Последние ворота Тьмы

Тело Олько, измученного и уставшего, уже плохо слушалось. Сам он, должно быть, уснул; до Лэйми долетали отголоски его кошмаров. Явь, впрочем, была не лучше них: к нему приближались ещё две моторных лодки. В них сидело человек шесть, и один из них держал ружье. Одержимый вскинул его, - и через секунду пуля взвизгнула над головой Лэйми, осыпав его плечи хлестким бетонным крошевом. Он прикинул шансы на спасение: слишком мало. Теперь, правда, это означало всего лишь пробуждение; но Лэйми хотел сохранить жизнь этому мальчишке. Её он заслужил, - по крайней мере больше, чем он сам.

7.

Панели громадной двери раздвинулись. Олько, Нэйит и остальные вошли в просторную комнату с гладкими базальтовыми стенами. Когда вход закрылся, юноша с облегчением перевел дух: они - он, по крайней мере - не имели никаких прав стоять здесь, и он боялся даже представить, чего Нэйит стоило добыть им билеты в Макалан.

- Вам лучше не касаться стен, - предупредил стюард, открыв стальную крышку возле двери и щелкнув выключателем.

Послышался приглушенный гул работающей гидравлики. Двери и потолок неожиданно поползли вверх, а пол, напротив, вниз, опускаясь в просторную шахту. Олько с удивлением понял, что комната оказалась ни чем иным, как огромным лифтом.

Они спустились на три этажа. Потом стальные двери на дне шахты открылись; из большого помещения холла они вышли в длинный коридор. Совершенно пустой, он упирался в громадные глухие ворота со странным символом, - стрелой, пронзившей два диска. Как только пассажиры подошли к ним, ворота сами медленно разошлись в стороны, словно створы шлюза, выводя в просторную галерею перрона. Раздвинулись ещё одни двери и, - на сей раз в белом свете, - открылась внутренность большого вагона, к удивлению Олько, просторная, светлая, почти пустая и застеленная светлым, пушистым ковром. Вдоль стен стояли сплошные диваны, обитые роскошной красной кожей. Сами стены и потолок были из черного стекла, и ярко-белые прямоугольники ламп в нем смотрелись тревожно.

Поезд не имел колес: он парил на подушке силового поля, и, входя в него, Олько нагнулся, погладив этот синеватый туман. Теплая, упругая масса, совершенно неосязаемая, как воздух, прогибалась, но под этой упругостью таилась несокрушимая, гранитная твердость. У юноши закружилась голова. Одно дело читать о феномене силового поля, совсем другое, - касаться его.

Кроме них здесь сидело всего восемь человек, молчаливых и сосредоточенных. Никто не сказал им ни слова, даже толком не взглянул на них, и Олько вздохнул с облегчением, плюхнувшись на удобнейший диван. Нэйит села рядом с ним. Они не говорили, посматривая в проем открытой двери, в коридор. Оттуда доносились голоса и лязг металла. Олько чувствовал странное, неопределенное волнение, - он знал, что сейчас покинет родной мир, однако не верил в это.

Без малейшего предупреждения массивные стальные панели с шипением сошлись, и уже через несколько секунд юноша ощутил, что они движутся, - скользят по наклонной плоскости вниз. У него закружилась голова, но ничего больше он не чувствовал.

Путешествие оказалось весьма долгим. Слабый равномерный гул и странные мягкие покачивания, характерные для поездов на силовой подушке, навевали сон.

Место, в котором они сейчас сидели, не принадлежало, собственно, ни одному из миров, - их отражение, их тень, но не одного из них, а всех вместе, - кольцевой туннель Хансена, вообще-то вполне обычный, только снабженный силовыми кольцами и экранированный гигантскими блоками идемита. Взаимодействуя с вариатором вероятности, они создавали в нем состояние неопределенности; в результате кружащийся здесь состав мог оказаться в другом таком туннеле, на планете отдаленной звезды. Но, раз процесс носил вероятностный характер, как распад радиоактивных ядер, его ход не удавалось предсказать: только период полуперехода, дающий пятьдесят процентов шансов попасть в иной мир. Для Макалана он составлял всего пару часов, - но иногда проходили и сутки. Попасть в более отдаленные миры было ещё сложнее: здесь требовались годы и даже десятки лет ожидания, так что куда быстрее было путешествовать, последовательно переходя из одного мира в другой. Вообще-то это система была, пожалуй, слишком сложной, - но она, как знал теперь Олько, имела одно несомненное достоинство: те призрачные сущности, которые выходили из зеркала и вселялись в людей, даже в их телах не могли пережить подобного перехода.

