Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 16 из 17



Ставка фюрера «Фельзеннест», неподалеку от крошечной деревушки Родерт с фахверковыми домами, в окрестностях городка Бад-Мюнстерэйфель, 10 мая 1940 года, 7 часов утра: генерал-майор Йодль доложил о готовности к наступлению. На севере Бельгии немецкие парашютисты, вылетевшие из района Кёльна, захватили стратегически важный форт Эбен-Эмаэль. Однако это был лишь отвлекающий маневр, призванный убедить Союзников в том, что главный удар немцы наносят именно здесь. В действительности основные силы вермахта были сосредоточены совсем в другом месте – намного южнее, вблизи границы с Люксембургом. Там стоял непрекращающийся рокот двигателей и лязг гусениц. Танки занимали исходные позиции. Вперед выдвинулся средний командирский танк генерала Гудериана, выделявшийся среди других своими круглыми антеннами. Настрой в войсках был пока еще отнюдь не воинственным. «Над боевыми порядками повисла тягостная тишина, чтобы не сказать царило глубокое уныние», – сообщал один офицер[135].

О том, какая неуверенность, какое смятение наблюдались среди агрессоров, свидетельствует тот факт, что немецкое наступление, которое так долго и тщательно готовилось, в первое утро едва не забуксовало – возник гигантский затор. Вместо того чтобы быстро двинуться вперед и использовать фактор внезапности, на который и делалась главная ставка, немцы устроили настоящий транспортный коллапс. И это еще на своей территории. Причина была весьма характерной: гужевые повозки пехотных частей запрудили все более или менее широкие дороги, необходимые для проезда техники, и движение застопорилось. Вплотную друг к другу, бампер к бамперу, неподвижно стояли машины танковой группы «Клейст» – крупнейшего механизированного соединения, когда-либо ранее существовавшего в военной истории, включавшего в свой состав 41 140 единиц техники, в том числе 1222 танка. Стальная лавина застряла, растянувшись более чем на 250 километров – до самого Рейна. Это была рекордная по длине пробка в истории Европы – таковой она остается и по сей день. Союзники могли без труда уничтожить с воздуха беспомощно застывшую на месте вражескую армаду, которая лежала бы перед пилотами их бомбардировщиков как на ладони, и тем самым пресечь немецкую операцию в зародыше. Но французы и англичане не ожидали наступления противника через это непроходимое игольное ушко, вследствие чего столь чудовищное скопление техники осталось незамеченным для их разведки, и они не смогли извлечь пользу из состояния хаоса, в котором оказался вермахт.

Причина такой сумятицы заключалась в том, что в Верховном командовании все еще не верили в успех танкового удара, и поэтому танковым колоннам было выделено слишком мало дорог. Ни о каком «блицкриге» не могло быть и речи. Никто не понимал суть этой концепции – кроме нескольких генералов, и прежде всего Гудериана. Последний отчаянно пытался по радио заставить пехотные части создать коридоры для прохода техники. Но пехотинцы рассматривали танкистов в качестве соперников и хотели сами осуществить прорыв, как делали это прежде. Грузовики, гужевые повозки, солдаты, многие из которых несли на плече карабины, которыми воевали еще их отцы во время Первой мировой войны, продолжали закупоривать дороги. И все же, когда танки после бесконечных маневров из стороны в сторону сумели выбраться из этого запутанного лабиринта и со всей возможной скоростью помчались через узкие долины по извилистым серпантинам, дабы компенсировать потери времени, они показали, на что способны. До самого Ла-Манша их уже ничто не могло остановить. Почти ничто.

«Не мелочиться»[136]

Возможно, Франция погибла еще в 1940 году. Спустя 11 дней после начала боевых действий мы потерпели поражение от немцев. От этого унижения страна не оправилась до сих пор.

«Задача, поставленная перед немецкими войсками, чрезвычайно трудна, – записал начальник Генерального штаба сухопутных войск генерал Гальдер в своем дневнике. – На данной местности (Маас) и при существующем соотношении сил – особенно в артиллерии – она может остаться невыполненной […]. Мы должны прибегнуть к чрезвычайному средству, пусть это и сопряжено с определенным риском»[138]. Таким чрезвычайным средством являлся метамфетамин, и солдаты крайне нуждались в нем, ибо генерал Гальдер приказал: «Я требую от вас, чтобы вы не спали по меньшей мере три дня и три ночи, если возникнет такая необходимость»[139]. И такая необходимость возникла, поскольку именно спустя этот срок танковые колонны достигли французского пограничного города Седан и форсировали пограничную реку Маас. Немцы оказались в Северной Франции раньше, чем основные силы французской армии, которые все еще находились в Северной Бельгии, двигаясь на юг от линии Мажино.

