Страница 19 из 35
-А наши дети?
- Что дети?
- Всеслав, после того, как люди вступают в брак, у них появляются дети.
- Я рад, что ты об этом знаешь.
Она не выдержала и еле слышно рассмеялась.
- Я что, должна смотреть, как мои дети растут некрещеными?
- Хочешь, я дам тебе расписку, подписанную моей кровью, что не буду тебе препятствовать растить их христианами?
- Ты сейчас и луну пообещаешь мне подарить. А вот как ты такое обещание выполнишь - это другой вопрос. Непросто вырастить детей христианами, когда отец с насмешкой отзывается о христианстве. Считает веру неважной мелочью. И не говори сейчас, что ты дашь расписку кровью, никогда не говорить насмешливо о христианстве.
- Как ты угадала?
- Всеслав!
Он все-таки ее обнял за плечи, крепко прижав к себе.
- Обещай, что подумаешь над моими словами.
- Пойду, обойду лагерь, - она неожиданно испугавшись непонятно чего, освободилась из его объятий, быстро вскочила и торопливо направилась к краю полянки. Всеслав терпеливо ждал, пока его невеста успокоится. Решительного отказа она так не дала, а значит, дело шло в нужном направлении.
- Расскажи все же о себе, не беспокойся, вокруг все тихо, расскажи, - попросил он, когда она вернулась.
Любава помедлила, но потом принялась рассказывать о том, как на их приозерную деревню напали датчане, как ужасно погибли ее отец и мать, как тяжело жилось в деревне сироте. И о том, каким сказочным чудом стал для нее лесной скит.
- Ты не можешь себе даже и представить, как сильно любили, как бережно воспитывали эти несколько монахов маленькую девочку, то есть меня, - еле слышно сказала Любава, счастливо улыбаясь дорогим для нее воспоминаниям. Ее слушатель молчал. В темноте выражения его лица не было видно. - Потом я выросла, не могла больше находиться в мужском монастыре. Рагнара призвал к себе на службу князь Ярослав. И вместе с ним я попала в Новгород, - коротко закончила она свой рассказ.
- А Ингигерд? - спросил Всеслав.
Любава рассказала, как княгиня пообещала воспитать ее как свою названную дочь, если Рагнар согласится послужить князю по совести. Потому как отец Феофан колебался, не мог сделать окончательный выбор, не мог решиться совсем покинуть монастырь. И о многом другом она рассказала. Всеслав выпытывал очень умело. Да и скрывать от него она ничего не хотела.
- Послушай, скоро уже Сольмира будить, - рассказчица наконец опомнилась. - Иди спать.
Она снова встала, чтобы обойти полянку и убедиться, что все и вправду тихо. Всеслав подбросил дров в огонь и ушел притворяться, что спит. Его невеста, умеющая любить, сама того не замечая, переворачивала ему душу. Человек ко всему привыкает. Он может существовать, даже когда его никто не любит, существовать, не жить. Но душа Всеслава еще не до смерти заледенела в этом холоде и теперь, отогреваясь рядом с теплом любящей души, он иногда мучительно страдал из-за сомнений и неверия.
По возвращении во Вроцлав Всеслава встретил Негорад со словами: "Вернулся, друг? Соскучились без тебя. Вроде как уже родной стал." И он крепко его обнял. Всеслав слегка оторопел, но, в основном, от необходимости скрыть, как сильно обрадовало его такое приветствие.
Он отправился к себе, а через пару часиков к нему постучалась Любава.
- Ничего особенного, конечно, но в моих вещах рылись, - грустно сказала она. - Явно кто-то не из наших. Хорошо, что я спрятала Евангелие у тебя.
Всеслав промолчал.
- Я возьму его почитать? Никак не могу поверить, что от христиан нужно прятать Священное Писание, пусть даже и не в том переводе.
Он все также молча открыл тайник и вручил книгу в переплете из тонкой телячьей кожи, впервые наглядно увидев разницу между ним самим и новгородкой христианкой. То, что у нее вызывало недоумение и грусть, у него вызывало злорадство. И протест какой-то части души против собственных низменных чувств. Раздрай, сомнения и шатания. И поэтому, когда Любава поздно вечером принесла Евангелие обратно, то он не положил его в тайник, а долго смотрел на него в тусклом свете масляного светильника. Затем зажег еще один светильник и открыл книгу наугад.
