Наваждение

Так что Дмитрий вроде и видел, и знал, что в их доме живет и растет какой-то мальчишка. Бегает в оборванной и неряшливой одежде, часто попрошайничает, прося у соседей хоть кусок хлеба, когда мать уходит в очередной запой. Но ему, полностью поглощенному задачей не разочаровать отца, презирающего слабость и поражение в чем бы то ни было, не имелось дела до этого мальчишки.

Но в один день все поменялось. Когда Дмитрий: злой, обиженный, пылающий внутри придушенным гневом, сбежал от отца, ни за что избившего его в тот вечер. Да, не так сильно, как мог. Но ведь он и не заслужил ничем. Просто отец вернулся злым с работы и сорвал эту злость на Димке, прилежно делающем дома уроки. Вот и несся он к убежищу всех пацанов двора – посадке за гаражами, ощущая бессильную ярость в душе и пекущую боль в спине от отцовских побоев. Не плакал, давно отученный от подобного проявления слабости, а искал способ хоть как-то выплеснуть эмоции, разрывающие его грудь. Потому даже не поинтересовался причиной, увидев потасовку дворовых пацанов, влетел в самую гущу, размахивая кулаками направо и налево. Не особо разбирая, кому под дых дает, и чей нос разбивает.

Дрался Димка зло, сосредоточенно, сгоняя собственную злость и гнев на том, кто подворачивался под кулак, точно как папка. За его физической подготовкой отец тоже следил, так что силы и выносливости ему было не занимать. И пусть Димке тоже заехали в нос и поставили фингал под правым глазом, именно он в итоге, стоял над тремя пацанами, с которыми не раз гонял в футбол на школьном поле. Им, вытирающим разбитые носы, потирающим уши и ребра, похоже, было совсем невдомек, с какой стати приятель их так отмутузил? А среди этих пацанов, и сидел совсем малой Виталий, которого и пинали пацаны до его появления, оказывается. У мальчишки тоже был фингал под глазом, порвана грязнющая футболка, и так, видно, доживающая свои последние дни, а из разбитой губы сочилась кровь. Но мальчонка не плакал. Зло и настороженно смотрел на своих обидчиков, периодически кидая на Димку робкие взгляды, немного неуверенные и полные непонятной самому Димке надежды.

Черт знает, что его дернуло взять пацаненка под свою защиту. Наверное, ему надо было оправдание и перед приятелями, и перед отцом в ближайшем будущем, ведь домой все равно придется возвращаться. Вот он и пробубнил:

- Не трогайте пацана. Иначе, со мной будете иметь дело. – После чего глянул на самого мальчишку. – Тебя как зовут?

- Виталя, - пацаненок не удержался, все-таки хлюпнул носом.

- Не реви, казак, атаманом станешь, - автоматом повторил он то, что ему самому отец говорил, вытягивая из холодной воды в ванной.

Хоть и понимал мелкого: угар драки начал утихать, ярость выплеснулась и теперь прекрасно ощущалась, как болит спина от побоев отца и пульсирует отекший глаз. Но только сжал челюсти, сдерживая рвущийся сквозь зубы стон, когда наклонился и помог подняться Витале.

- Пошли, умоемся, - утерев рукой кровь, сочащуюся из его носа, велел он мальчишке.

Развернулся, и потянул его за собой, направившись в сторону их дома.

Отец, уже явно успокоившись, даже одобрил то, что сын защитил младшего ребенка, восстановив справедливость. Хорошо проявил себя перед людьми. Не струсил. Скупо похвалил Димку.

Так он и взял шефство над мальчишкой.

Виталя с того дня стал тенью везде следовать за старшим товарищем, потихоньку перенимая привычки и манеру вести себя, подражая в упорстве и настойчивости. Отдавая всю преданность и привязанность, которая больше никому и не нужна была. А спустя какое-то время, стал звать «батей».

Парни во дворе, и без того уважающие Диму, имеющего такого отца, побаивающиеся упорства и бескомпромиссности младшего Калиненко в любой драке, готовности идти к победе любой ценой – в шутку стали передергивать это обращение, тем не менее, без насмешки даже с каким-то уважением.

Так он стал «батяней» почти для всех.

