Страница 140 из 148
Г-жа Маосье не ответила: она вопросительно смотрела на мужа.
На боковой улочке Мегрэ увидел итальянский ресторанчик, заметил там печь, и вдруг ему пришла охота поесть пиццы. Ожидая, пока она будет готова, он заказал дары моря и бутылку мускателя: полубутылок не оказалось.
Он был серьезен и спокоен. Похоже, день потерян не зря. Допив кофе, Мегрэ велел отвезти себя в Сен-Назер, где надеялся найти отдел уголовной полиции. Обратился в мэрию, но там его направили в Нант. В Нанте в довольно тесном помещении сидело всего трое инспекторов.
Они узнали Мегрэ и, похоже, удивились его появлению.
— Ла-Боль на вашей территории?
— Да, но туда нас вызывают редко: там ничего не случается. Это семейный курорт.
— Мне нужно установить постоянное наблюдение — днем и ночью — за одним человеком, который там живет. Это возможно?
— Все, разумеется, возможно. Но у нас мало людей.
Мегрэ предъявил следственное поручение.
— Все будет сделано, шеф.
Он описал им Маосье и его жену, дал адрес.
— Если кто-нибудь из них вдруг покинет Ла-Боль, немедленно звоните, даже домой.
Он продиктовал номер своего телефона.
— Само собой, мне нужно будет знать также, куда они направляются.
— Ясно, господин комиссар. Не хотите ли стаканчик мускателя?
— Благодарю, уже пил. Мой врач рекомендует мне умеренность.
В Ла-Боль Мегрэ возвратился на такси. Несколько человек на эспланаде были одеты так же, как он, по-городскому; пиджаки они несли на руках. Мегрэ последовал их примеру.
Из Орли он отправился домой, и на площадке его встретила г-жа Мегрэ. Она не смогла удержаться от смеха.
— Что было бы, если б ты провел на море целый месяц!
— А что такое?
— Ты был там всего один день и приехал с великолепным загаром. Посмотрись-ка в зеркало.
И правда, лицо у Мегрэ покраснело. Туфли были полны песка, и Мегрэ поспешил их снять. Он не смог противостоять ребяческому желанию побродить по пляжу в метре от белой каемки пены, которую приносили мелкие волны. Почти два часа гулял он среди пляжной пестроты и шума, уворачиваясь от мячей, которыми перебрасывались девушки.
— Ужинал?
— Перекусил в самолете. Надо позвонить на набережную Орфевр.
Он набрал номер комнаты инспекторов и удивился, услышав голос Жанвье.
— Ты еще здесь?
— Тут был налет на почтовое отделение, так что пришлось поработать. Двух основных участников вместе с деньгами мы взяли. Пока еще в бегах третий, который стоял на стреме. А как у вас, шеф?
— Буду знать через несколько дней, если только моя поездка вообще даст какой-нибудь результат. А пока у тебя не будет двух инспекторов, чтобы начиная с этого вечера сидеть в засаде?
— Найдется. Но народу осталось совсем мало.
— Записывай… Авеню Трюден, около лицея Роллена. Там склад и ателье Луи Маосье, владельца малярного ателье. Представления не имею, что может произойти, но мне спокойней, если я буду знать, что там ведется наблюдение… Второй пост… У квартиры того же Маосье, улица Тюрбиго. В квартире живет старая кухарка…
— Ясно… А если Маосье появится в одном из этих мест?
— Не спускать с него глаз и фиксировать каждый шаг.
Спал Мегрэ плохо: он потел, и лицо щипало от пота.
В ушах стоял шум моря, перед глазами мелькали яркие пятна — как на пляже.
Проснулся он рано и сразу отправился на такси на улицу Тюрбиго. Маосье жил в старом доме, типичном для квартала Марэ; его отремонтировали, и он сохранил внешний облик богатого частного особняка.
— Простите, сударыня, не скажете номер квартиры господина Маосье?
— А его нет. Они с женой уехали в Ла-Боль, у них там вилла.
— Знаю. Но ведь осталась мадемуазель Берта, кухарка.
— Как вам угодно… Второй этаж, направо. Впрочем, направо или налево — все равно: они занимают весь этаж.
Лифта не было, но лестница оказалась широкая и пологая. Мегрэ позвонил в дверь старого, хорошо навощенного дерева. Довольно долго квартира не подавала никаких признаков жизни. Наконец послышались семенящие шаги, и дверь отворилась.