Открылось ему Евангелие от Луки. И большую часть ночи Всеслав читал эту книгу, увлеченный сюжетом, которого он не знал. Слышал кое-где урывки. Он читал, читал, и в какой-то момент внезапно почувствовал, что рядом с ним Кто-то стоит. Он уже был не один в своей маленькой горнице. Молодой рыцарь даже оглянулся, чтобы убедиться, что рядом с ним на самом деле никого нет, упрямо отгородил душу от тревожного ощущения того, что совсем рядом стоит Незнакомец, и закрыл Евангелие, не дочитав до конца совсем немного.
А рано утром он уехал обратно в Гнезно.
***
На людях Ростила старалась не плакать, но скрыть от Любавы красные глаза она не смогла.
- Пойдем, хоть прогуляемся, - принялась теребить ее подруга новгородка - что же ты тут все время одна сидишь?
Они спустились во внутренний дворик замка весь покрытый зеленым ковром из мятлика, кудрявого спорыша, розового и белого клевера. В отдельных невытоптанных местах цвели золотистые одуванчики, над головами тихо шелестели липы, в синем небе легко парили маленькие облачка.
- Смотри, какая кругом красота, - начала было Любава.
Они вышли через черный ход наружу. Вокруг буйно разрослись лопухи, внизу текла маленькая речка. Ростила внезапно дернулась как ужаленная, Любава посмотрела вниз и замерла. В замок возвращался Харальд. С того места, где они стояли, его было очень хорошо видно. И его самого и очень хорошенькую его спутницу.
Ростила отмерла, вырвала свою руку из Любавиной и бросилась бежать. Ее подруга, не веря собственным глазам, еще несколько минут созерцала Харальда со спутницей. К несчастью, их поведение не оставляло ей сомнений. Она развернулась и бросилась бежать вслед за Ростилой. Та нашлась в Любавиной горнице, сидела на лавке и, закрыв лицо руками, горько рыдала.
- Я сама во всем виновата, - проговорила она сквозь слезы, почувствовав присутствие подруги. Любава опустилась рядом с ней на колени и крепко обняла несчастную. Та молча рыдала.
- Мне почему-то больше не хочется быть рядом с ним, - всхлипнув, проговорила она еле слышно. Я могу, конечно, ему подчиниться, но он же чувствует, что я встречаюсь с ним через силу. Решил, наверное, что я его разлюбила. Или... не знаю, что он решил. Я, наверное, проклята. Не могу удержать собственное счастье. И жить больше не могу.
Она захлебнулась в своих, так долго сдерживаемых рыданиях и замолчала, затем с силой вырвалась из Любавиных объятий, подобрала с сундука какой-то сверток и быстро скользнула к двери.
- Ты не проклята, а благословенна, - остановил ее мужской голос.
Любава развернулась к двери и вскочила. На пороге стоял отец Афанасий, загораживая выход. Перед ним замерла Ростила со свернутой в кольцо пеньковой веревкой в руках.
- Ты ждешь ребенка, дочка, - тихо сказал монах и сделал шаг вперед. За ним стоял еще и Сольмир. Видимо, Ростила рыдала слишком громко, а комната сказителя была рядом. - Твой сыночек, когда вырастет, станет великим утешением и для тебя и для многих людей. Только выноси его, дочка. Сие будет непросто.
Ростила, отступая назад, дошла до скамьи, опустилась на нее, выронила веревку из рук и закрыла заплаканное лицо руками. А Сольмир, войдя в ее горницу вслед за отцом Афанасием, бросил взгляд на нее, на клубок веревки, выпавший из ее рук, развернулся и выскочил наружу. На короткой лестнице раздались его стремительные шаги. Любава, увидевшая, каким ярким блеском сверкнули голубые глаза сказителя, как сжались в мощные кулаки руки, бегом бросилась вслед за ним. Последнее, что она успела заметить, как Ростила положила руку на живот и счастливо улыбнулась.
Сольмир пересек дорогу Харальду во внешнем дворе замка, когда тот неспешно возвращался со своей прогулки.
- Слушай, Харальд, я знаю, что я тебе не противник, но просто так на все я смотреть не буду, - выкрикнул муромец со злостью и бросился на варяга с кулаками. Харальд отскочил в сторону, не вступая в драку.