Енот и Пума

Енот чуть не утонул, вытаскивая лейтенанта. Он положил его на песке, проверил, дышит он или нет, и убежал рысью в прибрежные скалы. Когда фон Вюртемберг отыскал Быстрого Оленя, вид у Енота был одичавший. Он даже пытался слабо шипеть на рыцаря.

— Дикуешь? — спросил Вюртемберг.

— Вот, таким образом, — неопределенно сказал Джошуа фон Вюртемберг и облизал ложечку с крыжовниковым вареньем.

— Если я вас пр-р-равильно поняла, — Пума переводила взгляд с Енота на рыцаря, – золотишко отобр-ранное у испанцев вы благополучно где-то зар-р-рыли вместе с настоящим Золотым Глазом и теперь пр-р-росто тр-р-равите байки.

Джошуа даже растерялся. Он поднял брови, несколько раз набирал воздуху, чтобы что-то сказать, делал рукой неопределенные жесты, но тут встрял Енот.

— Это почемуй-то ты, Пумочка, так решила? Пума, родненькая, мы потопили это золото. Понимаешь?

— Да, Пума! — наконец-то Вюртемберг смог говорить, — я гонялся за этим золотом давно, и наконец мы его утопили. И Глаз. Золотишко лежит теперь так глубоко, что его уже никто не достанет. Что важно.

— Я как-то не очень поняла…

— Видишь ли, — рыцарь замялся.

— Можно?!! Можно я?!! — заверещал Енот, — Пума, слушай: девятый коннетабль короля, — Енот показал для наглядности на пальцах, какой именно, — Сенешаль замка Монреаль, граф Джошуа фон Вюртемберг, кавалер ордена…

— Не надо. Такого ордена уже давно не существует. Так вот. Я давно занимаюсь золотом. И знаю, что золото всегда сопровождают зависть, ревность, подлость и убийства.

Они сопровождают золото, как охранники арестанта. Золото очень сложно уничтожить, оно не горит, не портится, не ржавеет. Если оно находится у кого-то в руках, отнять его почти невозможно, потому что людям оно делается дороже собственных детей. И все-таки за последнее время мне удалось нейтрализовать количество металла, равное казне среднего государства.

— Дор-р-рогой Вюртембер-р-рг, — осторожно сказала Пум-Пум, — но ведь в р-р-результате ваших с Енотом действий погибли люди…

Рыцарь стал суров лицом, посмотрел Пуме в глаза и сказал:

— Этот грех на мне, хоть за веревку дергал Енот, это все на мне. Я, как было замечено, коннетабль, сенешаль…

— А не мальчишка с грязной попкой, — пробурчал Енот, пытаясь задней лапой достать из-под стола упавшую и закатившуюся грушу.

— Примерно так, — подытожил Джошуа, — если нас что-то извиняет, то только риск, которому мы себя подвергали. Кархада все равно истребил бы свою команду, а так кое-кто спасся. Позже, на континенте, там на востоке, дело не обошлось бы обычными нашими бандитскими перестрелками. Наверняка началась бы война.

— Точно, — внезапно вмешалась всеми позабытая индюшка, — какого-нибудь малолетнего наследника престола уморили бы голодом в подвале, всех индюков объявили бы еретиками и зажарили их на костре… с чесноком.

— Не с чесноком, а с изюмом, — мечтательно возразил Вюртемберг.

— Может быть, стоило с такой казной ор-рганизовать свое государ-р-рство, стать мудр-р-р-рым пр-равителем? — не унималась Пума, мешая развитию опасной кулинарной темы.

— Идея мудрого правителя хороша сама по себе, как красив сам по себе блеск золота, но, полагаю, что мир держится на чем-то другом…

— Сеньор Вюртемберг, — заговорил Пумин Папа, — а как вам удалось узнать, что Глаз, спрятанный в ящике, стола не настоящий?

— Все очень просто. На настоящем Золотом Глазе была гравировка, и алмаз уже давно треснул. Некоторое время назад я видел его в Сирии у моего друга Жерара де Сен-Поля.

«Некоторое время назад» было очень давно, — охрипшим со сна голосом проворчала одна из роз рыцаря. Розы уже впадали в зимний сон, и цветы на них превратились в крошечные красные ягоды шиповника.

— Очень давно, — прошуршала роза и уютно уснула на плече своего любимого господина.