Пассажиры оживленно беседовали и смеялись вокруг, - стюард уже разнес напитки и закуски, - но юноша не шевелился. Он сидел, подперев кулаками подбородок и глубоко задумавшись. Воспоминания вернулись против воли - как он с Нэйит, таща на плече сумки с их вещами, миновал охраняемые автоматчиками ворота в высоченной решетчатой ограде. Они ждали у них минут пятнадцать, дрожа от страха, что их раскусят, ведь выданные им разрешения нуждались в подтверждении многих людей. Потом они шли по ухоженной дороге, петлявшей между соснами, смеясь от громадного, просто неземного облегчения... и, как оказалось, едва не опоздали, - пассажиров уже пригласили на посадку, и они, подхватив вещи, бросились вслед за ними, спеша, пока ворота не закрыли...

Случившееся там, в башне, не шло у него из головы. Он никому не рассказывал об этом - кроме, разумеется, Нэйит, - и то лишь потому, что нуждался в её помощи.

Дело было даже не в том, что творилось там, у зеркала, - это он хоть как-то, но мог объяснить. Но он не мог понять случившегося с ним потом, - он бросился в воду с высоты в полсотни метров, помнил жгучий, оглушающий удар... и далее в его памяти зиял провал: он даже не помнил, как вернулся домой.

Следующее его воспоминание, - он лежит в своей постели, за темным окном идет дождь, и часы на стене показывают четвертый час ночи. Он был нагой, грязный, весь исцарапанный, его босые ноги оказались ободраны до крови. Вся его одежда бесследно исчезла, и утром он так и не смог найти её. Каждый его мускул ныл от тупой боли, - а подошвы и плечо болели гораздо сильнее.

Тогда он слишком устал, чтобы чему-то удивляться, - он уснул, а наутро почувствовал себя совершенно разбитым и слабым, и весь следующий день почти не поднимался с постели. Так его придуманная болезнь стала вдруг реальной...

Случившееся не оставило никаких следов на его теле, - царапины, синяки и ссадины в счет, разумеется, не шли. Что же касается души...

Олько знал, что всё, привидевшееся ему в башне, просто не могло происходить в реальности, - по крайней мере, не здесь и не с ним; но на сон это тоже было совершенно не похоже.

Он признавал, что его видения не образуют четкой системы, обрывочные, как и сны; но все ощущения в них, были ничуть не слабее, чем в реальности. Впрочем, если судить по их силе, то Олько не сказал бы, что вокруг, - настоящая реальность. Тут было очень много странного. Например, как он оказался дома?

Он почти не помнил обратной дороги; утром он обнаружил, что замок на двери сломан, и ему пришлось менять его, так как ключи пропали навсегда. Кажется, он долго пробирался по совершенно пустым городским улицам, нагой, весь мокрый, под ровно шумящим дождем, шлепая босиком по лужам, и обходя тусклые синие фонари, - но что случилось перед этим? Кажется, он очень долго пробирался по дну какого-то оврага, по которому бежал бурный поток... но что же загнало его туда?..

Он очень боялся, что люди, которые хотели его убить, ему вовсе не приснились, - а если так, то он сам убил по крайней мере троих - двоих утопил, устроив засаду на лестнице башни, а с третьим, вооруженным ножом, дрался уже где-то в другом месте и тоже убил. Эти воспоминания наполняли его страхом, и в то же время, непонятной гордостью, - шестеро вооруженных мужчин преследовали его, одного, безоружного, - и он не только уцелел, но и уничтожил половину нападавших, а от остальных смог удрать. Но каждое убийство становилось только началом схватки: в каждом теле таилось такое же полупрозрачное облачко, - и оно старалось овладеть его телом.