– Все в порядке? – поинтересовался правитель.

– Да, – ответил молодой человек, попросив его обратить внимание на группу хеттов рядом с низким строением.

– Быстро ли они смогут приступить к делу?

– По вашей команде, – заверил его хетт.

Убедившись, что оборона Макора обеспечена, Уриэль вернулся к задним воротам и, пройдя между сумрачными стенами, ведущими к воде, оказался у караульни, откуда был виден источник, где собирались женщины. Затем он пошел в город и снова миновал торговые ряды, по пути кивая горожанам. Оказавшись у главных ворот, Уриэль приказал снова вынести трехногий стул. Но прежде чем его доставили, по насыпи торопливо взбежал Зибеон в сопровождении молодого земледельца. Они принесли волнующие новости:

– По дороге идет какая-то армия.

Правитель Уриэль тут же раскинул руки – одну в сторону Акко, а другую к Дамаску, словно снова взял на себя командование войсками.

– Откуда?

– Вон с той стороны, – показал Зибеон.

И теперь все внимание Уриэля было обращено к востоку.

Первая его мысль была о цистернах с водой, но он успокоился, вспомнив, что они полны. Зерна тоже хватало, и правитель лично убедился, что стены, ведущие к источнику, не нуждаются в ремонте. Затем он вспомнил о тех пятистах земледельцах, что живут за стенами города, и уже было решил отдать приказ протрубить в бронзовые трубы, чтобы их звуки созвали всех в город. Но тут Уриэль мысленно увидел богатые поля, на которых начали густо колоситься весенние всходы, созревающие виноградные гроздья на лозах. Ему не хотелось прерывать эти нормальные процессы, которыми жила земля. Этот момент нерешительности и определил судьбу Макора.

Уриэль не сомневался, что с теми, кто шел по дороге к Макору, можно будет мирно договориться. Поэтому он встряхнул сына за плечи и спросил:

– Зибеон, почему ты решил, что это войско?

– Там вовсе не горсточка. Там сотни людей.

– Ведут ли они с собой овец?

– Да.

Уриэль испытал облегчение. Кочевники столетиями бродили по Ханаану, и в девяти случаях из десяти они не доставляли никаких неприятностей городу, обнесенному стенами, то есть если сами горожане не нарывались на эти неприятности. Чужакам достаточно было бросить взгляд на стены, на гладкие каменные склоны, ведущие к ним, и они были рады унести ноги, если только не решали осесть где-нибудь за пределами городских стен. Там вырастали их небольшие поселения, которые со временем начинали способствовать обогащению города. Уриэль был только рад, что события в очередной раз пойдут привычным путем.

Поэтому он и не отдал приказа трубить в трубы, но все же поднял по тревоге своих солдат, послал их занять позиции на стенах и отрядил охрану к источнику. Велев закрыть ворота, Уриэль поднялся на одну из башен, чтобы рассмотреть приближающуюся толпу. Сначала он увидел лишь пустынную дорогу, залитую ярким весенним солнцем. Она была открыта взгляду вплоть до отрогов горы на востоке, где стоял алтарь Баала. Дорога была точно такой, как и столетия назад – узкая, каменистая и пыльная, она вилась в зелени полей, молчаливо и равнодушно ожидая очередного топота ног. Наконец Уриэль заметил поднятое ветерком легкое облачко пыли, которое повисло над дорогой, предвещая приближение важных событий. В ее колыхании было что-то зловещее, и Уриэль отпрянул от края стены. Но тут на дороге появился осел, за которым бежали двое маленьких смуглых и почти голых ребятишек. Они побежали вперед, чтобы первыми увидеть ждущий их город. Уриэль облегченно рассмеялся.

– Смотреть за воинами! – крикнул он, а ребятишки, завидев могучие стены и башни, остановились посредине дороги, а затем развернулись и побежали обратно докладывать старшим.

Правитель Уриэль все еще смеялся, когда появился первый ибри. Это был покрытый пылью высокий старик в грубовато скроенной одежде, повязанной на талии веревкой, в грубых сандалиях и с посохом в руке. Он был бородат, и его седые волосы падали на плечи. Старик шел с непреклонной решительностью и остановился лишь у главных городских ворот. Если этот старик и испытал такое же удивление, как и его ребятишки при виде мощных стен города, то ничем этого не выдал. Правитель Уриэль обратил внимание, что ни старик, ни появившиеся вслед за ним люди и не взглянули на крестьян, чьи поля тянулись вдоль дороги, – и это было хорошей приметой. Если бы пришельцы собирались заняться грабежом, они бы начали без промедления.

Тем не менее Уриэль был явно не готов к появлению такого количества кочевников, которые все подходили и подходили с востока. Это были не просто обыкновенные семейства ибри, которых ему доводилось встречать в прошлом. Макор часто принимал к себе такие группы и без труда приобщал их к культам, господствующим в земле Ханаана. В некоторых таких семьях имелось по двадцать детей, но эта группа была совсем другой. Уриэль видел перед собой сплоченное сообщество семей, настоящую родовую общину, к тому же вызывало подозрение то, что возглавляли группу взрослые мужчины, способные носить оружие, а детей почти не было видно. Правитель не испытывал страха, поскольку у пришельцев было очень мало металлического оружия, но четкий порядок, который они соблюдали на марше, не позволил ему забыть о первом сообщении сына. Это на самом деле была армия, и не важно, готова она вступить в бой или нет. Уриэль спустился с башни, испытывая глубокую озабоченность.