— Дамы и господа, — в задумчивости продолжал Вюртемберг, грызя жареные лесные орехи, — и при Бодуэне Четвертом Прокаженном креативный вектор не играл в генезисе моей витальной активности сколько-нибудь существенной роли.

Все несколько насторожились.

— Ага, — сказал Енот и свел глаза к носу.

— Сеньор рыцарь изволили назвать себя головорезом со стажем, — объяснила индюшка, — хотя сеньор не в состоянии обидеть даже птичку. Но на самом деле, речь шла о том, что люди часто прикрывают подлость симуляцией созидательной деятельности.

Безнадежный Енот собрался опять сказать «ага», но не смог.

— Мсье шевалье, позвольте я сама расскажу эту историю. Мой рассказ будет лаконично правдив, как всегда, и не принудит слушателей лезть в словарь.

— Валяй, — ответил Вюртемберг индюшке, делая вид, что орехи сильно его увлекли, — мне тяжело говорить о Сен-Поле. Он был моим другом. Хорошим другом…

— Да, да, — просто под Акрой Жерар де Сен-Поль несколько раз ткнул копьем в нужном направлении, и с тех пор сеньор счита…

— По-о-д Ас-ка-ло-ном, — сонно сказали розы, — под Ас-ка-лооо-ном… — и задремали вновь.

— Я не могу выговорить такое название, поэтому под Акрой. И с тех пор мсье считал Жерара лучшим другом.

— И правильно делал, — заметил рыцарь, не отрываясь от орехов, — де Сен-Поль был благороднейшим, добрейшим и на удивление храбрым человеком.

Индюшка молча согласилась и продолжала:

— Как-то раз Жерар де Сен-Поль с сержантом и двумя оруженосцами выехал из Алеппо в Шейзар, да по пути наткнулся на арьергард сарацинской конницы.

— Конницей их нельзя назвать никак, — нехотя вмешался Вюртемберг, — арабы были на верблюдах.

— Хорошо. Арьергард сарацинской верблюжьей кавалерии. Вчетвером они стали преследовать арабов. Долго гнались за ними по пятам. Ветер свистел у них в ушах, щебень пустыни звонко лязгал под копытами их взмыленных коней, и, когда они были уже вдали от торной дороги, арабские всадники рассыпались кто куда и с необыкновенной быстротой исчезли из виду. Сен-Поль со своими людьми понял, что заблудился. Лошади были измучены. Воды оставалось мало. Жерар де Сен-Поль потерял коней, и через несколько дней скитаний он один остался в живых из всего отряда. Остальные умерли от жажды и зноя. На шестой день он увидел среди необъятного поля раскаленного песка сидящего на коленях человека. Человек, похожий на дервиша, молился, расположившись спиной к Мекке и лицом на запад, что показалось странным Сен-Полю. Дервиш сидел на маленьком молитвенном коврике, остроносые туфли стояли в сторонке. Босые ступни его были разные, на одной ноге было всего три пальца, длинные и с когтями. Одет он был в рваный темный халат и пеструю чалму.

Сен-Поль подошел к старику и остановился, опираясь на меч. Говорить он уже давно не мог. Человек, похожий на дервиша, поднял на него черные горящие глаза и сказал:

— Ты силен и смел, ты не боишься врагов и не боишься самой смерти. Это прекрасно, — старик высунул язык и поковырял им у себя в ухе.

— Ты уже знаешь, что враги не страшны и смерть не страшна. Но ты еще не знаешь, как страшен ты сам и как страшна твоя жизнь. Поэтому тебе рано умирать. Я даю тебе твою новую жизнь, — дервиш протянул крестоносцу глиняный кувшин. Жерар чуть не выронил его из рук, таким тяжелым он показался. Поднес горлышко к губам и начал пить.

Это было теплое вино сильно разбавленное водой. Когда он выпил примерно половину, то увидел, что чалма на голове у старика зашевелилась. Де Сен-Поль догадался, что она сплетена из живых змей. Старик уселся поудобнее и вместе с ковром немного поднялся в воздух и стал плавно и быстро удаляться, скользя над горячей равниной. Туфли, постояв, пошли за улетевшим хозяином, оставляя на песке невнятную строчку следов. При этом звук шаркающей обуви никак не совпадал с их видимым передвижением.

Индюшка сделала паузу, чтобы посмотреть какое впечатление произвел ее рассказ.

— Змеи на голове — поздняя поэтическая деталь. Мне Сен-Поль ничего о них не говорил.