Берущий ветром

- Хорошо ли я спел свою партию в этом глупом концерте?

- Да батюшка,- расстроенным хором и негромко подтвердили удивленные и смущенные сыновья.- Ты спел ее хорошо. Никто не смог бы спеть ее за тебя и так как надо.

- Тогда спойте и вы,- сказал старый князь,- мне напоследок.

Никто из молодых Истфилинов никогда не увлекался пением и вообще все они были совсем не музыкальные люди, не артисты по жизни, так сказать, а скорее бретеры и диньдонжуансы. Но такую просьбу нельзя было не выполнить и они хрипло и вразнобой затянули "Славу Провиденсу", и почти сразу им начала подпевать вся присутствующая при кончине челядь, тоже неумело и нестройно, а потом с хоров грянул наскоро собранный и согнанный туда приказчиками усадебный хор. Под это пение старый князь и представился высшим силам.

Примечательно, что во время исполнения "Славы" тихо и незаметно представился тот старый личный лакей князя, что присутствующие заметили не сразу. Так их и похоронили - князя на главной аллее родового кладбища, в мраморном саркофаге, а старого преданного лакея у него в ногах, но в очень приличном кленовом гробу.

После смерти князя его сыновья, как это до сих пор и весьма часто принято у некоторой части стволовой знати, пустились во все тяжкие и принялись с жаром и пылом юности проматывать, прожигать и растрачивать его огромное достояние. В результате в столицах настал краткосрочный золотой век для модных портняжек, цирюльников, некоторых дорогих рестораций, театров, цирков, борделей и еще многих других заведений и предприятий, часто весьма предосудительного характера.

Попутно с прожиганием жизни молодые Истфилины пытались еще как-то служить по тайно-военной линии, но ничего путного из этого не вышло, и вскоре все они разочаровались в службе.

Испытав своим наследственным золотом до самого дна жизнь в столицах, молодые князья очень скоро отправились в кругосветные путешествия, словно бы намереваясь познать и там все мировые развлечения сразу и до самого их конца, и как следует насладиться ими, но уже на половине этого путешествия, и несколько неожиданно для себя разочаровались они и в этом предприятии.

Так тоже случается и довольно часто, хоть людям простым, необразованным и бедным тяжело в это поверить.

Барриос вернулся обратно через четыре года и прямо на пограничной заставе ударил по лицу урядника погранично-казначейского ведомства, который решил приветствовать его поздравлениями с "возвращением из приятного путешествия". Поговаривали, что он заразился во время своих заграничных поисков удовольствий и наслаждений ужасно дурной франсэ-болезнью и потому принял слова урядника за утонченное оскорбление. Пока урядник, плюясь сгустками крови и выбитыми зубами, ползал по полу урядницкой канцелярии, Барриос стоял над ним, растирая ушибленный кулак и словно бы о чем-то напряженно размышляя. Затем он приказал везти себя прямо в имение, где скончался когда-то старый князь Газдрубал, и больше его никогда не видели в столицах.

Ихтилласкос так и не вернулся обратно. Говорили, что он сделался в своем путешествии совсем как настоящий инглезис, и совсем перенял не только инглезианские взгляды на окружающее пространство, но и их глубинные привычки, и спиритические пристрастия, и древние страхи, а затем он пристрастился к какому-то тамошнему снадобью да и осел где-то в их землях, женившись на незнатной, но очень богатой инглези.

Более же всего интересного за границами случилось с младшим Истфилином. Якобы он, князь Кассий, уже в самом начале своего путешествия испытал в нем сильнейшее разочарование, но не вернулся обратно, а принялся колесить по белу свету, словно бы что-то в нем пытаясь обнаружить или выискать.

То его, якобы, видели скачущем на верблюде по пустыне Иегев в окружении двенадцати верных конюхов и сорока самых приближенных берейторов-бретеров, то наблюдали в Ермолайских горах, где он, якобы в ужасной рванине и с деревянной миской в руках бродил по тамошним дорогам и рынком, выпрашивая себе подаяние и заглядывая в глаза всем встречным тамошним оборванцам да выспрашивая у них о какой-то тамошней неземной мудрости. И все это - уже без верного своего окружения, которое, якобы, было постепенно растрачено им еще в сатисфакционных стычках, где-то то ли в нижней Ильсезии, то ли в верхней Хасконии.