Снабжение вермахта было налажено хорошо. Квартирмейстеры заказывали пилюли вовремя. Так, в распоряжении служившего в штабе 1-й танковой дивизии капитана графа фон Кильмансегга (который в 60-е годы был главнокомандующим артиллерией сухопутных войск НАТО в Центральной Европе) имелось 20 000 штук[140]. В ночь с 10 на 11 мая тысячи солдат приняли их, достав из-за отворота пилотки[141] или получив у офицеров санитарной службы.

Спустя 20 минут они начали действовать. Нервные клетки мозга принялись испускать нейротрансмиттеры. Допамин и норадреналин моментально обострили восприятие и привели организм в состояние полной боевой готовности. Занимался рассвет. Никто не спал. Гигантская гидра вермахта неудержимо двинулась в направлении Бельгии. Депрессия и разочарование первых часов уступили место другим, куда более приятным чувствам. Началось то, чему впоследствии почти никто не смог найти объяснение. По коже головы побежал жутковатый морозец, внутри жар сменялся холодом. Стальная гроза, как во время Первой мировой войны, отсутствовала, зато разразилась химическая гроза, сопровождавшаяся призрачными молниями, уровень активности достиг предела. Водители вели танки, радисты отправляли донесения, работая на своих аппаратах для кодирования, напоминавших футуристические пишущие машинки, снайперы в черных брюках и темно-серых рубашках сидели на корточках, прильнув к оптическому прицелу, готовые открыть огонь. Никаких пауз больше не было – в мозгу бушевала непрерывная химическая буря, организм вырабатывал большое количество питательных веществ, много сахара, дабы производительность машины была на высшем уровне, и ее поршни двигались как можно быстрее. Кровяное давление повысилось в среднем на 25 процентов, сердце гулко колотилось в груди.

Утром произошло первое сражение. Возле маленькой приграничной деревушки Мартеланж в нескольких бункерах, расположившихся на высоте, заняли оборону бельгийские солдаты. Перед ними лежал склон холма – несколько сотен метров открытого пространства: неприступная позиция, фронтальная атака которой представлялась настоящим самоубийством. Однако именно это и предприняли немецкие пехотинцы, находившиеся под воздействием стимулятора. Они быстро пересекли зону поражения. Бельгийцы, ошеломленные этим бесстрашным натиском, сочли за лучшее отступить. Вместо того чтобы закрепиться на занятых позициях, как это обычно происходило в военной истории, пришедшие в состояние крайнего возбуждения атакующие стали преследовать отходящего противника и в конце концов обратили его в бегство. Такое поведение на поле боя было весьма симптоматичным.

Спустя три дня командир дивизии доложил о выходе на французскую границу. Немцы уже видели перед собой Седан. Многие из них не сомкнули глаз с начала наступления. Но им все еще нужно было спешить: на 16:00 был намечен артиллерийский обстрел одновременно с воздушным налетом. Когда раздались первые залпы, над французскими позициями появилась армада бомбардировщиков люфтваффе, которые, зайдя над целью, срывались в отвесное пике с включенной сиреной, так называемой «иерихонской трубой», издававшей душераздирающие звуки, и выходили из него перед самой землей, после чего следовали взрывы. От ударной волны в окнах домов приграничного города дребезжали стекла, сотрясались стены. Заряд за зарядом, вспыхивал метамфетамин в мозгу, высвобождались нейротрансмиттеры, которые затем проникали в складки синапса, взрывались и изливали свой взрывчатый груз: содрогались нервные пути, вспыхивали промежутки между нейронами, все гудело и жужжало. Между тем оборонявшиеся сидели в своих бункерах, трясясь от страха. Вой сирен пикирующих бомбардировщиков разрывал им барабанные перепонки и приводил их в ужас[142].

135

Wahl Karl…es ist das deutsche Herz. Augsburg, 1954. S. 246. См. также: Leeb Wilhelm Ritter von. Tagebuchaufzeichnung und Lagebeurteilungen aus zwei Weltkriegen. Aus dem Nachlaß. Stuttgart, 1976 // Beiträge zur Militär- und Kriegsgeschichte. Bd. 16. S. 184.

136

«Klotzen, nicht kleckern» – по словам Гудериана, это одно из «часто употребляемых им выражений». См. также: Guderian Heinz. Eri



137

Interview im ZEIT-Magazin vom 7.5.2015. S. 50.

138

Цит. по: Frieser, a. a. O. S. 114.

139

Ebenda. S. 136.

140

Численность личного состава дивизии составляла ок. 400 офицеров, 2000 унтер-офицеров и ок. 9300 солдат.

141

Bundesarchiv Freiburg RH 12–23/1882. Отчет об опыте использования возбуждающих средств от 23 февраля 1940 года (S. 2): «…Следующим вечером водителям выдали по две таблетки с указанием положить их за отворот пилотки и принять при необходимости самое позднее в 1 ночи».

142

См. также: Frieser, a. a. O. S. 195 ff.