Годы шли, парни росли, менялась и обстановка в государстве. А это как-то не менялось. Люди вертелись, тянулись к нему, привлеченные силой и четкой уверенностью «батяни» в том, что он никогда не ошибается и всегда точно знает, что и зачем делает, какой курс выбирает. А уж когда «Любэ» грянуло своей нетленной песней, все парни, как сговорившись, перекрестили Калиненко из батяни - Комбатом.

Тем более что он один из них всех действительно отслужил в армии. Отец даже слышать ничего не хотел о каком-то ином пути для своего сына. Правда потом, поняв, куда сына тянет и на какой вектор тот свернул, не гнушаясь ничем – сам оборвал все контакты, и матери не давал общаться с сыном.

Годы бежали дальше, официально батяня-Комбат давно трансформировался в Калиненко Дмитрия Владленовича, точно зная, чего хочет от жизни получить. Люди рядом менялись, подбираясь по необходимости и выгоде, по полезности, преданности и возможности их контролировать. И только Виталя так и остался рядом, единственный человек, которому Дмитрий до сих пор, даже после срока, доверял на сто процентов. И только он продолжал звать его батей.

- Ну так, - наблюдая за тем, как Дмитрий натягивает джинсы, Виталя посматривал по сторонам, приглядываясь к квартире. – Лизка призналась, кто ее подослал? Я порылся, ясное дело, пока по верхам в ее жизни, вроде явно она ни с кем не связана. Но с какой стати…

- Никто ее не присылал, - зная, что прав, прервал друга Дима.

Взял свитер, встряхнул, расправляя ткань.

- А что, она тебе счет выставить после этих лет решила? Ущерб требует возместить за попранную девичью честь? Чего появилась? – явно растерявшись, уточнил Казак.

- Я сам с ней разберусь, - он натянул свитер через голову. – Она нам не помешает. Наоборот, даже… Блин, Виталя, а носки? – не обнаружив искомое, Дима с претензией глянул на друга.

- Угу, - не убежденно хмыкнул Виталий, видимо, прекрасно помня, что и раньше батя, на его взгляд, чересчур благоволил к этой девчонке. – Не помешает. Ага. Там, в пакете носки, - он махнул рукой. – Когда перебираться будешь?

- Пока глупо, пару дней бы осмотреться. А здесь меня вряд ли пасти будут.

- Логично, - не мог не согласиться Казак. – А Лизка не против, что ты у нее обоснуешься?

Дима передернул плечами, показывая, что его это не особо волнует. Да и не сомневался он: раз еще не выставила за двери, то и сейчас вряд ли погонит.

– Осмотрю я пока твои новые хоромы, батя, - снова хмыкнул Виталя, - с Лизкой поздороваюсь… - насмешливо протянул он.

- Казак, - с предупреждением кинул ему вдогонку Дима, натягивая носок.

Но не останавливал, знал, что друг предупреждению внял и сильно доставать Лизу не станет. Хотя, как ему казалось, друга еще ждал сюрприз. Девчонка уже совсем не та, что была раньше. И уж если ему сумела язвить в ответ, то и Казаку, наверняка, наезда не спустит.

У нее дрожали руки. Ноги тоже стояли не очень твердо, и Лиза навалилась на кухонную стойку, чтобы стоять нормально. Ее разрывали противоречивые эмоции и оттого, судя по всему, никак не удавалось крепко ухватить кухонный нож, чтобы разрезать ранее замаринованную курицу.

Бас Виталия, прекрасно слышимый из гостиной, раздражал. Вносил еще большую сумятицу в чувства и мысли Лизы, которые и без того не радовали логической обоснованностью и последовательностью.

Она не любила этого человека. Не любила предвзято и не обосновано. Она была на него обижена. Потому что он всегда давал ей понять – кто она и где ее место. Под насмешливым взглядом Виталия, та, девятнадцатилетняя Лиза, всегда чувствовала себя «подстилкой», «одной из девок».

Дима никогда не вел себя так при ней. Может и думал, кто знает его мысли? Но он никогда не давал Лизе понять, что она для него всего лишь одна из девок, готовых удовлетворить его потребности в сексе. Даже когда отсылал на аборт.

Нет, он никогда не обещал ей золотых гор или романтики. Ясное дело, что и о браке или чем-то таком речи не шло. Даже на руках Калиненко ее не носил. Ну, если только учитывать моменты, когда у него срывало контроль от перенапряжения или неведомой Лизе обстановки, и тогда он, срочно требуя ее к себе, вполне мог схватить с порога и донести Лизу до стола или дивана, чтобы сексом «снять стресс».