— Хозяева…
— В Ла-Боль, знаю. Я пришел поговорить с вами.
— Со мной?
— Вы мадемуазель Берта, кухарка?
— Входите. Чего говорить через порог?
Она проводила комиссара в просторную гостиную, залитую светом из трех высоких окон и обставленную мебелью, вполне соответствующей стилю здания.
— Присаживайтесь. Вы пылесосы продаете?
— Нет. Я из уголовной полиции.
Она осмотрела его с головы до ног, ничуть не скрывая этого. Чувствовалось, что женщина она решительная и за словом в карман не лезет.
— Вы случайно не комиссар Мегрэ?
— Он самый.
— Занимаетесь тем клошаром, как его?.. Нет у меня памяти на фамилии.
— Вивьен.
— Правильно. Странная мысль — убивать клошара, вы не находите? Если он не из тех сумасшедших нищих, которые прячут в тюфяке миллионы.
— Это не тот случай. Вчера в Ла-Боль я видел вашего хозяина.
— Вот как?
— Вы знали его до того, как он женился?
— Я познакомилась с ним после его помолвки с мадемуазель Касегрен. И с тех пор служу у них. Господин Касегрен, нотариус, живет на авеню Вилье. Жена у него часто болеет. У них осталась служанка, которая и ухаживает за хозяйкой, и готовит. Господин Касегрен после замужества дочери настоял, чтобы я переехала к ней.
— Сколько лет уже прошло с тех пор?
— Почти пятнадцать. Для меня разница в том, что горничной нет и я тут прислуга за все… Правда, не совсем так. Мадам помогает мне да и готовит не хуже моего.
— Часто они уходят из дому?
— Редко. Иногда в театр или в кино. Встречаются всего с несколькими давними друзьями.
— Между собой ладят?
— Не ссорятся по пустякам, если вас это интересует.
— Вы полагаете, они любят друг друга?
Ответом было молчание.
— У господина Маосье на стороне никого нет?
— Вот уж не знаю. Не могу ничего сказать.
— Бывает, что по вечерам он уходит один и возвращается очень поздно?
— Никогда. Ой, нет, было на прошлой неделе… Часов около одиннадцати, когда мадам пошла проводить свою мать, которая ужинала у нас, он как угорелый влетел в дом и кинулся к себе в спальню. И тут же убежал. Мадам, возвратившись, решила не ждать его и легла. Не знаю, слышала ли она, как он пришел. Он прокрался как мышка. А вернулся он, я точно знаю, после трех ночи.
— Давно у них раздельные спальни?
— Почти сразу же после свадьбы. Хозяину с утра надо быть у заказчиков, он встает спозаранку. Мадам просыпалась от этого, а она любит понежиться в кровати подольше…
Достаточно посмотреть, как мадемуазель Берта говорит о Маосье, чтобы понять: она его недолюбливает. О хозяйке же она говорила прямо с обожанием.
— Сколько ей было, когда она вышла замуж?
— Ровно двадцать лет и один месяц.
— Где они встретились, вам известно?
— Нет. Девушкой она много выезжала, но ведь нынешние девушки обходятся без дуэний.
— Счастлива она?
Снова красноречивое молчание.
— Разочаровалась в браке?
— Она не из тех женщин, которые сетуют и разыгрывают меланхолию. Жизнь она принимает такой, как она есть.
На пианино Мегрэ заметил фотографию супругов. На снимке Луи Маосье был с усами, сейчас он их не носит. А его жена в молодости была блондинкой и мелко завивалась.
Кухарка увидела, куда смотрит Мегрэ, и внезапно спросила:
— А что он такого натворил?
— С чего вы так решили? Разве обязательно нужно что-то натворить?
— Будь он ни в чем не виноват, вы бы сюда не пришли. Раз такой человек, как вы, утруждает себя…
— Не могли бы вы проводить меня в его спальню?
— Он взбесится, если узнает. Но ничего. Я его не боюсь.
Они прошли через столовую, потом по коридору.
— Вот тут спальня хозяйки, — растворив дверь, сообщила мадемуазель Берта.
Веселенькая спальня, выдержанная в светло-серых с оттенком голубого тонах. Ноги тонут в белом пушистом ковре.