Кто-то из знатных столичных утверждал, что во время морского путешествия на его корабль нападали пираты и во главе их стоял никто иной, как Кассий Истфилин собственной персоной. Иные же утверждали, что он сделался удачливым инглезианским ростовщиком, и будто бы живет сейчас припеваючи в главном городе всех инглезисов - Доне-на-Емзе, а когда к нему обращаются за ссудой поиздержавшиеся в дорогах знатные соотечественники, то он, Кассий, будто бы без стеснения обирает их до последней жемчужной нитки, да еще и издевается над ними, и хохочет при этом. Кто-то клялся Провиденсом, что видел своими глазами, как именно этот вот Истфилин лежал на кушетке в одном из притонов Мокауа и будто бы вдыхал через специальный чубук тамошний гаш, и что он уже совсем высох телом и своим видом больше походит на костяк человека, чем на самого человека. У всех этих историй, несмотря на все их кажущееся разнообразие, была одна общая сверхидея, которая состояла в том, что покинув родные пределы, молодой князь будто бы сделался пропащим человеком.

Ох, чего только не напридумывают праздные столичные люди в отместку кому-нибудь за что-то или даже просто так, от безделья!

К тому же всем хорошо известно, что выдумкой и распространением разной чуши в столицах занимается некая разновидность тамошних праздных барынь. Эдаких львиц-охотниц, эдаких диан-лучниц, которые с виду стаями, а на самом деле строго поодиночке охотятся там на выгодные и удачные партии для себя, стараясь выгадать при этом и титул погромче, и денег да имений побольше, и чтобы обязательно добыча была еще не полным уродом.

Младший Истфилин и был как раз таким, да вот в самом начале охоты на него львиц-охотниц взял и ускользнул из их когтей, вот они-то, скорее всего и мстили ему тогда своими длинными ядовитыми языками. И вот откуда, надо полагать, развелось столько невероятных, но глупых, как бы подсмотренных в инглезианских книжках, историй. Ведь всем известно, что столичные барыни, эти светские львицы-охотницы ничего не могут выдумать из своей головы, потому, что все они, как правило, дуры, хоть и хитрые, и от жизни им нужно только одного - побольше разнообразных имений.

Впрочем, некоторые считали, что все эти выдумки распространялись тайно-военной службой в воспитательных целях, с намерением отвратить знатную столичную молодежь от езды по заграницам.

На самом же деле об странствиях Кассия Истфилина никто и ничего толком не знал, а вернулся он только через семь лет и выглядело это так, будто он никуда и не уезжал, а вот - вышел человек из модного салона наружу, чтобы спокойно выкурить на свежем воздухе сигару, кальян или трубку и сразу же вернулся обратно.

Однако вскоре после возвращения опытные столичные люди из высших кругов начали замечать за младшим Истфилиным и разные странности. Главная странность состояла в том, что он начал заводить в столичных салонах необычные разговоры. Все бывало, после званого пира или молодецкой попойки, засядет в курительной и толкует там об какой-то безупречности или об чем-то таком - непонятном. Многие не могли выдерживать долго эти разговоры и почти сразу же выходили из курительной, а те, что там оставались, быстро засыпали под них, но князь словно бы не замечал этого и все говорил, говорил. А то бывало еще такое, что заведет он вдруг разговор об чудесах с еромолайских гор, или даже об самом Провиденсе, будто он не стволовой князь, а какой-то провиденциал в самом деле. Его уже и никто не слушает, а он все говорит и говорит, будто бы с самим собой. Ну не странно ли? И ведь молодой еще человек. Какая еще безупречность? Да кто ж тебя упрекнет, в самом деле? И за что? Особенно печаловались таким поведением князя дианы-охотницы, что по прибытии его в столицы мгновенно открыли на него охоту всей своей столичной стаей и как бы гнали его сейчас к своим западням, потому, что знали из доверенных казначейских источников - молодые Истфилины всеми своими чудачествами смогли уничтожить едва ли десятую часть своего наследства. По сведениям казначейских источников получалось, что князь Кассий владеет сейчас одной третью от девяти десятых от состояния дома Истфилиных, а это было огромное достояние, вот на него и охотились все столичные дианы, а он для них был только средством достижения этой трети от девяти десятых. Однако князь умело обходил все устроенные на него западни и ловушки, да еще с загадочными разговорами об этой темной безупречности. Уж не ее ли, эту проклятую безупречность притащил он с собой в столицы из заграниц? В результате многие из столичных львиц вскоре прекратили гон и оставили князя в покое, а охоту на него продолжили только самые глупые из них, и естественно без всякого успеха. Но это была только первая странность.